Туманная река 3 (СИ) - Порошин Влад - Страница 57

Через три минуты Гриха ещё раз грохнулся, и со скорбным видом махнув рукой на нелепую затею поплёлся на выход. Я кивнул Толику, намекая, что хватит Ясю косить конюшину, а пора вручать приз. Тем более одна барышня, скорее всего, профессионально занималась народными танцами, и вопрос о победители был давно снят. Мы разом перестали играть, лишь Санька последним выдал небольшую сбивку на ударных, и я подошёл к микрофону.

— Отлично Минск! — крикнул я, — приз получает вот эта симпатичная девушка в красном платье в белый горошек! А всем остальным утешительные призы, каждому по бутылке!

На этих словах Гриха мигом залетел обратно на сцену.

— По бутылке лимонада! — добавил, улыбаясь, я.

— Командир покрепче бы чего, — зашептал Гриха, — трубы горят спасу нет.

— Могу принять заявление о вступление в ряды КПСС, — ответил я, — ведь крепче партии у нас нет ничего.

— Да ну тебя, — обиделся танцор брейк-данса, но лимонад взял.

Здорово отыграли дискотеку, думал Толик Маэстро, когда Богдан закрывал танцевальную программу «Дымом над водой». Сейчас бы как-нибудь поинтеллигентней подкатить к Лизе. Если бы дело было в Алуште, то просто сказал бы ей, пойдем в ресторан кофе попьём. Или на берег ночного моря прогуляемся. А сейчас что сказать? Что-то давно мне не приходилось проявлять инициативу, девушки и женщины, всё больше сами ко мне подходили. Даже эта Татьяна Владимировна на вечеринке, сама на кухне целоваться лезла.

После дискотеки довольный директор ДК Василий Миронович тем, что на концерт пришло почти четыре тысячи человек, выставил торт в круглой бумажной коробке, на которой было написано «Киевский». Толик быстро подсуетился и первым отрезал кусочек с кремовой белой розочкой для Лизы.

— Что клинья подбиваешь? — улыбнулась она, — да ладно не красней, я большая девочка, говори прямо, что хочешь.

— Понятно что, — смутился Маэстро, — номер сейчас отдельный снимем?

— Ага, — захохотала Лиза, — в Москве подарю тебе машинку губозакаточную, для такого дела.

— Друзья! — Богдан встал, протянув в одной руке кружку с чаем, — давайте отметим первые настоящие гастроли за пределами Российской Федерации! Вы все большие молодцы! Ура!

— Ура-а-а! — громче всех заорал Санька.

Все ребята дружно чокнулись кружками.

— А давайте выпьем за Лизу, — предложил Толик, — за то, что она, так хорошо вписалась в наш коллектив. И ещё за то, что она оказалась очень профессиональным музыкантом, а это для меня очень важно!

Музыкальная команда вновь восприняла тост на ура.

— А если мои джигиты, — Богдан выразительно посмотрел на Саньку и Толика, — будут приставать с разными глупыми фантазиями, обращайся, — сказал он Лизе, — я им живо разъясню разницу между личными отношениями и профессиональными!

— Да, что такое? — возмутился Санька, который сидел по левую руку от новой участницы, — я уже и чай никому налить не могу?

— Лично мне, Санечка, можешь наливать смело, — хохотнула Лиза.

Толик от досады даже сжал кулаки. Значит мне — губозакаточную машинку, а он, балбес, для неё уже Санечка!

Как бы не было хорошо вчера, думал я, выруливая из Минска рано утром в направлении Бобруйска, сегодня нужно будет вновь очень сильно постараться, чтоб было не хуже. Ведь не известно, как сложится концерт в Киеве. Что там за публика, как примут нас — тысячи загадок. По карте я сразу для себя решил, из Бобруйска двину на Гомель, дальше на Чернигов, а оттуда уже и до Киева рукой подать. Можно было, конечно, из Бобруйска повернуть на Мозырь, а потом на Припять, но нет уж, подумал я, Чернобыль лучше от греха объехать стороной, нехорошее там место.

— Что-то не спиться, — сказала Лиза, которая села на одно из передних сидений.

Я посмотрел в салон все дрыхли без задних ног. Ещё бы, только к двенадцати часам ночи в гостинице разместились. Толик всё требовал для себя отдельного номера. Кричал, что его никто в группе не уважает, грозился самоуволится. Я ему тогда сказал, если хочешь отдельный люкс, топай спать в микроавтобус, а по поводу увольнения поговорим в Москве. А сегодня уже выехали в семь утра. До Киева восемь часов на нашем опеле пилить. Кто его знает, что может в дороге произойти.

— Если не спиться, — улыбнулся я, — считай деревья за окном. Раз берёзка, два березка — будет рощица.

— А как это сочинять песни? — Лиза поставила локоть на поручень, немного наклонилась и подбородком оперлась на ладонь, — я консерваторию закончила, и ничего написать не могу.

— А я наоборот, консерваторий не кончал, а стихи прут из меня как из рога изобилия, — я объехал колдобину на дороге, выкатившись на встречку, — ведь, раз словечко, два словечко — будет песенка.

— Интересно, — пробормотала девушка.

Ещё как интересно, из 2018 года залетел сюда, здравствуйте я ваша тётя. Давай спи уже, нечего на меня глазищи таращить, а то Наташка проснётся, придётся нам нового клавишника искать. Ведь хотел же взять парнишку-очкарика, но нет, демократия, блин. Но музыкант, надо признать, она отличный.

В древней русской поговорке говорится, что язык до Киева доведёт. Не знаю, может быть. Мы никаких языков не брали, доехали спокойно. И в четвёртом часу дня наш «Икар» проехал по набережной Днепра, затем с Владимирского спуска мы повернули на Крещатик и вот он конечный пункт нашего на сегодня путешествия Октябрьский дворец культуры. Главный вход здания выглядел как большая ротонда, которую пристыковали к жилому трёх этажному дому.

— Вот Санька, полюбуйся, раньше здесь был институт благородных девиц, — сказал я, поворачивая автобус к боковому входу.

— А сейчас здесь чего? — высунулся в окно друг.

— А сейчас, ты на барабанах бренчать будешь, — хохотнул Вадька.

— Ой, чья бы корова мычала, — огрызнулся Земакович.

— А чья бы молчала, — подтолкнул его Толик, — а что это народу тут так много?

В самом деле, человек триста молодежи, скорее всего студентов, облепили главный вход во дворец. Неужели это на нашу дискотеку? Да вроде как начало в семь, а сейчас только половина четвёртого. Я подъехал к боковому, служебному входу, и попросил Вадьку, чтобы тот сходил за директором, может мы не туда зарулили, может здесь сейчас слёт комсомольцев Украины?

Минут через семь прибежал взмыленный директор Октябрьского ДК, в пиджаке и вышиванке, вместо рубашки.

— Родненькие мои! — обрадовался Венедикт Варфоломеевич, — какие вы молодцы, что пораньше приехали!

— Что, концерт переносится в другое место? — грустно спросил его Толик.

— Наоборот, есть такое предложение, — невысокий толстенький мужчина потёр ладони, — из однохо выступления сделать два. Первую дискотеку начать в шесть, а вторую в девять. Значит, сначала студенты отпляшут, а потом заводская молодежь врежет хопака.

— По деньгам, это конечно, выгодно, — я спустился с водительского кресла, — но нам играть и петь шесть часов нужно будет. Я на это не согласен, да и ребятам не разрешу.

— А ях же стахановское движение? — занервничал директор, — ях же повышенные обязательства?

— Вы мне ещё про соцсоревнование напомните, — пробурчал я, — не болты точим, товарищ! В договоре указано, один концерт с семи до половины десятого. Если сейчас мы выступим по-стахановски, потом голосовые связки неделю восстанавливать придётся.

— Да не моху я больше четырёх тысяч человек разом запустить! — взвился, в погоне за лишним барышом, Венедикт Варфоломеевич, — а желающих охо-хо! Я второй день служебный телефон не включаю, — директор чуть не расплакался, — никохда не думал, что у меня столько родственников.

— Ладно, — сдался я, — подумаем, как из одной маленькой шкурки сшить две большие шапки.

И мы пока переносили технику, решили, что я первое отделение первого концерта пою полностью один, второе отделение Толик и Наташа берут на себя. Второй концерт работаем так же, в конце концов, мой голос потерять перед Одессой не так страшно. Дальше определились, что начнём опять с песни про Яся, так как в принципе разница между языками не большая. По-белоруски будет: дзявчына, а по-украински: дивчина. По-белорусски будет: Ды на Яса паглядала, а по-украински: Та на Яса поглядала. А других слов я всё равно не помнил.