Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович - Страница 24

— Надень, рядовой, — буркнул он. — Почти чистая. Под пластины ничего не попало.

Отдал он ему и высокие ботинки. Никас хотел поглядеть ему в глаза, но наткнулся на зеркальное стекло.

— Спасибо, — ответил он, принимая подарок. — Что там у тебя во фляге, кстати?

— Как придется, — признался Альфа. — В основном ракетное топливо. Но все зависит от того, кто хочет выпить.

Никас протянул руку. Помедлив, сорвиголова бросил ему фляжку. Журналист довольно долго принюхивался к содержимому, пытаясь абстрагироваться от запаха нефти.

Ему показалось, что во фляге плещется обыкновенный спирт. Он осторожно попробовал языком кайму горлышка и понял, что это именно так.

— Осторожно, — предупредил Альфа. — Ваше сознание необузданно. Ему всегда мало. Пойло может оказаться куда крепче, чем ты думаешь.

Никас вытер рот. После этого, взобравшись на трубу, выступающую из железной кручи, он почистил руки и лицо, поливая их из фляжки. Альфа превратился в какого-то зловещего гренадера, в облезлой серой шинели и противогазе с ребристым хоботом.

— Что я говорил? — спросил он сквозь резину. — Когда… повел себя непрофессионально.

Никас выпятил губу.

— Ты рассказал, что счастье любой сущности напрямую зависит о количества отверстий, куда можно было бы залить алкоголь.

Альфа обернулся, но ничего не сказал.

— Может быть, — мрачно признал он через минуту. — Мне это приходило в голову. Эй, Никас.

— Что?

— А насчет Одиночества я что-нибудь говорил?

— Немного. Насколько я помню, ты сказал, что сочувствуешь ему.

Последовал странный звук.

— Никас?

— Да?

— Никто не должен об этом знать.

— Конечно.

Альфа постучал по своему ржавому шлему саперной лопаткой.

— Я люблю крутые повороты, — невнятно поведал он, шумно вдыхая. — Но это, стрелять, уже слишком. Стоило мне расслабиться на секунду, и все накрылось сраными портками. То, что произошло, должно было произойти. Рано или поздно. Но я, стрелять, до последнего рассчитывал на «поздно».

— И что теперь будет делать Одиночество? — спросил Никас.

— Вот чтоб я знал… — прима-образ раскашлялся. Потом принялась сморкаться прямо внутри противогаза. — Что-то интимно связанное с Интеллектуальным, я думаю. Главным городом Многомирья.

— Думаешь, теперь оно ворвется в него?

— Вот черт! — Альфа угодил ногой в капкан из ребер, и принялся ломать их, сопя и отхаркиваясь. — Я, — театрально выдохнул он, — не знаю об этом, хааркх, нихрена! Тьфу! — Он задышал громче, обрастая деталями. Ржавой винтовкой, цилиндрическими гранатами и венком из увядших цветов. На шее.

— Неужели кроме нас это никого не интересует, — проговорил журналист. — Ты ведь сказал, что тебя к нам на встречу послал Интеллектуальный. Кто именно тебя послал? Кто-то главный? Что он об этом думает?

Альфа подскочил на месте, лязгнув котелком. Поглядев на Никаса непроницаемыми стёклышками, он гадко засмеялся и побрел дальше по течению, разгоняя сапогами волны денег.

— Эй! — крикнул Никас. — Подожди!

Он быстро переоделся и пошел следом. Банкноты чавкали под его ногами. Железные кручи скрипели. Трубы шипели, посвистывали горючими газами. То тут, то там — всполохи. Рыжие перья огня заворачивались короткими спиралями. Поток стремился все дальше, мелея и ослабевая.

— Альфа!

Никас нагнал его.

— Ты не хочешь отвечать?

Альфа помедлил. Никасу пришлось переждать несколько смачных горловых извержений, прежде чем он услышал гулкое:

— Подожди.

— Я не…

— Просто подожди! Ты мне все уши обоссал со своим «я не агнец, я имею права знать»! Я это понял. Я понял, что от тебя не будет покоя. А теперь заткнись и наберись терпения. Айда за мной и не отставай. Здесь обитают те еще мрази.

Никас огляделся по сторонам. Посмотрел вверх, где ломанная линия ущелья была накрыта желтым небом.

— Кто они такие? — рискнул он.

— Стрелять, до чего надоел.

Оставалось только смириться и шлепать дальше, поминутно стряхивая с пяток налипшие ворохи цветастой бумаги со значимыми в материальном мире цифрами. Альфа что-то неразборчиво бормотал, зыркал на темные зевы обрезанных труб, из которых сочились тонкие струйки монет. Время от времени из них доносились странные похрюкивания и взвизги. Что-то суетливо шуршало и скрипело. Грузно ворочалось.

Со временем ленивое течение перешло в пороги. Деньги взбурлили, яростно закручиваясь, пенясь нефтью на золотых валунах. Еще дальше поток стал совсем уж бесноватым и окрасился чем-то кроваво-красным. Пришлось взбираться на отвесные кручи, передвигаясь по останкам искорёженных помостов. Впрочем, Никасу всегда удавалось найти, за что уцепиться.

— Кроваво-красное? — переспросил Альфа, пребывая в приподнято-злобном настроении.

Никас повторил вопрос.

— Это кроваво-красная кровь. А ты что думал? Вишневый сироп?

Сразу же восстал тяжелый запах теплой меди. Словно ждал все это время, пока его представят. Журналист, который за свою непростую жизнь успел хорошо испытать различные стадии тошноты, классифицировал нахлынувшее состояние как: «близкое к…».

Сорвиголова вскарабкался выше, на относительно широкую платформу. Там старел какой-то примитивный механизм, основанный на противовесе, железном тросе, нескольких колесиках и слабой надежде на то, что все это не развалиться от первого же дуновения ветра.

Не балуя Никаса аккуратной помощью, он грубо втащил его наверх. Потом поплевал на руки и взялся за трос. Решительно отвергнув законы физики, он принялся тянуть трос на себя, тем самым поднимая вверх железный понтон, на котором они оказались.

Скрипело колесо.

Они поднимались над рекой. Та делала крутой поворот, так что изгиб железной громады скрывал от Никаса источник глухого грохота. Он догадывался, что это за шум, — роскошный водопад — и с нетерпением ждал, когда Альфа поднимет их достаточно высоко, чтобы можно было увидеть…

Лифт остановился. Альфа подождал, пока Никас переберётся на гудящие от ветра листы железа, и прыгнул сам. Платформа нырнула вниз, завизжало колесо, и засвистел трос.

Бахнуло.

Высота была головокружительной, но Аркас все еще ничего не видел кроме неровных выступов, чугунных шишек и обвисших кабелей. Им пришлось перейти по останкам башни подъемного крана к противоположной стене и ступить на толстенную ржавую трубу. Никасу стало совсем не по себе. Держаться было не за что, ветер нападал и толкался как хулиган. Пригнувшись и разработав не слишком красивую, но практичную походку для широких труб, журналист едва поспевал за буднично шагающим Альфой.

Отсюда реку было видно особенно хорошо. Деньги размокали в крови, черные разводы нефти вытягивались струнами, скручивались в хаотичные узоры.

— Это идея материализма человеческих ценностей? — спросил Никас, стуча зубами. Тугие порывы ветра бросались ему в ноги. — Иррационального сравнения жизни… ох… Жизни и проходящего богатства?

Альфа застыл в ожидании человека. Услышав этот вопрос, он неприятно заклокотал.

— То, что ты видишь, вовсе не идея.

— А что же это?

Он дождался пока человек доползет до него и ступил чуть в сторону, опершись рукой о боеголовку выступающей из стены баллистической ракеты.

— Это лишь малая ее часть.

Никас глядел вперед, и сердце его холодело и сжималось в одну бесконечно малую точку.

Кроваво-денежный поток с ревом срывался вниз в пенный прибой тяжелой бурой массы. Водопадов тех был не один и не два, они падали вниз, то тут, то там, сбегая из ущелий. Это был океан отвратительной жижи, крови гноя, ржавый металл варился в нем как капустные листы, размягчаясь и тая. Острова из сросшихся кораблей, танков, военной техники и тощих обезображенных тел окатывали жадные волны, слизывая с них слой за слоем.

Шел нескончаемый шторм. Вечная война. Оплавившиеся пушки били гигантскими снарядами. Те поднимали устрашающие волны, одну за другой. Вспышки слепили, колыхалось дьявольское варево, острова разрушались, но поднимались новые, потревоженные взрывами. В воздухе кружили клинья боевых самолетов. Они выпускали лестницы бомб и тут же падали вниз, словно пчелы оборвавшие жало. Неисчислимые армии бросались друг на друга, топча железо и сталкиваясь бортами кораблей. Их разрывала безумная стихия войны, раз за разом, однообразно и жестоко. Вместо крови брызгала вода. Обыкновенная вода. Ничего не стоящая, она быстро впитывалась в щели, стекала по ложбинкам и трещинам вниз.