Сицилиец (СИ) - Белова Юля - Страница 32

Когда мы вышли из машины я спросила:

— Зачем ты меня возил на этот ужин?

— Джинаро заменил мне отца, он мой крёстный. Я хотел вас познакомить…

— Почему?

— Лиза, послушай… Я постоянно думаю о том, что с нами случилось… Я поступил… Ну в общем, не хочу оправдываться, я поступил отвратительно. Но… это не настоящий я, это было помешательство, помутнение, это… я не знаю… я бы никогда так не сделал, но просто ты ослепила, околдовала меня, забрала сердце. В один миг. И когда мне сказали, ну… когда я думал, что потерял тебя, земля ушла из-под ног, мне не на что было опереться, не чем было дышать, я испытывал и боль, и ярость, и растерянность… И этим воспользовалась Инга. Я попытался забыть тебя, но понял, что это невозможно, понял, как ты дорога мне и… если ты хотя бы немного чувствовала ко мне что-то хорошее, и если есть хотя бы маленький шанс, что ты когда-нибудь сможешь меня простить, то может быть согласишься, что мы не должны позволить злым людям изменить нашу жизнь…

Я отвернулась, чтобы он не видел, как из глаз выкатились две предательские слезинки. Сердце колотилось так, что, наверное, было слышно во всём отеле.

— Лиза, как ты думаешь, мы можем попытаться всё исправить?

Он взял мою руку и нежно поцеловал. Там, где его губы коснулись кожи, я ощутила сильный ожог, но не отняла руки. Я повернула к нему лицо, и он увидел мои слезы.

— Мне кажется, мы уже пытаемся, Марко. Но, боюсь, это займёт много времени…

— Я буду ждать столько, сколько нужно…

Той ночью я ни на секунду не сомкнула глаз, а на следующий день мы с Пьерджорджио вернулись на Сицилию.

Сейчас я стою перед открытым окном и смотрю на струи дождя, бьющие по террасе, по дорожкам, по листьям деревьев, смотрю на серые скучные тучи, скрывшие горы и нависшие над долиной густым тёплым туманом. И я не имею ни малейшего понятия, что теперь будет, что мы будем делать и сможем ли мы сделать хоть что-нибудь, чтобы перешагнуть через прошлое и двигаться вперёд.

От раздумий меня отвлекает телефонный звонок:

— Лиза, привет, как ты?

— Да всё нормально, пап. А ты как?

— Да-а… Честно говоря, не очень… Завтра прилечу в Катанию, и тогда расскажу тебе все подробности. Сможешь встретить в двенадцать?

— Конечно. А что случилось?

— Работа… Сейчас тебе важно знать вот что. Инга в Италии и, возможно, она полетит к тебе. Вернее, она точно полетит к тебе. Не подпускай её к кантине, чтобы ноги её там не было.

— То есть если ты завтра прилетишь… она что уже сегодня может нагрянуть?

— Не знаю. Теоретически может.

— А как я её остановлю? Она же твоя дочь — имеет право здесь находиться.

— Нет, не имеет. Ты мой полноправный представитель и запрещаешь ей. Закрой ворота и не впускай.

— Ворота по выходным и так закрыты, но смогут ли они её задержать?

Ворота у нас как во многих местах на Сицилии перекрывают дорогу, но стоят сами по себе, без ограды. Ворота есть, и они закрываются, и выглядят красиво — каменная арка с узорчатыми створками — но к ним не прилегает забор. На машине проехать нельзя, но обойти их пешком не составит труда.

— Не знаю, сделай что-нибудь, спусти собак!

— Па-ап…

— Если в двух словах, то Инга меня подвела, она передала свою долю в кампании другому человеку и теперь у меня ничего нет, кроме сицилийской кантины, но она попытается и её захватить. Это в принципе невозможно, но, чтобы избежать лишних осложнений, я хочу, чтобы она туда даже сунуться не смогла. Поняла?

— То есть… Подожди…

— Ли-за! Мне сейчас катастрофически некогда. Я тебе всё расскажу. Завтра. А сегодня, пожалуйста, сделай как я прошу.

— Ладно.

— Ну всё, молодец. Целую. Завтра увидимся. В двенадцать самолёт. Я тебе пришлю номер рейса.

Я тут же вызываю по рации охранника:

— Антонио, привет. У меня просьба. Если сегодня к нам кто-нибудь приедет не открывай сразу ворота, сначала сообщи мне. Ни в коем случае не открывай! Особенно если это будет Инга. Ты помнишь Ингу?

— Нет, я её не знаю.

— Тем лучше. Это моя… сестра.

На сердце тревожно. Видеться с Ингой никогда не доставляло мне радости, а в таких обстоятельствах — и подавно. Надеюсь, до папиного приезда она сюда не явится.

Хорошо, что он приедет. За последние годы я привыкла быть одна, но привыкнуть не значит полюбить. Я смирилась, но мне не нравиться быть одиночкой, не чувствовать постоянную поддержку семьи. Так что я рада, что он будет здесь.

— Лиза, — шипит рация.

— Да, Тони.

— Здесь синьор Леоне.

Сердце падает. И взмывает. И снова падает. Марко!

— И ещё ваша сестра. Пропускать?

Что?! Марко и Инга? Как это возможно после всего, что он говорил, целовал руку и… Нет-нет-нет! Это не может быть правдой!

— Нет-нет-нет! Не открывай ворота! Я сейчас приду.

Это не может быть правдой. Это какая-то ошибка. Вокруг меня всё двигается, стены медленно изгибаются, дверь раздувается и становится совсем круглой, будто мне на глаза опустились очки с толстыми увеличительными стёклами. Всё кружится, размывается. Я бегу под дождём, шлёпаю босыми ногами по мокрой земле, по камням, по лужам, не чувствуя боли, сырости, не ощущая ничего, кроме дикой ярости.

— Лиза! Ты же вся промокла! Что с тобой? — кричит Марко через открытое окно машины.

Я смотрю через решётку ворот на его чёрный джип.

— Кого ты привёз?

— Лиза, послушай, она просто попросила подвезти.

— Просто подвезти?

Он выходит из машины, сутулясь, поднимая ворот пиджака подбегает к воротам.

— У меня с ней ничего не может быть. Никогда больше! Ты это знаешь!

— Нет. Я не знаю. Я не знаю, как ты мог согласиться «просто подвезти» эту суку, — я пытаюсь говорить спокойно, но адский огонь, сжигающий меня изнутри, стремится вырваться наружу.

— Я должен был ей сказать, что отношения между нами невозможны. Но я хотел сделать это при тебе, чтобы ты всё видела, чтобы всё было чисто, без недомолвок. Я хочу перевернуть этот лист. Она, — он указывает рукой на машину, — для меня не существует. Но если бы я отказался её подвезти, это было бы оскорбительно для моего достоинства, как будто она имеет надо мной власть, как будто я прячусь от неё. Как ты не понимаешь!

— Не понимаю! Потому что это полная херня! И осознать, что я тебя не понимаю нам лучше раньше, чем позже. Увози её, сюда она не войдёт.

— Куда увозить?

— Увози куда хочешь! Можешь к себе домой. Расскажешь ей, что тебя никто не понимает. Она пожалеет.

В этот момент отрывается дверца и выглядывает Инга. Она ёжится под дождём и зло кричит:

— Вы что, потом поорать не сможете? Открывай давай ворота! Сколько здесь торчать ещё?

— Ты сюда не зайдёшь!

— С какого это перепугу? Ты не охерела, сиротка? Открывай ворота!

— Тони, выпускай собак!

Сторож смотрит на меня совершенно ошалело:

— Собак?

— Да, возьми собаку и приведи сюда. И пусть лает.

Он поспешно уходит.

— Ты что, правда её не впустишь? — спрашивает Марко.

— Нет. Увози её!

— Куда везти-то?

— Обратно в аэропорт. Или в гостиницу. Куда хочешь. Мне всё равно.

Приходит Антонио с большим облезлым псом. Собака скалится и не очень убедительно рычит.

— Садись в машину. Марко тебя отвезёт. И если ещё раз тебя здесь увижу вот это чудище будет тебя драть, пока ты не сдохнешь.

— Да я сейчас горло перегрызу и тебе, и твоему псу.

— Давай! Давай, сука, подойди ко мне, увидишь, что будет!

Она на мгновенье замирает, видимо бешеный огонь, прорывающийся из моих глаз, приводит её в замешательство, но гнев, не даёт ей легко принять поражение:

— Ты ещё похоже не понимаешь на кого наехала, здесь все моё, овца! Я сейчас один только звонок сделаю, сюда подъедет несколько крепких ребят и всех вас отымеют по кругу и закопают глубоко в плодородных почвах Этны!

Она кричит всё громче, переходит на визг, распаляется. А я даже не смотрю на неё. Я смотрю на Марко. У меня жар и даже три больших холодных пятна от прилипшей ткани на груди и животе не способны его погасить.