Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 27

По тому же принципу мы никогда не создадим нервущейся одежды, не создадим обуви, которой не будет сноса. Не построим зданий, которые не будут ветшать и осыпаться. Не сделаем всех счастливыми, не построим социальный порядок, сотканный из принципов гуманизма и равенства.

Нет необходимых обстоятельств. Слишком велики риски. Чересчур чувствительна и непредсказуема наша зона комфорта.

Альфа прав, Земля должна погибнуть. Даже не так: иссякнуть. Закончится. Взрывать ее не обязательно, но нас должно буквально выстрелить с нее, как из пушки. Это создаст хороший прецедент. После того как на первой пригодной планете первый колонист сожрет первый плод и навалит первую кучу, Колумбы рванут на освоение галактики.

Только тогда мы сможем рисковать, создавать миры с вечными людьми, вечными цветами и вечным благом. И как же хочется, чтобы хомо вульгарис, вроде нас, нынешних, не смотрели потом со своих ржавых звездолетов, как эти миры вечного разлагаются и чахнут.

— Пойдем, что ли, — зевнул Альфа.

— А чем увеличение пениса помешало бы мировому порядку и зловещим корпорациям-монополистам? — искренне недоумевая, спросил Никас.

— Сложно сказать, — серьёзно прокомментировал прим. — Возможно, это сильно ударило бы по продажам больших автомобилей. Ну, вот видишь, до чего ты меня довел, колумнист? Мне пришлось скверно пошутить.

Они прошли по складу, оставляя две цепочки отчетливых следов, и решили выбраться в окно. Для этого им пришлось сделать лестницу из ящиков со всякими там перманентными лампочками, магнитными сплавами, безвредными синтетическими углеводами и прочей дребеденью. В какой-то момент от их нескромных эволюций на складе сработала сигнализация. Со всех сторон застучали тяжелые башмаки.

Альфа мгновенно бросился в окно. Это вышло у него рефлекторно, но изящно. Он выбил стекло и вырвал из бетона решетку. Пыхтя и чувствуя тылами нацеливающиеся винтовки, Никас последовал за ним. Растянувшись на земле, он первым делом отполз подальше от зоны вероятного обстрела. Однако никто не собирался открывать им вслед ураганный огонь.

Альфа стоял у стены, подогнув ногу, и глядел на толпу впереди. Никас тоже ознакомился с ситуацией.

Перед ним была площадь, на которой миллионы гуманоидных образов слушали говорящие истуканы из драгоценных металлов, камня и гниющей еды. Угрожающе-массивные чудовища, отдаленно напоминали клопов, которых Никас видел на гобеленах. Они располагались на больших, мягких подушках и вещали в толпу высокими клокочущими голосами.

Небо было закрыто витринным стеклом, над которым довлели безразмерные фигуры. Черты их были неразличимы, только скалились в жутких улыбках алмазные клыки. Существа наблюдали за происходящим. Время от времени их головы поворачивались, а клыкастые рты раскрывались, и тогда стекло начинало мелко дрожать.

— …не дели малое, — стонали статуи. — На одно «есть», да придется десять «хочу». И что мы получим? Незаметную, оскорбительную долю. Спасет она? Нет. Умножит страдания. Говорю вам, равное распределение — наказание. Даст оно все и ничего. Не насладиться нам. Как мы поступим? Не разделим малое. Соберем его у избранных. У тех, кто насладится. Кто скажет, что это несправедливо — глупец. Не думает он об истинном смысле наслаждения. Если один насладится, а девять — в нужде, не лучше ли это? Или пусть все десять испытывают муки, раздразнив себя малым? Людей много. Наслаждения мало. Не дели малое!

— Не дели малое! — в унисон выдохнула толпа.

— Они говорят: справедливость, — статуи начали новый период. — Слабые духом, жадные, бесстыжие. Отнять и разделить — вот их философия. Для чего? Кто, как не злодей, может решиться на уничтожение прекрасной композиции удовольствий, которая доступна избранным. Мы должны радоваться за них. Радоваться, а не завидовать. Мы — служители. Мы благословенные рабочие, которые трудятся, чтобы красота не угасла, чтобы удовольствие продолжалось. Ради этого мы вырвались из пещер, темных веков, войн, эпидемий и голода. Все это мы пережили, лелея светлую надежду на то, что удовольствие будет вечно. Не для всех! Но что за мир, в котором каждый прохлаждается? Сознание и воля! Я понимаю, ты понимаешь, он понимает, мы понимаем, что роль у каждого своя. Трудись, не завидуй, не будь врагом удовольствия. Не дели малое!

— Не дели малое! — вновь вспыхнула толпа.

— Вот сволочь, — воскликнул Никас.

— Нечего на это глазеть, — Альфа успел пройти вперед, но вернулся.

— Ну, ты видал какая сволочь? Не дели ему малое…

— Пойдем, на нас начинают глазеть. Не вмешивайся.

— От задницы своей кусок отрежь, скотина! — крикнул Никас поверх голов. — На десять таких площадей хватит! А вы! Чего вы их слушаете?! Распилите этих подонков лобзиками! Точно на всех хватит! Я это гарантирую!

— Извините, — Альфа взял его под локоть, кивая обернувшимся.

Они прошли через толпу и снова спустились в тоннель.

— Ну что ты как маленький? — недовольно спросил Альфа. — Идея как идея. Вполне себе среди прочих.

— Не дели малое? Это идея?

— Почему бы и нет? Ты бывал в странах, где мешок крупы — несметное сокровище, годовой бюджет деревни. И почему-то там ты не повышал голос, а шел в отель и кушал креветок.

Никас смешался.

— Казуистика, — сказал он через несколько секунд. — Ты меня обвиняешь в том, что я один не могу сделать мир лучше. И вообще, тебе значит критиковать общество можно, а мне нельзя? Орать, отрывать руки.

— Именно так. Мне можно, тебе — нельзя. Я — Альфа, ты — Омега.

— А Клейтон тогда кто? Он разбил тебе скулу.

— Ох, и подлый из тебя спарринг-партнер, — вздохнул прим. — Я просто развлекался, Никас. А ты всерьез разоряешься перед толпой сущностей. Они не умеют размышлять, ты их только разозлишь, предлагая перспективу. Расслабься. В любом случае мы здесь не для того, чтобы разводить кухонную аппозицию Потребительству.

Аркас промолчал.

Обстановка тем временем потеряла всякую изысканность. Отделка стиралась, становилась однородной, тускнела. Стала жирной и маслянистой, густые потеки покрывали ее как грязную кастрюлю. Вокруг бегали какие-то неприятные существа, похожие на толстых плешивых крыс.

— Жир, жир, жир-жир, — пищали они, шмыгая под ногами.

Никас брезгливо их сторонился, стараясь не растоптать.

Ответвления становились все менее заманчивыми. Жир забивал их бляшками, словно тромбы — сосуды свиньи. В конце различимы были только содрогающиеся силуэты. Оживленный говор и смех людей, музыка и шум прибоя, сменился тихим, едва уловим чавканьем.

Немногим позже труба превратилась в широкую нору; слежавшееся барахло было ее стенами. Смердело гниющей едой. Тот тут, то там свешивались пучки чего-то неузнаваемого под слоем комковатой слизи. Занятные произведения искусства тлели, раздробленные и скатанные друг с другом. Из массы выглядывали стены особняков. Под ногами чавкал настил из ветхого тряпья и разноцветной бумаги.

Все медленно превращалось в однородную серую массу.

В жир.

— Так это и происходит, — прокомментировал Альфа. — Королевство Жира. Органического и ментального. Сначала стремление к достатку оправдывается эстетическими потребностями. Комфортом. Достойной жизнью. Но приводит к этому. Увеличивающийся порог наслаждения, бездумное накопление, страх потери, паранойя, развращенность. Чтобы сострадать, нужно самому чувствовать боль. Чувства — инструмент выживания, они помогают адаптироваться в условиях постоянной конкуренции. Даже любовь и другие поэтические мотивы. В условиях избыточного ресурса, они становятся ненужными, их заменяют простые реакции. Человек чувствует только подсознательную обиду на мир, который сказал, что его колоссальный достаток — излишество. Что это плохо, так быть не должно. Он чувствует враждебность человечества, и свою вину, ведь совесть умирает не сразу. Это держит его в напряжении, пока избирательная логика строит оборонные рубежи от оставшейся порядочности. Он оказывается за этими стенами. Потерявший связь с миром, который породил его. И тщетно пытается заполнить пустоту этой гнилью, которую ты видишь, Никас. Это некроз души. Гибель человечности.