Туманная река 3 (СИ) - Порошин Влад - Страница 8

Две минуты я непрерывно тарабанил текст отрывка. Но потом запузырилась вода, и с большим для всех сожалением я стал молча дожидаться, пока кипяток будет разлит по кружкам и стаканам в подстаканниках. Затем каждому туда капнули для цвета содержимое маленького заварочного чайника, и девушка, которая до нашего появления постоянно рыдала, поинтересовалась, услышим ли мы сейчас продолжение или нет? Я выразительно посмотрел на Татьяну Владимировну.

— Пожалуйста, продолжайте, — кивнула главная дама в редакции.

Я глянул на Витюшу, который скромно скрючился в углу, и перед тем как читать дальше, достал из его сумки бутылку хорошего армянского коньяка. Её я водрузил на центр стола.

— По пять миллилитров для аромата не повредит, — прокашлялся я и продолжил историю с того момента, когда джедаи ворвались в замок принцессы Амидалы.

Ещё две минуты из закутка для мелких перекусов слышался мой голос, и иногда кто-то потягивал горячий чаёк и тихо похрумкивал коржиками и пышками.

— «Гипердвигатель повреждён, на ближайшей планете мы должны срочно сделать посадку! — сказал капитан корабля принцессе», — на этом я закончил отрывок из «Звёздных войн», и обвёл взглядом притихших работников «Пионерки».

— А когда будет продолжение? — сразу же высказалась та же юная сотрудница газеты.

Обрастаем первыми фантами, усмехнулся я про себя.

— Любопытный материал, — сказала Татьяна Владимировна Матвеева, — хорошо. Пройдёмте в мой кабинет.

Выходя из импровизированной комнаты отдыха, главный редактор все ещё неоткрытую бутылку коньяка прихватила с собой. Лишь сотрудник, который конючил у сослуживцев деньги, очень сильно погрустнел. Остальные потерю презента восприняли более стойко. Кабинет Татьяны Владимировны был небольшим, но уютным. Стол, шкаф, забитый бумагами, портрет Ильича, на подоконнике стоял настольный вентилятор.

— Хорошая рукопись, — задумчиво сказала товарищ Матвеева, — но вы сами видите, объем нашей газеты не велик, всего четыре страницы «А» третьего формата. Ваш роман просто негде разместить.

— Сделайте вкладыш в пятничном номере из одного листа, то есть из двух дополнительных страниц, — я развёл руками, намекая, что проблем быть не может там, где их нет.

— Кстати, а кто из вас автор? — Татьяна Владимировна сначала посмотрела на меня, затем на Витюшу.

— Виктор Прохоркин, — я представил студента, — молодой, перспективный, начинающий писатель.

— А хватит ли таланта, чтобы продолжить роман на заданном высоком уровне? — наконец, главный редактор мило улыбнулась.

— За беспокойство, не беспокойтесь, — ответил я за практиканта, — у Витюши, э… пардон, у Виктора таланта вагон и две маленькие тележки. Можете смело увеличивать тираж газеты!

После нелёгких переговоров о сроках сдачи материала, о гонораре, я вымотался сильнее, чем после дневной тренировки. На улице мы минуту стояли с Витюшей и пили газировку стаканами. Последний стакан я вылил себе на голову.

— Мозги кипят, — объяснил я ему свои действия.

А перед тем, как вернуться в Бурденко мы еще полчаса погуляли по Лефортовскому парку. Деревья уже кое-где вывесили жёлтые листочки. Первое лето в другом мире пролетело практически как один день. Витюша всю дорогу о чём-то напряжённо думал. И лишь когда здание госпиталя выглянуло вдали, студент решился на серьёзный разговор.

— Я не понимаю! — Прохоркин всплеснул руками, — зачем вам всё это нужно? Зачем вы возитесь со мной? Зачем рассказали мне эту историю, с которой я, скорее всего, стану знаменит? Вам-то это зачем?

— Прямо ответить не могу, — честно признался я, присаживаясь на одинокую лавочку, — могу аллегорично. Так устроит?

Студент горячо затряс головой. Тут на аллею вышла медсестра Марина. Я дружелюбно помахал ей рукой. Девушка покраснела, улыбнулась и ускорила шаг в направлении госпиталя. И пока Витюша провожал глазами, по сей видимости, даму своего сердца я принялся объяснять мотив своих действий.

— Представь двор, где живёт такой персонаж, — я задумчиво посмотрел вдаль аллеи, — вечно пьяный, плохо одетый, но кулаки у него пудовые, любому может, ни с того ни с сего, в ухо заехать. Детей своих лупит за любое слово против, так что следы надолго остаются, жену тиранит. А в квартире у него бардак и свинарник. Такого как, будут уважать или бояться во дворе?

— За что уважать-то, — улыбнулся Витюша, — бояться будут, конечно!

— А теперь представь другого индивидуума, — я неопределённо махнул кистью руки, — красиво одетый, песни пишет, романы сочиняет, и все слушают эти песни и читают эти романы. Жена у него ухоженная красивая, с детьми он пытается решать все миром, даже если и хочется ему их, как следует прижучить. В квартире у него чисто и ремонт изысканный. Кстати, и отпор может дать любому, если нужно. Как к нему будут относиться во дворе?

— Все захотят быть на него похожими, — пожал плечами Витюша, — будут ещё завидовать, и уважать тоже.

— Вот такая получается аллегория, — я встал и направился в Бурденко, — пошли быстрее к ужину, может там кабанчика для меня зажарили?

И мы, со студентом похохатывая над больничным меню, припустили в госпиталь.

На шестой день в госпитале имени Бурденко все сошли с ума. Медсестры драили коридор, завхоз подкрашивал кое-где облупившиеся стены. В столовой постелили новые скатерти. Доктор Самуил Михайлович выпроводил меня на улицу погулять на полчаса. И за это время в моей палате всё отмыли до блеска. Заменили пастельное бельё, поставили новый блестящий графин с водой. Привезли капельницу, которая мне была совсем ни к чему, а на подоконник водрузили вазу со свежими цветами.

— Самуил Михайлович, — вмешался я в процесс наведения марафета, — может мне сюда ещё телевизор с проигрывателем пластинок поставить.

— Где я тебе телевизор возьму? — психанул доктор, — а вот проигрыватель — это идея. Лариска! — крикнул он медсестре, — надень новый, открахмаленный халат будешь сегодня здесь дежурить.

— Да что случилось то? — попробовал я порасспросить доктора.

— Ай! — махнул он рукой и убежал на второй этаж.

К средине дня напряжение в госпитале достигло предела. Лариска просто силой уломала меня лечь в кровать, пообещав взамен накормить меня целой кастрюлей супа.

— Начальство высокое едет! Так что прошу тебя, не выпендривайся! — тараторила она, — тебе то что, через день выпишут! А нам потом, если что не так, месяц расхлёбывать.

— Нервные все стали, — буркнул я и попытался уснуть, что я начальства никогда не видел.

Но поспать мне было не судьба. Далеко в коридоре я услышал топот десятка ног, а также громкие веселы разговоры. Ну что ж, весёлое начальство лучше, чем без чувства юмора, если веселье конечно от чистого сердца, без фиги в кармане. И тут дверь в мои временные больничные покои с шумом распахнулась. Первым в палату влетел доктор Самуил Михайлович за ним подвижный и лысоватый первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущёв, которого сопровождали кроме охраны Брежнев, Косыгин и Суслов. Я обратил внимание, что у Лариски, которая держала бесполезный журнал, руки нервно подрагивали.

— Это наша лучшая палата! — запел соловьём доктор, — лучшая наша медицинская сестра…

— И лучший наш больничный пациент, — продолжил я мысленно тираду доктора.

Кстати на Лариску, как на женщину в самом соку, единственный из всех сопровождающих первого секретаря среагировал Леонид Ильич Брежнев. Косыгин и Суслов наоборот внимательно, взором учёных естествоиспытателей, разглядывали меня. А что будет, если ему надавить на живот, — вопрошал их взгляд. Никита Сергеевич, между тем, присел рядом с моей кроватью.

— Ну, здравствуй, — излучая оптимизм начал он, — я смотрю, наша советская медицина творит чудеса! Пока вражьи голоса там, на западе, клевещут, что член сборной страны погиб, а он вот! Жив, здоров и упитан!

Хрущёв потрепал меня за щеку, как откормленного на убой поросёнка.

— Может, в космос меня ещё хотите запустить? — пробурчал я.