Комбриг (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 1

Событие первое

Деревенское поверье: если дочь не пришла ночевать, то утром на сеновале аккуратнее махайте вилами.

Солнце проникало сквозь щели в досках на торце сеновала и оставляло широкие пыльные полоски лучи, в которых эти пылинки жили своей, ведомой только им — пылинкам жизнью. Носились некоторые туда-сюда, другие степенно поднимались вверх. Были и такие, что под грузом забот опускались с крыши сеновала на ворох прошлогоднего не пахучего уже сена. А, может, и не из-за забот. Хотели, наверное, посмотреть, чей это нос торчит из него, сена этого.

Нос был её — Малгожаты. Да, ладно, это они не на нос хотели посмотреть, а на здоровущий синяк под глазом. Позавчера получила, и сейчас он играл всеми красками радуги. Вечером уже и жёлтые оттенки появились, и зеленоватые, а утром сверкал только красными и синими красками. Малгожата потрогала кость под правым глазом. Не так, чтобы прямо больно, но чувствуется. Хороший был удар. Отец постарался. Не кулаком заехал, и не по лицу, а вожжами, да по пятой точке, а она попыталась отскочить и врезалась головой в висевший на двери сеновала хомут, да так врезалась, что сознание на несколько секунд потеряла. Только когда отец её окатил водой из ведра, что для Мавра принёс, очнулась. Отец и сам испугался, вожжи отбросил и стал помогать подняться. А тут ещё мать прибежала на её крики, а она лежит на полу сеновала в луже. Отцу тоже досталось по спине полотенцем, что мать в руках держала.

А всё из-за ерунды какой-то, ну, задержалась она после танцев, так не с парнем каким обжималась или целовалась, вон, на сеновале, а с девчонками, рассказывала им, как учится в Познани. Одна она на все их Любневицы, да и на весь городок соседний Мендзыжеч учится в медицинском университете в Познани. Вот и рассказывала подругам, как живёт, да как учится. Точнее, как училась. Нет, её не выгнали, пожар случился в университете и его сейчас ремонтируют, всех парней отправили помогать строителям, а девушек, кроме последних двух курсов, распустили на две недели по домам. Старшекурсниц же распределили по больницам в самой Познани и окрестных городках. Практикой обозвали.

Малгожата Лабес училась на первом и поехала домой. Еле добралась. От Мендзыжеча в их село никто не ехал, только после обеда, когда она уже пешком половину раскисшей после дождей дороги преодолела, её подобрал и посадил на телегу дядька Анжей. Приехала, а дома пусто. Отец как раз в городе, продаёт удобрение, что брат Ласло привозит из Германии. Сам Ласло опять уехал на новеньком «Форде» в неметчину, за следующей партией селитры, а мать пошла на хутор к родителям, бабушке и дедушке Малгожаты. Один только пёс Ruda (рыжий) и встречал студентку.

Только под самый вечер родители появились, когда она уже всё село оббежала и с подружками пообщалась. Вот те и зазвали её на следующий день на танцы. Танцы Малгожате не понравились. В большой избе, что сняли для танцев парни у старосты Григория, было холодно и пыльно, не разденешься, не продемонстрируешь красивое платье из модного магазина мадам Котиль. Все в полушубках или плащиках из сукна толстого. Хоть уже и март за середину перевалил, а на улице по вечерам совсем холодно. Затянулась весна. Даже почки на деревьях ещё не раскрылись. Кроме того, патефон так сильно шипел, что и музыки было не слышно. Пластинки вконец заезжены. И понятно, её воздыхателя Матеуша, что всегда заправлял музыкой, забрали в армию, а его младший брат — Якуб крутил их целыми днями, пока вот не довёл до такого состояния.

Якуб решил не только портки и пластинки за братом донашивать, но и навооброжал себе, что теперь и Малгожата ему по наследству достанется, сразу, как включил патефон, её пригласил. Ну, пошла, потанцевала, только он лапать её начал, да приглашал прогуляться к речке. Нашёл дуру.

На второй танец она уже не пошла, схватила Софию и закружилась с ней в вальсе, а потом с Софией, да ещё несколькими девицами постарше сбежали с этого морга, и как раз, на берег реки и пошли, там несколько лавок вкопано. Ну и пристали деревенские, расскажи, как учишься, да как там парни, была ли в ресторане. И всякую другую ерунду. Понятно, большинство дальше городка ихнего, даже села, скорее, большого — Мендзыжеч и не бывали, а там огромный город — Познань с несколькими университетами с большой воинской частью, где полно молодых офицеров неженатых.

И заболтались, а вернулась, родители злятся, что первый день приехала и носа домой не кажет, и пусть попробует только дитё в подоле принести. Ну, она ответила им, что сама грамотная, отец и схватился за вожжи. Насупленный потом ходил. А Малгожата с ним из вредности не разговаривала. И спать, взяв пару одеял, пошла на сеновал. Замёрзла! А домой из вредности не пошла. Зарылась в сено поглубже и в оба одеяла с головой закуталась. Один нос из сена торчит.

— Доча, а ну выйди на двор. Посмотри, диво какое Ласло притащил! — послышался голос матери, а потом и рык мотора машины братца слышен стал.

Малгожата выбралась из сена и кинулась к двери, по братцу соскучилась, а ещё и впрямь любопытно стало, а чего такого Ласло мог притащить диковинного. Выглянула из-за двери сеновала и прямо диво увидела. За «Фордом» брата на тросе тащилась самая красивая машина, какую только доводилось видеть Молгожате, точнее не так, она в Познани видела много машин, но такого зелёного чуда ещё видеть не доводилось.

Событие второе

Бежала за маршруткой, споткнулась, упала в лужу. Мимо проходил мужчина:

— Думаешь, вплавь быстрее?

Смешно. Могли и грохнуть. Конечно, пацаны интербригадовские — не его спецназовцы. Вдвоём со Светловым не запыхавшись бы положили этих двенадцать пограничников и таможенников. Мальчишки в основном желторотые ни разу в человека не стреляли, а таможенники так и вообще мобуть не стреляли даже по мишеням. Плюс, оружие разное, в ближнем бою винтовка в разы хуже надёжного пистолета с высокой останавливающей способностью пули. Потом, это полгода назад Хуан был пацан четырнадцатилетний, который слюни пускал глядя на солдат. Вот бы ему винтовку дали пострелять. Хоть разок. Ну, пожалуйста. Сейчас на его счету десятки убитых врагов. Из чего только стрелять не пришлось. И автомат, и пулемёт, и разные винтовки, и карабины, и из пистолета пришлось пострелять, а вот на днях десяток человек, да нет фашистов и бандитов, гранатами положил. А Федька Леший? Он пуском торпед с «Зоркого Сокола» по немецким кораблям отправил в ад тысячи нацистов. А потом наравне с другими интербригадовцами воевал и в Сарагосе, и в рейде по тылам националистов. Стрелять будут, не дрогнет рука, будут убивать и не бежать в кусты, желудок опустошая, но … Но есть всегда. Они не сплочённая группа, где каждый понимает другого без слов, где сектора стрельбы несколько лет назад распределены. Стрелять будут во всё, что шевелится. И по три пули в одного, это плохо. В обойме восемь патронов и они могут кончиться быстрее, чем кончатся польские пограничники.

К счастью для пограничников, и к счастью для пацанов стрелять не пришлось.

Только открыл подпоручик багажник их «Мерседеса», как из домика выбежал старший сержант, судя по двум V-образным лычкам, и начал чего-то кричать и руками махать. Стриженный офицерик глянул на забитый багажник «Мерседеса» и, закрыв его назад, поспешил в кирпичный большой домик, стоящий справа от перекрытой шлагбаумом дороги. Спешил он комично. Ветер дул приличный и дул навстречу подпоручику, потому один раз фуражка с него слетела, он умудрился поймать беглянку, нахлобучить её на стриженную тыковку белобрысую, и снова устремился к заветной двери, но тут опять ветер дунул. Ещё раз решил фуражкой зелёной поиграть. Не поймал поляк. Упала в лужу. А нефиг лужи устраивать у себя под носом, ты командир или поставлен сюда фуражки носить. Построй солдат, а не-не. Если пограничника назвать солдатом, то он может и в рожу дать. Построй погранцов, дай им в руки лопаты и сверху командой припечатай, вот от сих и до обеда дорога должна выглядеть идеально, колеи и ямы заровнять, лужи … Лужи высушить.