Комбриг (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 27

— Ось и мы. Це Микола, — тронул его подкравшийся почти незаметно сзади Панас. На самом деле, Брехт их метров за пять почувствовал, но оборачиваться не стал и вздрогнул, словно испугался.

— Уф, злякался! Бисови диты! — специально фразу заготовил.

Потом повернулся и спокойно протянул руку Миколе.

— Олег Кошевой.

— Чи є знак дзвінка? (Позывной есть?) — прищурился Микола.

— Капловухий (Лопоухий), — это его так один раз Марыся обозвала — жена Яшки Острогина, что от бати регулярно подзатыльники получал.

— Похож. — Перешёл на русский Микола. — На подмогу я, поквитаться за хлопцев. Панас говорив, шо три семьи, у трёх сподручнее.

— Да. Так лучше. Там девочки у двух семей маленькие, их не трогайте, мы же не звери, мы отомстить пришли и напомнить ляхам, что мы живы. — Кто их знает, вернее наоборот, был уверен, что не предупреди, не дрогнет рука у братьев, убьют малышек.

— Як скажешь. Пидемо? — Панас кивнул на здание консульства.

— Пошли. Жилые помещения на другом поверхе. — Тоже специально фразу заготовил. — Пошли.

Событие тридцать девятое

Враги всегда говорят правду, друзья — никогда.

Цицерон

Подсматривая два дня за обитателями консульства, Иван Яковлевич привычки этих обитателей почти выучил. В восемь часов вечера старший Бжезинский выходил и лично запирал калитку на ключ. Не прямо до секунды, не педант, плюс минус несколько минут. Именно на это время и для этого действия налёт и был на восемь вечера назначен. Они втроём встали у небольшого тополя пирамидального в десяти метрах от калитки, скорее психологический барьер создающей. Тонкие прутья на приличном расстоянии друг от друга. Ребёнок и пролезть может.

Тадеуш Бжезинский не подвёл, он минут в пять минут девятого вышел на крыльцо здания, и, обозрев, лисьим своим личиком поводя туда-сюда, окрестности, достал пачку сигарет. Закурил неспешно, сделал три затяжки и стал спускаться со ступенек.

— Пора! — Брехт дёрнул за рукав докуривающего цигарку Панаса.

Не дожидаясь националистов, Брехт быстро прошагал эти десять метров, но не бегом, чтобы не привлечь внимания к себе прохожих и всякой разной гуляющей публики. Встретились у калитки. Тадеуш доставал одной рукой ключ из кармана штанов, а другой закидывал едва до половины выкуренную сигарету в урну.

— Пан Бжезинский! — Брехт отсалютовал ему по-польски, двумя пальцами.

— Tak, z kim mam zaszczyt rozmawiać? (Да, с кем имею честь разговаривать?)

— Меня бог послал, не терпится ему с тобой пан Бжезинский увидеться, — Брехт, распахнул калитку и, достав из кармана куртки стилет, всадил его точно в сердце поляка. Слава богу, в ребро не попал. После этого резко зашагнул за консула и, подхватив тело падающее, под мышки, потащил за машину. Там с улицы из-за самой машины и кустов сирени ничего не видно. Специально сзади взял, чтобы в крови не испачкаться. Положив Тадеуша на брусчатку, Иван Яковлевич подобрал ключ от калитки, который выронил отец одного из главных русофобов мира и, пропустив в неё националистов, запер на ключ, не вынимая его из замочной скважины, при отступлении, может быть, дорога каждая секунда будет.

— Быстро! Детей не трогайте, — напомнил Иван Яковлевич братьям по Проводу и взбежал на крыльцо. Осмотрели первый этаж. Шесть дверей и небольшой холл. Всё пусто, а вот со второго этажа здания доносились голоса. ОУНовцы, пока Брехт осматривал первый этаж, поднялись, перепрыгивая через три ступеньки, на второй. Там раздались крики, взвизгнула женщина, громко заплакал ребёнок. Брехт специально выждал ещё минутку, достал из кармана и «Парабеллум» и револьвер и пошёл наверх. Там брат Микола вытаскивал из одной квартиры, что ли, упирающую и орущую женщину, а брат Панас сдирал серёжки с другой уже убитой женщины. В коридоре общем на паркетном полу лежало три трупа. И старший Бжезинский — четыре, и та женщина, что тащил за волосы Микола. — пять. Должен быть ещё один человек. Ага, одного мужчины не хватает. Тот как раз выскочил в коридор вслед за Миколой, который в этот момент перерезал горло женщине. Всё. Пора. Брехт направил револьвер на мужчину. Бах. Сухо щёлкнул игрушечный по сравнению с «Люгером» револьверчик. Бах. Бах. И в головах повёрнутых к нему затылками ОУНовцев образовалось по одному лишнему отверстию.

Иван Яковлевич вложил револьвер в руку мужчине, которого застрелил, и проверил карманы у националистов. Точно такой же револьвер оказался у Миколы. У Панаса, был «Вальтер», который полицейский — маленький. «Вальтер» полковник сунул в карман, а револьвер вложил в руку Миколы. Потом чуть передвинул тела украинцев, чтобы было понятно, почему у них дырки лишние в затылке.

Ну, теперь, главное, за чем вся эта операция и затевалась. А нет, ещё есть момент. Иван Яковлевич сорвал с женщины с перерезанным горлом серьги и вложил их в руку Панаса. Ну, пришли ребята отомстить, а заодно решили пограбить, но тут один из поляков, получив пулю, не умер сразу, успел сделать два выстрела и покарать ОУНовцев. Брехт оглядел поле боя. Ну, не криминалист. Да и дадут ли здесь поляки нашим криминалистам работать? Вопрос. Он достал письмо, в котором говорилось, что это месть Провода за убитых во Львове лидеров ОУН и положил его на грудь полного мужчины, тоже с перерезанным горлом.

Ну, вот, а теперь главное, нужно вывезти с собой Збигнева. Из одной комнаты доносился детский плачь, явно девочка. Брехт заглянул во вторую дверь, там сидела на ковре и играла с куклой совсем кроха, года два девочка. Ну, осталось только одно место, где может быть Збигнев.

— Эй, Збигнев, — Брехт зашёл в квартиру консула. А ничего так люди живут. Вазочки всякие, картины на стенах, комод резной. Мальчик сидел, сжавшись в комочек, за этим комодом.

— Збигнев, я — друг. — Не стал даже пытаться говорить это на польском, хоть и выучил фразу, которую ему Малгожата на листке написала. Раз мальчик ходит в школу, то русский знает, тем более, он тут всю жизнь в Харькове провёл.

Десятилетний пацан попытался убежать в следующую комнату.

— Збигнев нужно срочно уходить! Твоих родителей убили украинские националисты. Они сейчас вернутся и убьют нас, нужно быстрее уходить! — Брехт пошёл за мальчиком. Тот забрался с ногами в кресло большое и заплакал.

— Збигнев. Тут опасно оставаться, они в любой момент вернутся. Я — друг. Убил двоих националистов, но опоздал, они уже убили всех взрослых, Сейчас может подойти к ним помощь, давай, уходим быстрее.

— А мама? — мальчик вскочил с кресла и, заплакав навзрыд, прижался к Брехту.

Тяжело. Зато он воспитает мальчика патриотом СССР и люто ненавидящим украинских националистов. А ведь это умнейший человек двадцатого века. Одним врагом у СССР меньше будет и одним защитником больше.

Событие сороковое

— Нет ли у Вас чего-нибудь по психологии воспитания детей от 5 до 12 лет?

— Ремень солдатский, кожаный в хорошем состоянии.

Дорогу от Харькова до Киева Брехт помнил плохо. Словно робот сидел за рулём. Две бессонные почти ночи и три дня напряжения нервного при подготовке к убийству шестерых, в общем-то, ни в чём неповинных людей, все чувства притупили. Збигнев сидел, сжавшись в комочек, на заднем сидении «Жука» и молчал. Отъехав километров на пятьдесят от города, Иван Яковлевич загнал «Фольксваген» в рощицу и остановил. Ловил себя несколько раз на том, что просто сейчас отрубится. Засыпал. Тряс тогда головой, сны вытряхивая из ушей, щипал за мочку уха капловухого, но помогало это на пару всего минут. Нужно было выспаться. Как Штирлицу, прямо за рулём. Аж в ушах освободившихся слышал голос Капеляна Ефима Захаровича: «Ровно через пятнадцать минут Штирлиц проснётся». Не надо нам пятнадцати, нужно часиков пять. Ночью на этой таратайке в канаву угодить можно. Нужно дождаться пока рассветёт и ехать часов до восьми, а потом опять забуриться в рощицу и переждать день. СССР это не Польша, он ни с кем не воюет, а значит, все силы НКВД и милиции будут брошены на поиски «Жука» и мальчика. И если бы искал Брехт, то основным направлением поиска назвал бы западное. И именно на запад он сейчас и направлялся.