Голодные Игры глазами Пита Мелларка (СИ) - "Mary_Hutcherson" - Страница 21

— Ты замечательный, Пит, — говорит стилистка, — мне будет тебя не хватать.

Смотрю на свои ладони. Кровью залито все постельное белье, и на полу тянется кровавый след.

— Порция, если ты не сделаешь что-нибудь с моими руками, я умру от потери крови гораздо раньше.

— Точно, — она смеется, — прости, я забыла.

Она аккуратно достает последние осколки, потом промывает раны прозрачной жидкостью и накладывает мазь, которая приятно холодит руки. Боль проходит меньше, чем за минуту.

— Бинтов нет. Я возьму их в своей аптечке, подожди здесь. Пока что вызову прислугу, чтобы тебе сменили простыни.

В скором времени в комнате появляется Эвелин, ее глаза расширяются, когда она осматривает комнату.

— У нас тут произошло кое-что неприятное, — Порция появляется в дверях с бинтами, — ты не могла убрать все это?

Эвелин кивает и подходит к кровати.

Стилистка накладывает повязки и уверяет меня, что лекарства в Капитолии творят чудеса и завтра я уже буду как огурчик. Благодарю ее и говорю, что скоро вернусь на ужин. Как только дверь захлопывается, Эвелин подбегает и с тревогой смотрит на мои руки.

— Уже не болит, — говорю я.

«Как?» — одними губами произносит она.

— Китнисс толкнула меня на вазу, — ее глаза расширяются еще сильнее.

— Она была злая после моих слов на интервью. Ты видела интервью?

Она кивает и с сожалением смотрит мне в глаза.

— Признайся, ты же знала это, — говорю я с улыбкой.

Она кивает и тоже улыбается, потом достает блокнот из своего кармана и пишет в нем: «Мы видели, как ты ходил к ней ночью».

— Это было так заметно?

«Только прислуге», — пишет она.

— А теперь и весь Панем знает об этом. Жаль, Китнисс не разделяет моих чувств. Хотя сейчас это, наверное, к лучшему. Я скоро умру, и лучше, чтобы она ничего ко мне не чувствовала.

Эвелин начинает быстро мотать головой из стороны в сторону.

«Не умрешь», — пишет она.

— Я не смогу вернуться без нее. Все намного сложнее…

Эвелин смотрит мне прямо в глаза, а потом крепко обнимает. Через пару секунд она отстраняется от меня и пишет на листке что-то, потом сворачивает его в несколько раз и засовывает мне в карман, а на следующем листке пишет: «Завтра Игры. Мы можем больше не увидеться. Делай то, что считаешь нужным, но я буду очень ждать тебя обратно». Она вырывает этот листок и отдает мне. Сворачиваю его и тоже кладу в карман. Пытаюсь подавить слезы, но парочка предателей все-таки катятся по щеке. Я не жалею о своем выборе. Он правильный. Меня просто до глубины души трогают слова новой подруги. Капитолий сломал ей жизнь, отобрал все права, включая голос, но она смогла сохранить в себе свет и доброту. Обстоятельства не изменили ее. Надеюсь, я хотя бы вполовину такой же сильный, как она.

Обнимаю эту замечательную девушку, шепчу: «Спасибо». Жаль, что мне никак не помочь ей. Она отстраняется, сжимает мои плечи и улыбается. За дверью раздается крик, это Хеймитч орет, чтобы я шел обратно и поел.

Улыбаюсь Эвелин в ответ и шагаю в столовую, по дороге еще раз благодарю ее за помощь с уборкой. Уже у стола понимаю, что не прочел первую записку, но теперь надо дождаться того, как останусь один в комнате.

За столом все продолжают обсуждать интервью и Игры. Сажусь на свое место и ловлю на себе сожалеющий взгляд Китнисс. Наверное, ей и вправду жаль. В любом случае, я не обижаюсь, ведь это все было ради ее победы. Думаю, она сможет это понять чуть позже.

После ужина мы все смотрим повтор интервью. Китнисс соглашается с тем, что мое признание было полезным для нее. Все восхищаются нами.

Завтра начнутся Игры. Нас разбудят очень рано, хотя официально Игры начнутся в десять утра, когда все в Капитолии проснутся. Завтра для всей страны объявлен выходной: дети не пойдут в школу, а взрослые на работу. Никто не знает, где в этом году находится арена. Нас отвезут туда заранее, чтобы наши стилисты могли нас подготовить. Я еду с Порцией, а Китнисс с Цинной. Это даже радует. После сегодняшнего разговора с моей стилисткой, она стала мне намного ближе, чем раньше. Наши менторы — Хеймитч и Эффи, не поедут с нами. Они отправятся в штаб Игр. Там будут находиться и спонсоры. Надеюсь, Хеймитч не уйдет в запой. Хоть Эффи и клятвенно обещала следить за ним, я не сильно верю в то, что он долго продержится. Если план выйдет из-под контроля, он может просто не выдержать давления и сдаться.

Несмотря на то, что мы еще увидимся завтра, прощаться нужно сегодня. Эффи десять минут говорит о том, какие мы замечательные — «лучшие трибуты из всех, каких она видела», потом она целует и обнимает нас с Китнисс и уходит вся на эмоциях. Видимо, это и в правду ее растрогало. Следующий на очереди Хеймитч, но он не стремится показывать нам, насколько нас любит, поэтому я говорю первый.

— Будут какие-нибудь советы?

— Как только ударят в гонг, скорее уносите ноги. Мясорубка у Рога изобилия вам не по зубам. Улепетывайте, что есть духу, чем дальше от других, тем лучше, и ищите источник воды. Ясно?

— А потом?

— А потом постарайтесь выжить… — говорит Хеймитч. Отличный совет…

Китнисс уходит к себе, а меня задерживает Порция. Когда все уходят, она подходит ко мне и говорит очень тихо.

— Пит, не говори никому про мою семью. Я не хочу, чтобы меня жалели.

— Я и не собирался, — отвечаю я.

— Я знаю, просто мне хотелось в этом убедиться, — говорит она, — ну тогда до завтра?

— Да, до завтра.

— Постарайся поспать, — я киваю и ухожу к себе.

Почему-то мое сердце бешено колотится. Наверное, из-за осознания того, что завтра Игры. В моей комнате кровать уже разобрана. Иду в душ, на этот раз с инструкцией. Теплые струи воды действуют успокаивающе, но это ненадолго, потому что как только я ступаю ногами на прохладную плитку, сердце опять начинает колотиться. Чувствую себя усталым. Очень усталым. И мне надо отдохнуть перед завтрашним днем, поэтому скорее берусь за кисть, чтобы закончить начатое вчерашней ночью. Остался самый важный рисунок — для Китнисс. Он состоит из двух частей: на одной маленькая Китнисс стоит на стульчике и поет (мое самое любимое воспоминание из детства), а на второй уже взрослая Китнисс на сцене рядом с Эффи на Жатве. Все очень просто: это момент, когда я понял, что люблю ее, и злосчастный день, когда стало очевидно, что нам никогда не быть вместе. Пишу это на обороте и добавляю: «Признание на интервью не было игрой».

Через полчаса раскладываю работы на столе, чтобы убедиться, что все готово. Результат меня устраивает, поэтому я пишу записку для Эффи, чтобы пояснить, что картины нужно отправить адресатам в случае моей смерти, вызываю безгласого с помощью кнопки и прошу отнести все рисунки моей наставнице. Не знаю ни одного человека более организованного и ответственного, чем Эффи. Она точно придумает способ, как организовать пересылку.

Новое постельное белье пахнет цветами. Не знаю какими именно, но это прекрасный запах. Ни то, что запах этого дурацкого мыла, которым я, кажется, пахну до сих пор.

Утыкаюсь носом в подушку и чувствую, как постепенно проваливаюсь в сон. Сегодня мне снится поляна вся в цветах. Сижу на ярко-зеленой траве. Прохладный ветер не дает солнцу обжигать кожу. И все вокруг кажется идеальным, только… что-то мешает мне сидеть. Ну, точнее сказать, я не могу сесть удобно, потому что карман пиджака оттягивает что-то очень тяжелое. Достаю это из кармана, и этим огромным грузом оказывается обычная свернутая бумажка. Разворачиваю ее и читаю вслух, только вот не своим голосом, а голосом моего отца. Будто он сам озвучивает написанное.

«Сын, ты должен показать Капитолию, что не принадлежишь ему. Что ты больше чем пешках в его Играх». Эти слова настолько врезаются в мое сознание, что становится невозможно думать о чем-то еще, и я просыпаюсь.

Опять странный сон.

Встаю с кровати и иду в ванную, чтобы выпить воды, вижу на стуле свой сегодняшний костюм и меня будто осеняет: ЗАПИСКА! Хватаю пиджак и начинаю судорожно рыться по карманам, будто кто-то мог украсть ее. Но никто ее не украл. Обе записки лежат, где лежали, и я достаю их.