Лучше быть святым - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 42

• Предыдущая
• 42/42

– Слушаю, – уже раздраженно прокричал Директор.

– Я подам заявление об отставке, – предложил старый генерал.

– Как вам будет угодно, – с облегчением заметил Директор и повесил трубку.

– Это не выход, – возразил Подшивалов.

– У меня трое внуков, – ответил генерал, – я хочу смотреть им в глаза, ничего не стесняясь.

До приезда сотрудников личной охраны они просидели молча, не сказав более друг другу ни слова.

В приемной послышался шум, и в кабинет без доклада бесцеремонно вошел человек.

– Полковник Рогов, – представился он, – где наш майор?

– Сейчас его доставят, – генерал нажал кнопку селектора, – арестованного Никитинского ко мне.

– Вы смелый человек, генерал, – нагло заявил полковник, – арестовываете наших офицеров. А мы считали, что тридцать седьмой уже кончился.

– Он еще впереди, – заметил Вадим Георгиевич.

– Что? Что вы сказали?

– Пока такие офицеры, как Никитинский, будут в вашей службе, опасность тридцать седьмого всегда висит над нами.

– Да ладно вам, – махнул Рогов, – я знаю Никитинского давно. Хороший офицер, верный товарищ. Может, что-то сделал не так. В нашей работе чего только не бывает. А вы сразу хотите его к стенке. Так нельзя.

В кабинет ввели Никитинского.

– Можно идти? – спросил дежурный офицер.

– Идите, – разрешил генерал.

Никитинский откровенно торжествовал:

– Я вам говорил, товарищ генерал. Напрасно вы это затеваете.

Вадим Георгиевич не сдержался. Впервые в жизни.

– Вы подлец, Никитинский. Вы позор нашего народа. Такие, как вы, не могут быть российскими офицерами.

– Громкие слова, – махнул Никитинский, – это все я слышал много раз.

Его красивое молодое лицо светилось торжеством.

Рогов поднялся вслед за ним.

– Все, майор, – строго сказал он, – спор окончен. Мы вас забираем. Вот расписка. – Он отдал генералу бумагу.

Почему-то поднялся и Подшивалов.

– Простите меня, – немного смущенно попросил он Никитинского, – я видел, как вы держались здесь, будучи арестованным. Я вами просто восхищен. Позвольте пожать вашу руку.

Ошеломленный Никитинский молча протянул руку. Подшивалов ее пожал, сказав на прощание:

– Я думаю, вы не такой человек, каким вас все считают.

– Подлизываетесь, – решил Никитинский, гадливо улыбаясь. Он, не сказав более ни слова, повернулся и вышел, не попрощавшись. За ним вышел и Рогов.

– Что с вами происходит, товарищ полковник?

– Зло должно быть наказано, – вздохнул Подшивалов, – нельзя ждать только Божьего суда.

В глазах генерала мелькнуло понимание и подозрение.

– Вы сейчас его...

– Я просто с ним попрощался.

– Но это убийство. В моем кабинете, Игорь Арсеньевич.

– Это возмездие, – возразил Подшивалов, – не волнуйтесь. Он проживет еще несколько дней, если, конечно, проживет. Боюсь, что в его собственном ведомстве тоже не любят провалов. У него и так было мало шансов.

Пашкова увезли в Лефортово. Сулакаури и Суслова отправились отдыхать. Подшивалов впервые после начала всей операции направился к себе домой. Ковальчук наконец пришел в себя, попросил супа.

Меджидов сидел у генерала.

– Я здесь последний день, – сказал Вадим Георгиевич, глядя в глаза своему собеседнику, – больше не могу здесь находиться. Вы сделали большое нужное дело. Пока все следили за вами, люди Примакова привезли документы в Москву. Они действительно представляют большую ценность. Евгений Максимович звонил, благодарил. Кстати, он тоже просил вас зайти к нему, догадываюсь, будет уговаривать остаться.

– Этот вопрос уже закрыт.

– Может, вы и правы. Думаете вернуться в Баку?

– Конечно. У меня там семья, любимая работа.

– Значит, группа «О» прекращает свое существование?

– После того, что случилось. Я так перепугался в Брюсселе за Лену Суслову, а она доказала, что настоящий профессионал. Одна, без оружия, уложила двоих вооруженных бандитов. И этим ударом выиграла наш спор с Пашковым.

– Мужественная женщина. По-моему, она в вас влюблена, – заметил Вадим Георгиевич, – вчера она так смотрела на вас.

– Я уже слишком стар для таких забав, – махнул рукой Меджидов. – А она еще молодая, красивая женщина. У нее вся жизнь впереди.

– Что это вы так заговорили? А ведь я старше вас и ничего – держусь.

– Это только кажется, что мы держимся. Мы реликты ушедшей эпохи, товарищ генерал. Мы обломки рухнувшей империи. Теперь время других людей. Никифорова из проститутки превратилась в даму света, бывший стукач Меликянц стал главой акционерного общества, бывший шулер и карточный вор Моторин – владельцем ресторана, а убийца Никитинский вышел на свободу.

– Говорят, он может почувствовать себя плохо, – возразил Вадим Георгиевич. – После рукопожатия с Игорем Арсеньевичем.

– Это единственный положительный момент в нашей операции, – усмехнулся Меджидов, – давайте прощаться, генерал.

Вадим Георгиевич встал, протянул небольшую бумажку.

– Это мой адрес. Приезжайте ко мне будущим летом вместе с семьей.

– Спасибо. Обязательно приеду, – он взял бумагу.

Они обменялись крепкими рукопожатиями, затем вдруг обнялись.

– Я еще не успел поблагодарить вас за Кульмана, – вдруг вспомнил Вадим Георгиевич.

– Это было в другую эпоху, – возразил Меджидов, – до нашей эры.

Он вышел из здания, сдав свой пропуск. Через дорогу был книжный магазин, и он вспомнил, что за столько дней в Москве так ни разу и не зашел в него. За последние три года Баку не получил ни одной книги из России. Меджидов вдруг вспомнил, как однажды торжествующий министр печати, националист по убеждениям, стукач по призванию и дурак от рождения, радостно заметил, что в Баку стало меньше русских книг. Меджидов тогда не стал спорить, грустно посмотрев на этого чиновника.

Переход был довольно далеко, и пришлось обходить построенные специально для нерадивых пешеходов металлические ограждения. Он улыбнулся, вспомнив лицо Пашкова, когда тот узнал о победе Сусловой. И заторопился в магазин. Из-за поворота показался грузовик. Меджидов спешил в книжный, предвкушая радость встречи с неизвестными книгами. Грузовик набрал скорость. Он был уже почти рядом, когда генерал обернулся. Последняя мысль была о семье. Потом была тьма.

• Предыдущая
• 42/42