Туманная река 3 (СИ) - Порошин Влад - Страница 55

— Богдаша, — кашлянул Толик, — сколько ещё нам ехать?

— Стрижка только началась, — усмехнулся друг, для чего-то упомянув парикмахерскую, — больше восьмидесяти наш «Икар» не выжимает, так что девять часов минимум. Иди, досыпай.

Маэстро посмотрел в салон автобуса, Вадька и Санька тихо посапывали на задних рядах, Наташа прикемарила, сидя прямо за водителем. Новенькая участница группы Лиза Новикова, спала, наклонившись на сумку в середине автобуса. Ничего такая, эта новенькая, лицо как у лисички, волосы по плечи, крашенные под блондинку. Фигурка миниатюрная, и в тоже время аппетитная. А как надела наш концертный костюм, так вообще красавицей стала. Даже Наташка от злости перекосилась. Ну, а что, всё по-честному было на прослушивании. Я, Вадька и Санька проголосовали за Лизу, Богдан за худосочного очкарика, а Наташа за смешную толстуху. Богдан тогда сказал очередную непонятную фразу, что демократия — это власть тьмы над разумом, но всё что ни делается — к лучшему. Только старовата Лиза немного, уже двадцать пять лет стукнуло. Ну, ничего, у меня и постарше были.

— Слушай, Богдан, — спросил Толик, посмотрев в окно, — а что это за парни, с которыми ты спорил про кино, на вечеринке этой, книжной?

— Андрон Кончаловский, Андрей Тарковский и Гена Шпаликов, — широко зевнул друг, — талантливые ребята, через год другой и сценарии писать будут и кино снимать хорошее.

— А тебе-то, какое до этого дело? — удивился Маэстро.

— Мне-то? — усмехнулся Богдан, — для того, чтобы нашу многострадальную Родину, причесать, одеть по-человечески, накормить, квартирами и домами всех обеспечить денег нужно много, особенно на первое время. Вот книга эта, «Звёздные войны», её хоть сейчас переводи и на запад миллионными тиражами толкай. Или шмотки наши, джипсы, да ко мне каждый день в Риме подходили покупатели.

— А может и музыка наша для запада сгодится? — Маэстро почесал свой затылок.

— Соображаешь, дружище! — обрадовался Богдан, — не весь конечно репертуар, но многое. Вот и кино необходимо снимать специальное, блокбастеры, экшен. У всего этого есть научное название — экспорт массовой культуры. Если сейчас не подсуетится, то завтра поздно будет пить боржом!

Тут автобус заметно тряхнуло, и весь народ в салоне разом проснулся.

— Не дрова везёшь! — пискнул с «камчатки» Санька.

— Не дрова, — согласился Крутов, — но и не яйцо куриное! Потерпите. Тем более тут дороги почти что нет. Одна видимость.

— А театр, с которым ты возишься, тоже на экспорт? — Толик поморщился, вспомнив, как его друг просиживал допоздна, сочиняя сценарий.

Песни бы лучше так писал, подумал он.

— Нет, — Богдан, как слаломист объехал четыре большие ямы, — «Ирония судьбы» — это наша тема, местечковая.

— Мне, между прочим, спектакль нравится! — вмешалась вредная Наташка.

— Для чего тогда ты как «высаживаешься»? — удивился Маэстро, — пишешь сценарий, переписываешь его, с актёрами нянчишься. Одна наша училка литературы чего стоит, уже два раза истерики закатывала на нашей, кстати сказать, репетиции. Видите ли, ей роль не нравится!

— Это, чтобы помочь одному хорошему человеку, — рассердился Богдан, — и спите уже, дайте человеку спокойно следить за дорогой, которую с войны 1812 года никто нормально не ремонтировал.

— Это Сёмка Болеславский хороший что ли? — пробурчал Толик и пошёл спать в середину салона, поближе к новенькой Лизе.

Если про девчачью группу ничего конкретного не сказал, значит, это у него шутка такая была, успокоился Маэстро, искоса поглядывая на новенькую симпатяжку.

После беготни по московским подземельям я вернулся домой грязным, уставшим, но воодушевлённым. Во-первых, женщин спасли, а маньяка взяли, во-вторых вернулся живой и здоровый, в-третьих пока там страху натерпелся, придумал, как закончить «Иронию судьбы». Ох, уж этот спектакль, всю душу из меня вытянул. Сейчас вот еду, рулю, на душе хорошо. Дальняя дорога успокаивает. Сегодня во вторник, значит, дискотека в Минске, в среду в Киеве, в четверг в Одессе. На обратную дорогу нужно закладывать два дня. А в воскресенье в два часа для представителей министерства культуры закрытый премьерный показ спектакля. Лично я, сделал всё, что мог. Вот, только литераторша хандрить стала, говорит, что её роль ругательная и унижает достоинство всех честных Советских женщин.

— Она значит, для него салат приготовила! — кричала на меня в коридоре ДК Юлия Николаевна, гневно морща свое красивое личико, — причёску навела, платье новое как дура напялила, а он мерзавец и сволочь к другой бабе праздновать уехал!

— Это же театр, здесь всё условно, — оправдывался я, — потом это вышло случайно.

— Знаю я эти ваши мужские случайности! Не вчера родилась! — эмоционировала она, — значит так, Крутов. Дописывай финал таким макаром, — училка решительно махнула кулачком, — Лукашин бросил в Ленинграде свою кикимору и приполз ко мне на коленях просить прощение с цветами в зубах. А я ещё подумаю, прощать его или нет! Ха-ха-ха!

Не хочет такой роли, не будет никакой, главное сейчас сильно не напортачить на премьерном показе. Мы — театр любительский, какой с нас спрос? И тут я что было сил, надавил на «бибикалку».

— Куда ты прёшься по встречке! — крикнул я в окно трактористу, который смотрел на меня осоловелыми мутными глазами, — комбайнёр-механизатор, блин.

В автобусе опять все проснулись и завозмущались, намекая, что они не дрова. Как будто я специально их трясу и получаю от этого сомнительное наслаждение.

В городе пока ещё не герое, Смоленске, решено было «заморить червячка» в местной столовке. Молодцы смоляне, город чистенький, по крайней мере, центральные улицы, точка общепита новенькая отремонтированная. И даже поварихи приветливые.

— Вы откуда такие красивые едите? — заулыбалась на раздаче молодая женщина в белом фартуке, — иностранцы что ль?

— Студенты Массачусетского университета, — брякнул я за всех, — перенимают наш опыт.

— Ес, ес, — закивал, подыгрывая мне Санька.

— Ес сов кос, — с умным видом бросил Толик, демонстрируя голливудскую улыбку.

— Интересуются, — я повел рукой в сторону своей музыкальной банды, — как успехи у нас в деле построения коммунизма.

— С коммунизмом у нас на центральных улицах хорошо, — призналась женщина, — а вот на окраине пока не очень.

— Да чё не очень! — возмутилась бабушка на кассе, — плохо у нас на окраинах с коммунизмом, канавы одни да грязь.

— Мерси, мадам, — сказала Лиза поварихе, принимая тарелку супа.

— Француженка, — прокашлялся я, — по-английски ни бельмеса. В аэропорту перепутали, куда её теперь девать сами не знаем.

— Ой, — разволновалась вдруг подавальщица, — давайте я вам из другой кастрюли лучше налью.

Мы, как по команде, вернули тарелки с супом назад. Работница столовой с виноватым видом слила их обратно в общую кастрюлю, а взамен налила из другой тары, которая пряталась под прилавком. Кастрюля специальная, исключительно для работников ОБХСС и иностранных гостей.

Лишь в автобусе моя команда дала волю чувствам и расхохоталась. Через пять часов должны быть в Минске, я посмотрел на карту дорог, прикидывая примерный путь. И тяжело вздохнув, снова попылил по испещрённым бесхозяйственностью и разгильдяйством дорогам страны.

В столице Белорусской социалистической республики я пару раз не там повернул и немного заплутал. Пришлось обращаться к местным жителям. Я вышел из микроавтобуса и спросил первого встречного, мужичка лет пятидесяти в старом помятом пиджаке.

— Товарищ, как проехать к ДК Профсоюзов?

— Вам нужна «усыпальница Юзика Бельского»? — хитро прищурившись, ответил прохожий.

— В смысле? — растерялся я, — мы тут значит к нему с подарками, а его уже усыпили? Бедный Юзик!

— Да, ты чё парень, — испугался мужик, — это мы по-простецки зовём ДК усыпальницей. Езжай прямо, как увидишь Сталина на площади, там уже дворец ваш будет.

По совету прохожего я действительно поехал прямо. Миновали мост через речушку Свислач, потом какой-то парк и тут из-за домов выскочил десятиметровый гигант на постаменте с профилем отца народов.