Сильнее только страсть - Джеймс Роби - Страница 15

• Предыдущая
• 15/63
• Следующая

– Неужели правда? Ну и девушка!

– Да, под платьем, у левой груди, – уточнил Джон и усмехнулся. – Если б она за него схватилась, я бы ее с огромным удовольствием обезоружил. – Он сделал глоток из чаши. – Что ж, я никогда не мечтал о кроткой жене.

– Лучше уж кроткая, чем кровожадная.

Оба рассмеялись. Карлейль поднялся и подошел к окну, в котором виднелась в наступающих сумерках центральная, хорошо укрепленная башня замка.

– Такой могучий замок, – сказал он задумчиво, – и такой слабый король.

– И мы должны его слабость как следует использовать, – заметил Брюе. – Обдумаем хорошенько, когда прибудем домой.

– Домой, – повторил Карлейль.

Он скучал по своему Гленкирку, даже если уезжал оттуда совсем ненадолго. Скучал по большому просторному дому, стоявшему на скале, нависающей над неширокой долиной. По другую сторону от скалы виднелись поросшие лесом горные склоны, сверкало серебром озеро Уич, на берегах которого росли дубы, березы, платаны, орех, рябина. К скале прилепилось селение, над ним, на круглой вершине холма, стояла старинная церковь, сооруженная, как говорят, лет двести назад. Каждый вечер звуки ее колоколов, зовущие к молитве Пресвятой Богородице, доносятся до его дома на скале. В селение часто съезжаются крестьяне со всей округи, все живущие там семьи считают себя принадлежащими к клану Карлейлей.

Роберт понял по выражению лица Джона, о чем тот думает, и грустно улыбнулся. Он сам никогда не ощущал зова того единственного места, откуда его корни, где он вырос.

– Твоя сестра держит дом в полном порядке, – сказал он со вздохом.

Джон повернулся к нему от окна.

– Агнес остолбенеет, когда я заявлюсь с женой. Но думаю, они найдут общий язык: Джиллиане нужна подруга. – Он снова взглянул в окно. – Не терпится уехать отсюда.

– Потерпи еще два дня и две ночи, – сказал Брюс. – Одна из ночей будет свадебной, не забудь.

– Не забуду, – многозначительно ответил Джон. – Завтра с утра отправлюсь за свадебным подарком.

– Что-нибудь из золота и с драгоценными камешками?

Джон покачал головой.

– У меня на уме нечто другое.

Приготовление к свадьбе шло полным ходом. Джиллиана не могла не восхищаться умением королевы Изабеллы управлять процессом подготовки свадебных торжеств. Маленькая королева без лишнего ажиотажа, спокойно и разумно распределяла обязанности целой армии портних и просто служанок, и к вечеру бесконечно тянувшегося дня, что предшествовал бракосочетанию, наряды невесты были готовы. Десять платьев – два шерстяных, три из льняного полотна, три из венецианской парчи и еще два бархатных, одно из которых даже оторочено мехом, заполнили огромный деревянный сундук, основательно посыпанный высушенными цветами и листьями лаванды. Кроме того, в сундуке находились три сорочки, восемь юбок, чулки, туфли, домашние и вечерние, два плаща с капюшонами и третий, стеганный мягким кроличьим мехом... Перечисление можно продолжить.

Джиллиана наотрез отказалась от сооружения различных замысловатых головных уборов, и, поскольку времени оставалось очень мало, королева с ней согласилась. Отдельно от остальной одежды в спальне у Марии висело укутанное в холстину подвенечное платье.

Для Джиллианы день показался куда более утомительным, чем когда она собирала хворост в лесу, и к вечеру хотелось одного: добраться до постели и уснуть. Однако королева задержала ее даже после того, как отпустила белошвеек и придворных дам.

– Посиди со мной немного, Лия, – сказала она, протягивая ей кубок с вином и указывая на мягкую скамью в своей богато украшенной гобеленами гостиной, и сама села рядом с ней.

Так они сидели, как две подружки, – золотоволосая, несчастная в личной жизни королева и темноволосая, чувствующая себя не менее несчастной придворная дама.

– Я хочу... должна сказать то, – снова заговорила Изабелла, – чего тебе не может сказать Мария, потому что она монахиня и у нее никогда не было первой брачной ночи, которая ожидает тебя завтра.

Джиллиана не знала, что ответить, и потому молчала. Королева начала говорить и следующие несколько минут посвятила довольно подробному рассказу о первом телесном акте любви, к каковому она относилась, насколько могла заключить Джиллиана, не только с большой серьезностью, но и с явной грустью, как к чему-то, ставшему далеким и призрачным.

– Церковь учит нас, – сказала Изабелла, и голос ее звучал нервно, – что женщина может долго не забеременеть, если не находит удовольствия в соитии. Я не беременела шесть лет. Но некоторые мужчины не понимают... – Она помолчала. – Хочешь о чем-то спросить?

– Я должна буду стоять совсем голой перед всеми гостями? – спросила Джиллиана.

– Да, люди должны видеть, что у тебя нет явных изъянов, чтобы впоследствии супруг не мог отвергнуть свою жену на этих основаниях. Но смотреть на тебя будут не все, только некоторые. И совсем недолго, если, конечно, муж не станет возражать.

Джиллиана растерянно выслушала королеву и торопливо отпила из кубка. По спине у нее пробежал холодок.

– Не нужно волноваться, – постаралась утешить Изабелла, беря ее за руку. – Все быстро проходит, и первая боль тоже, если мужчина искусен.

– Боли я не боюсь, – сказала Джиллиана.

Ничего больше она говорить не стала, просто сидела, чувствуя глубокую усталость и легкое опьянение от выпитого вина, которое принесло ей некоторое облегчение.

Потом, когда она шла по коридору к себе, путь казался непривычно длинным, и ее слегка покачивало. А уже совсем у дверей покоев Марии ей в голову пришла мысль, что ведь завтра, 22 августа, в день ее бракосочетания исполнится ровно семь лет со дня казни отца. Совпадение поразило ее настолько, что она вынуждена была остановиться и прислониться к стене.

Слабый аромат роз, донесшийся до нее, заставил ее очнуться и понять, что она находится возле открытого окна в сад. Джиллиане претила мысль идти сейчас в комнаты, где сестра Мария занимается, как всегда, вышиванием, читает или составляет очередное снадобье от всех болезней. Ей, наверное, хорошо и спокойно: у нее жизнь течет раз навсегда заведенным порядком, а у Джиллианы с завтрашнего дня все, решительно все изменится, и неизвестно, в какую сторону. Уж во всяком случае, не в лучшую.

Она вскочила на скамейку, стоявшую возле окна, оттуда на подоконник и спрыгнула в сад, где так пахло розами. Захотелось побродить среди цветов и кустов и, возможно, в последний раз вдохнуть воздух свободы. Собственной свободы.

Подоткнув подол, чтобы удобнее было шагать, она около часа бесцельно металась по саду, заламывая в немом отчаянии руки, испытывая непреодолимое желание сбежать куда-нибудь, но понимая, что бежать некуда. Она так устала, что готова была лечь и уснуть под любым кустом, и пускай все увидят ее.

Она вспомнила, как часто отец говорил ей, что чувство долга – главное достоинство воина. Что ж, хотя замужество ей не по душе, она тоже исполнит свой долг. Кажется, королева Изабелла рассказывала что-то о каких-то телесных радостях, но они ее нисколько не интересуют. Она неоднократно видела в Эмсбери, как спариваются животные – коровы и быки, собаки, – и ни за что не поверит, что подобное может доставить хоть какое-то удовольствие.

Устав бродить по саду, она оправила юбки и. медленно пошла, чтобы вернуться в дом тем же путем – через окошко.

Однако мысли о свадебной ночи все еще не давали покоя. Завтра она вынуждена будет без всякого на то желания и охоты отдать какому-то незнакомому человеку все, чем обладает. Почти все. И свою свободу в том числе. Ее снова бросило в жар, снова захотелось убежать куда глаза глядят! Но это невозможно! Тогда ей остается только биться, воевать за свою свободу от чужой воли! И символом ее свободы будет меч, отцовский меч «зуб змеи», принадлежащий теперь ей, только ей. Его она не отдаст никому!

Она подошла к окну, которое отстояло от земли дальше, чем она предполагала: подоконник был на уровне шеи. Но такое препятствие не останавливало: разве напрасно она столько лет упражняла свое тело, напрасно рядилась, удивляя многих, в мужскую одежду и училась делать то, что казалось доступным только мужчинам?

• Предыдущая
• 15/63
• Следующая