Верная - Резник Юлия - Страница 2

Пока я отвечала на самые важные сообщения, Сергей Зурабович, очевидно, наговорился. Не решаясь сразу поднять глаза, я замечаю сначала его ноги в каких-то жутких мокасинах (почему он не надел ничего из того, что я ему отправила?), голенища джинсов и простецкий целлофановый пакет с барахлом. Почему-то этот пакет в его руках особенно врезается в мою память…

– Добрый день. – Не знаю, как смогла это произнести вслух. Горло сжимается, будто колючая проволока с забора, прикинувшись мне на шею, затянулась удавкой.

– Да. Точно. Добрый. А вы…

– Я ваш заместитель. В новом проекте.

Чёртов капюшон. Под ним ничего ведь не рассмотреть… Пальцы чешутся – так его снять хочется!

– Вот как? А что вас, заместитель, привело в такие дальние края?

– Меня Евгения зовут. Евгения Александровна…

Он криво улыбается. И снова тянется за сигаретой. Подкуривает обычными спичками. Язычок пламени освещает лицо и руки. Грубые, с коротко стрижеными ногтями и шершавой даже на вид кожей на костяшках.

– Ну, мне, очевидно, представляться не надо. Так что я хотел бы получить ответ на свой вопрос. Что… – он затягивается, – …вас сюда привело?

– Желание составить вам компанию в длинной дороге? – накидываю варианты. Горозия молчит и смотрит на меня, не мигая. Почему-то в голове всплывают слова «время над ним не властно». Но это полная чушь. Наша зона – не чёртов SPA-курорт. Годы, проведённые в ней, никого не красят. И Горозию – тоже. В противовес погрузневшей фигуре, его лицо, наоборот, заострилось, кое-где на нём обозначились морщины и только взгляд… взгляд остался прежний, волчий. Такой глянет – возникает одно желание: упасть перед ним на спину и завилять хвостом, которого нет.

Что ж, его дух не сломлен. И это хорошо. Это просто великолепно.

– Не верю, – голос тоже совсем другой, в нём больше нет бархатистых южных ноток, что магнитом притягивали к Горозии баб. Теперь в нём есть некоторая хриплость, что не удивительно, учитывая, сколько он курит.

Чувствую, как мокро становится в подмышках. И это в тончайшей блузке из натурального шёлка. Я не знаю и знать не хочу, как ему в свитере. Провожу тыльной стороной руки по лбу, стирая испарину.

– Давайте в машине поговорим, – предлагаю я, кивком указывая в направлении заботливо распахнутой водителем двери. Сергей Зурабович затягивается – настолько, что фильтр шипит и отходит, – чтобы дисциплинированно выбросить окурок в урну. А потом садится в салон. Я же медлю несколько секунд, чтобы собраться с силами, и присоединяюсь к нему лишь тогда, когда эта задержка уж слишком нарочито затягивается.

– Мне поручено поздравить вас с освобождением и передать, что вы можете обращаться к… – закатываю глаза, – с любой просьбой. Наверху не ждут, что вы присоединитесь к работе тут же, но, я совру, если скажу, что у нас есть время на раскачку.

Горозия молчит и, не снимая чёртового капюшона, скрывающего его, глядит в окно. Где-то там, не солоно хлебавши, остаются репортёры. Мимо пробегают пожухшие пыльные свечки тополей, а за ними поля, поля и никаких болот, из-за которых, как я думала, мне не дышится. Даже если мы будем гнать, как ненормальные, на дорогу уйдёт по меньшей мере три часа. Мы так и будем молчать? Впрочем, если он хочет, так, может, даже и лучше.

Едем где-то уже минут десять, когда Сергей Зурабович резко бросает:

– Остановитесь.

Естественно, его никто не слушает. Только я, так и не сумев расслабиться, вскидываюсь.

– Зачем? Что такое?

– Парня подберём.

Я оглядываюсь. По дороге бредёт тот самый молодой человек, что вышел раньше Горозии.

– Это ваш друг?

– В зоне нет друзей. Да остановите вы чёртову машину! До города хоть его подбросим, ливень заходит.

Удивительно, но это действительно так. Буквально за несколько минут небо, по которому бежали редкие облака, всё, аж до линии горизонта, затянуло свинцово-серым.

– Костя, остановись.

– Ну не сюда же его, Евгения Александровна.

Горозия отрывается от спинки, смахивает капюшон рукой и весь напрягается, будто готовый вцепиться в глотку тому, кто посмел ему возразить.

– Сюда не надо. И так не развернуться, – сглатываю я. – Пусть ребята его подберут. Да, Сергей Зурабович?

Горозия, чуть помедлив, кивает и, снова отвернувшись к окну, отдаёт ещё одно распоряжение:

– И температуру понизьте. Жарко, как в сауне.

Вообще-то нет. Но спорить я не решаюсь.

Ладно, каюсь. Может, переборщил. Может, в салоне не жарко вовсе. Может, виной всему чёртов свитер, в котором я прячу нездоровую синюшную бледность, выдающую сразу, что я сидел. Какого хрена меня это волнует – стараюсь не думать. Все всё понимают: мне нечего стыдиться и не перед кем оправдываться. Да я и не стал бы, но… Не хочу, чтобы меня видели таким. Единственное, что я не учёл – что жарко будет настолько. Как-то в последнее время погода не сильно радовала нас теплом. Лето, а ты только посмотри – холодрыга. Хорошо, если плюс пятнадцать. А от наползающей с болот сырости, кажется, и того холодней. Всё в грибке и чёрной, невыводимой плесени. Мне её вонь теперь всюду чудится. Или это от меня несёт? Прячу нос в горловине. Я под свитером мокрый как мышь. М-да… Стискиваю зубы и отодвигаюсь от своей, блин, помощницы ещё на пару сантиметров. Чтобы её никогда эта вонь не коснулась. Чтобы вонь не достигла носа той, кто привык ко всякому там лимитированному парфюму. Его-то я сразу уловил, что тебе собака-ищейка. И ведь вполне возможно, в жар меня бросил именно этот сбивающий с ног аромат. Тонкий, многогранный, неописуемый… Вон, даже крылья носа подрагивают. Будто мало ему. Будто ещё и ещё надо… Этот запах прежней жизни хотелось нюхать, как кокаин. Нет, жрать, давясь. Пока не придёт насыщение.

Кстати, насчет последнего – время к обеду, зарапортовались с моими бумажками, а привыкший к жизни по строгому расписанию желудок уже даёт о себе знать. Но этот голод едва ли сильней другого, того, что в меня вгрызся минутой ранее и всё никак не отпускал. Перестать бы об этом думать, но я, напротив, отматываю память чуток назад.

Зрение уже не то, что раньше, но Лёшку-петуха, которого на зоне пользовали все кому не лень, я замечаю издали. Там, за колючкой, с такими возиться – вредно для кармы. Это правило, которое усваиваешь быстро. Но сейчас – какого чёрта? Кто мне и что предъявит?

– Остановитесь, – отвыкшее отдавать приказы горло царапает каждое слово.

– Зачем? Что такое? – выныривает из своих дум Евгения, мать её, Александровна.

– Парня подберём.

Она оглядывается, придерживаясь рукой за спинку шикарного кожаного дивана. Так, что теперь её грудь с напряжёнными какого-то хрена сосками, выступающими под блузкой, располагается аккурат вровень с моими глазами.

– Это ваш друг?

– В зоне нет друзей. Да остановите вы чёртову машину! До города хоть его подбросим. Ливень заходит.

В моём голосе через край раздражение… В штанах – через край тесно.

– Костя, остановись.

– Ну не сюда же его, Евгения Александровна.

Я, может, и отвык отдавать приказы, но к такому игнору привыкнуть не успел. Напряжение сковывает тело. Я подрываюсь.

– Сюда не надо. И так не развернуться. Пусть наши ребята его подберут. Да, Сергей Зурабович?

Это было невероятно, но ей удалось меня успокоить, просто ко мне обратившись. Вот тогда-то я и ляпнул за каким-то хреном:

– И температуру понизьте. Жарко, как в сауне.

А она теперь, вон, едва не стучит зубами. И мне даже не нужно смотреть на свою… помощницу, чтобы понимать – её соски под тонким шёлком напряглись сильнее. Если это вообще возможно.

Убедившись, что Лёшку благополучно подобрали, откидываюсь затылком на подголовник. Веду ладонью по бритой почти под ноль голове. Волосы отрастут быстро. А вот как скоро я привыкну к новой стрижке – вопрос.

– Что конкретно от меня хотят? – оказывается, пальцы помнят, где расположены нужные кнопки. Жму, отделяя нас от водителя перегородкой. Не то чтобы я сомневался, что у этого разговора и без него хватает свидетелей…