Девочка в реакторе (СИ) - Котова Анастасия - Страница 51

В прошлом году отцу исполнилось ровно пятьдесят.

Инга смахнула набежавшую слезу.

Красивый и привлекательный мужчина вмиг превратился в больного старика.

— Папа… Не стоило тебе ездить туда…

Возвращаясь с больницы, Инга доставала подаренные генеральным секретарем золотые наручные часы и долго смотрела на прозрачный циферблат. Стрелки медленно двигались по кругу, издавая тонкое тиканье.

“Не стоило оно того…”

— Ты не понимаешь, мамочка, я не могу смотреть на его страдания! Это несправедливо! Он спас не только страну, но и целую планету, а в ответ получил черную неблагодарность! Да почему люди такие свиньи?! Почему с каждым годом мы все больше и больше ненавидим друг друга? Мой отец… это черная несправедливость! А Горбачев что? Он вычеркнул его из списка награждаемых людей, подарил ему жалкую побрякушку, и все!.. О моем отце говорят небывалые вещи! Его ненавидят, о нем разводят сплетни и слухи, а я, я не хочу в это верить, мой отец самый лучший человек на свете!..

Инга продолжала проводить все свое свободное время в больнице у отца. Ему выделили отдельную палату, его часто посещали друзья и самые близкие, но молодая женщина, работающая в советском посольстве в Париже, никак не ожидала увидеть свою названную младшую сестру.

Ей пришлось отлучиться на некоторое время из больницы, оставив отца одного в палате.

— Со мной все хорошо, золотце, правда, не беспокойся обо мне.

— Как же не беспокоиться, папа! Ты выглядишь отвратительно, ничего не ешь, все витаешь в своих мрачных мыслях и молчишь! Я боюсь оставлять тебя одного, не дай бог что случится, ни я, ни мама, мы этого просто не переживем!

— Инга…

— Ладно, ладно, папа, не буду тебя грузить. Я уеду, ненадолго. — Инга склонилась над отцом и поцеловала его в лоб. — Как только освобожусь, я сразу же примчусь к тебе. Мила пообещала посидеть с тобой, пока меня не будет. И не спорь!.. Все, я побежала. — И девушка тихонько прикрыла за собой дверь.

“У него радиационный панкреатит, лучевая болезнь четвертой степени. В крови обнаружены миелоциты, задет костный мозг…” — эти слова Инга прокручивала у себя в голове постоянно, словно пытаясь найти среди них хоть какое-то решение.

— Алина?..

Девочка с длинными, тяжелыми, темными волосами появилась в больничной палате неожиданно, словно гром среди ясного неба. Она, осторожно приоткрыв дверь, просунула нос в щель, и от увиденного ее зрачки расширились, заполняя чернотой синеву глаз. Пронзительный взгляд зацепился за бледное, осунувшееся, лицо, за исхудалые руки — ей еще не приходилось видеть отца в таком состоянии.

Алина подошла ближе и, не отрывая взгляда, присела на маленький стульчик, рядом с кроватью. Ее шикарные белые банты, украшавшие цвета воронова крыла волосы, куда-то исчезли. Пряди рассыпались по плечам, стоило наклониться и впиться глазами в лицо больного мужчины. Среди пронзительной синевы заблестели маленькие капельки слез, а затем покатились по грязным щекам, оставляя мокрый след.

Валерий грустно улыбнулся.

— Видишь, что может сделать с человеком его же жизнь? Я посвятил себя науке, спас человечество от беды, и результат вполне ожидаем. — Он тяжело вздохнул. — Я и не надеялся, что мне удастся попасть на пьедестал после всего случившегося. Эта авария на моей совести. Я виноват, что моя дочь, дочь знаменитого академика Легасова, провела полжизни в детдоме, а потом едва не погибла в реакторе. Тебе достался плохой отец, Алина.

Валера снова улыбнулся, правой рукой поглаживая девочку по длинным волосам.

— Когда я приехал из Вены, я был готов ко всему. Горбачев лишил меня званий. За что, спрашивается, звания человеку, у которого дочь едва не погибла? Зато мне подарили часы. Дорогие, золотые, красивые. Зачем мне часы, если моя дочь все еще в Чернобыле?

Девочка издала грустный вздох и легла на грудь к отцу.

— А потом меня долго кормили завтраками, обещали отдельное место, а сам Александров видел во мне приемника. Представляешь, твой отец стал бы самым важным и знаменитым человеком, — малышка лишь тихонько всхлипывала, молча выслушивая отца. — Хотя на самом деле мне все-таки выдали помещение, старые помещения школы, где я раньше учился.

Валерий задумался, уткнувшись куда-то пустым взглядом.

— Меня перестали куда-либо допускать, меня травили, словно напакостившего школьника, словно я звено слабой цепи. Я не был физиком-ядерщиком, я всего лишь химик-неорганик, которого бросили в Чернобыль, когда произошла авария.

Ты можешь мне не верить, но два с лишним года я трубил во все колокола о несовершенстве того реактора, в котором ты находилась. Писал в разные газеты, обращался к всевозможным директорам, и все мне отказывались верить.

Я не разговаривал со своей семьей о тебе, я боялся потерять Маргариту и свою дочь, но и ты, Алина, тоже моя дочь, хоть я на протяжении всей твоей жизни был отвратительным отцом.

У меня в сейфе есть магнитофонные записи тех дней, когда произошла эта злополучная авария. Я рассказывал самому себе не только о халатности персонала станции, но и о своей халатности тоже, как отца. Я говорил и плакал, плакал и говорил, рассказывая, что совершил ошибку, но моя маленькая дочь не ошибка, она такой же человек, как и все.

А совсем недавно я узнал, что прошли тайные голосования, перевыборы в научный совет института. “За” — сто человек, “против” — сто двадцать девять. Когда я об этом узнал, я пережил глубокое горе, сильную психологическую травму, и теперь левая рука у меня не работает, у меня немеет правые рука и нога. Я чувствую дыхание смерти. Я готов к ней. Жить с тем, что я натворил, невыносимо…

— Папа!?

Алина встрепенулась и, резко обернувшись, увидела вошедшую в палату девушку в длинной, до пола, юбке, в прозрачной белоснежной блузке, сквозь которую просвечивал темный бюстгальтер, с заплетенными длинными волосами. Она была как две капли воды похожа на девочку. Две сестры уставились друг на друга, не в силах оторвать взгляд. Обе не могли поверить, что смогли встретиться при подобном обстоятельстве.

— Знакомься, Инга, это Алина, твоя младшая сестра.

Девочка насупилась, не отводя взгляда пронзительных синих глаз.

— Так это… из-за тебя все… весь этот… переполох…

Алина поджала губы и нахмурилась еще больше, сжимая пальцы в кулаки.

— Вот уж не думала встретить свою “младшую сестру” в палате своего отца! — насмешливо произнесла Инга. На самом деле ее больно кольнул озлобленный взгляд маленькой девочки, ее неестественная бледность и схожесть не только на отца, но и на ее саму. — Зачем ты пришла?! — отбросив все свои сомнения, девушка набросилась на девятилетнюю малышку. — Добить моего отца?! Тебе этого мало?..

— Инга…

— Нет, папа, если то, что ты рассказывал, правда, она нам не нужна! Она опасна для всех нас!

— Она моя дочь!

Девушка поджала губы, сдерживая рвущиеся наружу возмущения. Внутри нее все бурлило от негодования. Она сжимала и разжимала кулаки, пытаясь совладать со своими эмоциями. Ее щеки раскраснелись от злости, а кончик носа забавно подрагивал, стоило ей в очередной раз нахмуриться.

— Ладно. Хорошо. Пусть будет так. Маме сам все расскажешь или мне придется?

Валерий опустил полный грусти взгляд.

— Нам всем придется все рассказать.

Инга бросала пристальные взгляды на стоящую рядом с ней плачущую девочку. Над их головами свисали голые ветви деревьев — несмотря на теплую погоду в конце апреля, весна еще не до конца пробудилась от зимнего сна. В этот день шел проливной дождь, каплями рассекая остатки грязных сугробов.

В Чернобыле снова стояла жаркая погода, как тогда, пару лет назад, когда отец отправился на смертельно опасное спецзадание.

Теперь же жизнь повернулась своей самой грязной стороной.

— Папа!!!

Инга, в тот же день, привела маленькую девочку в их трехкомнатную московскую квартиру. Их встретила высокая темноволосая женщина в строгом платье, подол которого волочился по зачищенным домохозяйкой коврам. Раздался громкий, пронзительный, собачий лай. Алина испугалась и опустила взгляд глубоких синих глаз, покусывая от волнения нижнюю губу. Инга надела на нее свое пальто, ибо вечером шел проливной дождь, стояла поздняя осень.