Укрощение герцога - Джеймс Элоиза - Страница 40

• Предыдущая
• 40/69
• Следующая

– Она бы не смогла меня узнать, – ответил он, не забывая придавать своему тону назидательный оттенок, который походил бы на манеру Гейба. – Вы не забыли, что у меня усы?

– Ну как я могла об этом забыть? – прошептала Имоджин в ответ. – Эти ваши усы натерли мне щеку.

Он посмотрел на нее с кривоватой улыбкой, потом поднял ее лицо за подбородок и внимательно вгляделся в него.

– Не вижу никакого изъяна.

Их губы почти соприкасались.

– Каждому это заметно, – прошептала она.

– Но никто этим не интересуется, – сказал он и прижался губами к ее полной нижней губке.

Имоджин отстранилась и ткнула в него пальцем.

– Обернитесь, – распорядилась она.

Он подчинился – повернулся, ожидая, что будет, со скрещенными на груди руками. И это продолжалось до тех пор, пока Имоджин не решила, что видела достаточно, и Рейф смог снять ее с винного бочонка. По правде говоря, он рассчитывал на это. Он опустил ее на пол, дав ей прижаться к нему, потому что действовал неспешно, крайне медленно…

И вдруг Рейф заметил, что Кристабель, танцуя, направляется к ступенькам, ведущим со сцены в зрительный зал. Мужчины, толпившиеся вокруг них, зашевелились, стараясь протиснуться поближе к ней. Она спустилась со ступенек, похожая на суккуба[13], на порождение самых порочных мужских фантазий, внезапно ставших реальностью. Каждый мужчина в комнате потянулся к ней. А ее отделяли от них всего пятеро дюжих телохранителей, расчищавших ей путь.

И по этому узкому проходу Кристабель двигалась, пританцовывая, время от времени останавливаясь лицом к одному мужчине, дотрагиваясь до шеи другого, удостаивая мимолетным поцелуем третьего.

Кристабель была распутницей, настоящей распутницей. Ее глаза смотрели по-особенному тепло на каждого присутствующего мужчину и говорили ему нечто тайное, будто обещали что-то ему одному.

Рейф каждым дюймом своего тела чувствовал близость Имоджин, опять возвышавшейся над ним на винном бочонке. Но он не замечал взглядов, которые Кристабель украдкой бросала на него. И по залу она двигалась не бесцельно. Скоро оказалось, что она побывала во всех его уголках, кроме того, где находились они. Стол перевернулся, когда какой-то юнец прыгнул вперед в надежде на то, что она улыбнется ему, и она подарила ему ночь сладких снов и грез, когда поцеловала свой пальчик, а потом приложила его к его губам.

И все же она явно направлялась к нему. Вот проклятие!

– Что она делает? – спросила Имоджин.

– Поет, – ответил Рейф, наблюдая за Кристабель, словно за забавным медвежонком, чтобы удостовериться, что он не подойдет слишком близко.

Кристабель завела новую песню, о фениксе, вновь и вновь восстающем из пепла. Имоджин смеялась.

– Она удивительная. Но почему она…

Имоджин замолкла на полуслове. Рейф догадался, что Кристабель снова курсирует по комнате. Он повернул голову.

– Она выбирает мужчину.

Рот Имоджин открылся не слишком изящным манером.

– Одного мужчину, нового?

Он кивнул.

– Каждую ночь другого?

– Только одного.

– Неудивительно, что мужчины слетаются сюда отовсюду, – заметила Имоджин, и, к его облегчению, вид у нее был скорее заинтересованный, чем шокированный. Но тотчас же ее глаза подозрительно прищурились. – Она двигается к нам, – сказала Имоджин.

Рейф это прекрасно знал. И более того, у него сложилось впечатление, что все мужчины в этой комнате подумали, что Кристабель собирается увести спутника этой желтоволосой фитюльки.

– «Некогда наша прабабушка Ева ничуть не стыдилась ходить нагишом…» – пела Кристабель.

– Я спущусь с бочонка, – сказала вдруг Имоджин.

– Постойте! – сказал он, но в этот момент Кристабель и ее спутники-драчуны бросились к ним. Ее «рыцари» окружили их со всех сторон, а Кристабель смотрела на Рейфа, и на ее губах играла приторно-сладкая улыбка.

Внезапно Рейф осознал, что если Кристабель разглядит, что усы у него накладные, то вспомнит его и назовет его имя – все указывало на это. Но вместо этого она подплыла к нему, будто собиралась одарить поцелуем, одним из тех, что раздавала так щедро.

Внезапно его с силой потянули назад, к бочонку с вином.

– О нет, – возразила Имоджин, – я не согласна.

Она улыбалась, но он различил в этой улыбке признаки раздражения.

Ее белая рука обхватила шею Рейфа, и она прижалась щекой к его волосам.

– Видите ли, – сказала она Кристабель с мягкой убедительностью, что шло вразрез с ее костюмом, – мой друг уже занят этой ночью.

Толпа погрузилась в полное и абсолютное молчание. Кристабель будто и не слышала Имоджин. Она сделала еще шаг вперед, и теперь Рейф мог разглядеть, что, будучи еще красивой, она выглядит усталой. Она была очень хороша и, по всей вероятности, должна была такой оставаться, если, конечно, ей не суждено подцепить оспу или потерять нос из-за дурной болезни, но при взгляде на Кристабель с близкого расстояния становилось ясно, что лицо у нее привлекательное. Именно в нем и заключались сила и власть, распространявшие кругом эту томную чувственность, призыв ко всем мужчинам.

И сейчас ее призыв был обращен к Рейфу.

– Я вас помню, – сказала она хрипловато.

– И прекрасно, – услышал Рейф голос молодого фермера, расположившегося справа от него. – Она никогда не выбирает одного и того же дважды.

– Я так не думаю, – ответил он равнодушно.

– Но я так думаю. Ваш друг – красивый мужчина. Как его звали?

Он послал ей тайное предостережение в своем ответном взгляде.

– Он был графом, – сказала она. – Какую ночь я с ним провела! Ваш друг стоит многих.

Она улыбнулась ему, и глаза ее затянула дымка тумана.

– К такому мужчине можно и вернуться.

– Мы непременно сообщим ему об этом, – вмешалась Имоджин.

Кристабель обратила свой взор на Имоджин, и на этот раз их взгляды встретились.

– Ага! – сказала она любезно. – Что у нас здесь? Маленькая канареечка, да? Вы, моя дорогая, выглядите слишком изящно, чтобы быть обычным товаром.

Рейф судорожно пытался придумать, что бы сказать. Их окружали пятеро мощных и крепких молодчиков. Это были самые дюжие малые, каких он видел вне ринга.

Более того, путь к двери от их угла был заблокирован по меньшей мере пятьюдесятью зрителями. В любую минуту Имоджин могла потерять сознание. Ее оскорбила продажная женщина. Всего-то навсего! А такое едва ли случается с молодыми леди благородного происхождения и нежного воспитания. Особенно с подопечными герцогов!

– А вы выглядите слишком обычной для того, чтобы быть представленной в качестве товара на Варфоломеевской ярмарке, – сказала Имоджин самым сладким голосом. – Но внешность так обманчива, и теперь, когдая вижу вас вблизи, я могу сказать…

Она не докончила фразу. Кристабель прищурилась:

– Я неподходящий товар для Варфоломеевской ярмарки, детка, хотя и сомневаюсь, что вы понимаете значение этого выражения.

– О Боже! Возможно, я имела в виду что-нибудь другое. А, Гейбриел?

Она повернулась к Рейфу, и он с величайшим удивлением понял, что Имоджин получает огромное удовольствие от этой ситуации. Ее глаза сверкали, и даже взлохмаченные, неряшливо торчащие во все стороны кудряшки не придавали ей вида продажной женщины, и ни один человек в здравом уме не принял бы ее за такую. Особенно потому, что глаза ее смеялись. Тут Рейф с удивлением заметил, что и Кристабель тоже смеялась.

– Какая кокетка! – сказала Кристабель с очаровательным французским акцентом. Она повернулась к одному из телохранителей: – А теперь, дорогой, не окажешь ли мне услугу?

И прежде чем Рейф успел сообразить, что происходит, один из дюжих молодцов поднял Кристабель и поставил на бочонок рядом с Имоджин.

Имоджин поперхнулась готовым сорваться с языка словом и выпрямилась, давая Кристабель место возле себя.

Кристабель рассмеялась, глядя сверху на толпу поклонников.

– Ну разве мы не самые хорошенькие леди на несколько миль кругом? – спросила она.

• Предыдущая
• 40/69
• Следующая