Я хочу делать плохие вещи с тобой (СИ) - "Ksendagir" - Страница 62

Алекс

Глядя на сверкающее небо над головой, что у горизонта вспыхивало сиреневыми отблесками электрического света, отражавшегося в ночных облаках, Алекс вспомнил, как всего несколько дней назад стоял на балконе свой квартиры и тщетно пытался разглядеть хоть что-то на мрачно пустом небосводе. Тогда ему это не удалось, но сейчас перед ним переливались миллиарды звезд, и, казалось, протяни руку — ты сможешь достать любую, даже ту, что уже сотню лет, как мертва. Хотел бы и он после смерти стать звездой, чтобы даже после падения в небытие его свет озарял путь тем, кого он так любит. Тем, кто остался без него.

— Интересно, почему мы внезапно пошли куда-то? — в ночной тишине, нарушаемой лишь плеском редких волн о камни, голос Алекса прозвучал непривычно глухо, будто сумрачная темнота вокруг них крала любые звуки.

— Я хотел посмотреть на звезды, — Джон ответил ему, не отрывая задумчивого взгляда от неба, а Алекс удивленно повернулся в его сторону.

— С чего вдруг? — и немного помедлив, спросил, будто у самого себя. — Смотрел ли я когда-нибудь на небо как следует?

Как много в этом мире вещей, которые Алекс никогда прежде не делал? Не наблюдал за звездным небом, вдыхая соленый, свежий ветер, например. Или не бросался летом в теплую лазоревую воду с громким смехом. Не учил сына кататься на велосипеде, вытирая обидные слезы и дуя на ссадины на коленках. Не катался по стране в безумном путешествии, имея за душой лишь сто баксов и неутомимую жажду приключений. Столько много «не». Бесконечное число. И, возможно, он мог бы все это успеть, если бы судьба не распорядилась иначе, заставляя его идти на поводу у упертого желания мести.

— Я любил смотреть на небо, — Джон так и не повернулся к нему, но в голосе его появились странные, удивительно глубокие нотки, заставившие Алекса вздрогнуть, шире распахивая ресницы.

— Ты любил…

Он не успел спросить то, что так и рвалось сорваться с языка, потому что его холодной ладони вдруг коснулась чужая, теплая и приятно шершавая. Алекс шумно выдохнул, с возрастающим недоумением наблюдая за тем, как Джон, сохраняя свое удивительное невозмутимое выражение на лице, которое раньше так выводило Алекса из себя, осторожно надевает на его безымянный палец тонкое кольцо, блеснувшее в свете звезд аккуратным камнем в оправе.

— Я сейчас не могу себе много позволить, так что это и не парное кольцо, — Джон наклонился, прижимаясь горячими губами к мелко подрагивающим пальцам в том месте, где теперь фалангу обнимало его кольцо. — Оно немного велико, ты похудел.

У Алекса комок подступил к горлу, а дыхание перехватило. Это было так неожиданно приятно и отчаянно больно одновременно: в нем странным образом бились острое, ни на что не похожее ощущение обретенного, наконец, счастья и мучительное из-за своей безнадежности предчувствие скорого конца. Он перевел заблестевший взгляд со своей руки на Джона и задрожал, от переполняющих, пробирающих до самого сердца чувств. Так много хотелось сказать ему, рассказать о том, что испытывает на самом деле, о том, что Джон значит для него, как успел стать самым дорогим за такое короткое время, но у Алекса просто не находилось слов. Наконец, переборов себя, он негромко произнес, стараясь придать голосу беспечность:

— В следующий раз это должны быть два кольца.

Джон в ответ тихо усмехнулся:

— Хорошо.

— Это не в моем стиле, знаешь, — а Алекс все не мог налюбоваться на кольцо. Такое простое, самое обыкновенное, и от этого еще более важное и дорогое для него. В тонком ободке металла с одиноким алмазом было заключено гораздо больше, чем он мог бы себе представить. Оно, словно символ его короткого, но такого огромного счастья, радостно поблескивало в ледяном свете звезд, заставляя душу наполняться невыразимой, граничащей с болью, нежностью.

— Зато это в моем вкусе, — в мягком, ласковом голосе Джона послышалась уже знакомая наглость, но Алекс на это только коротко улыбнулся.

— Если тебе нравится, хорошо… Тогда и мне тоже понравится, — он крепко обнял его, обвивая руками шею и прижимаясь крепче, разделяя жар своего тела с Джоном. — Весьма мило. Вот так я поддаюсь влиянию твоего вкуса.

***

— Тесно, — у Алекса голос охрип от нахлынувшего возбуждения, когда Джон, затащив его в узкий салон машины, навис сверху, с жадным нетерпением расстегивая рубашку.

— Говоришь, что тебе нравится подчиняться моим вкусам?

— Разве это подчинение тебе? — Алекс лукаво улыбнулся, дразняще раздвигая ноги шире, стоило только Джону стянуть с него брюки вместе с бельем. Он заметил, с какой жаждой смотрит тот на него, мелко подрагивая всем своим сильным телом. Жажда Алекса была не меньше, потому что он уже знал, чем закончится эта близость.

— Нет, — Джон медленно облизнулся и наклонился ближе, выдыхая прямо в насмешливо изогнутые губы, — это я подчиняюсь тебе.

Чувствуя Джона в себе так глубоко, так остро, что на любое его прикосновение откликалась каждая клеточка тела, Алекс думал, что в этом огне он сгорит дотла. Он больше не мог сопротивляться судьбе, принятым так давно решениям и избранному пути. Он упрямо шел к краю и замер всего лишь в одном шаге от того, чтобы не броситься во тьму, и единственным светом, что удерживал его внимание на периферии реальности, был Джон, его колючие, жаркие поцелуи, с силой сжимающие бедра ладони, скользящие по влажной от пота коже, и ласкающий невысказанной любовью взгляд, пусть и совершенно темный от возбуждения. Но в нем Алекс так отчетливо видел свое отражение — покрасневший, со спутавшимися волосами, искусанными губами и совершенно больными глазами… Могло ли испытываемое им в объятиях Джона наслаждение перекрыть ту боль, что раздирала изнутри, уничтожала его суть, с кровью вырывая целые куски из сердца? Алекс задыхался, не в состоянии нормально дышать не столько от отчаянного желания и похоти, сколько от следующего за ними чувства вины. Он украл их общее счастье в угоду мести и ненависти, что некогда затопили его душу, и теперь уже поздно сожалеть, потому что, как бы ни хотелось повернуть назад, Алекс не сделает этого.

— Мне остановиться? — но противореча собственным словам, Джон толкнулся еще глубже, заставляя тело в своих руках изогнуться в мучительном спазме удовольствия. Алекс судорожно выдохнул, хватаясь за его плечи крепче и притягивая к себе ближе.

— Нет, только передохну немного, и… — голос сорвался на тихий стон, потому что Джон опять задел внутри то самое чувствительное место, и Алекс накрыл его губы в жадном, отчаянном поцелуе, будто хотел сказать все то, что не мог словами. Но эти слова жгли язык, рвались наружу, потому что не могли остаться не произнесенными. Отстранившись всего на мгновение, Алекс подхватил потянувшуюся за ним ниточку слюны языком, а ладонью, на пальце которой сидело кольцо, прижался к пылко бьющемуся в чужой груди сердцу. Тому самому, которому отдал себя всего.

— Я люблю тебя, Джон, — негромкий шепот, без лишнего пафоса или торжественности. Оказалось, признаться вслух в любви совсем не сложно, особенно, когда это признание искреннее, незамутненное лишним смыслом или желанием манипулировать. Просто Алекс должен был это сказать, а Джон должен был услышать.

Алекс перехватил руку Джона, потянувшуюся к его лицу, и переплел их пальцы, а после поцеловал тыльную сторону ладони, не отрывая ласкового, виноватого взгляда от любимых глаз. Как жаль, что он не решился на признание раньше. Возможно, тогда бы прощаться с Джоном было легче, потому что боль в душе уже убивала.

— Я хочу сжать твое горло.

— Хорошо. Я люблю тебя, так что делай это, сколько угодно, — и Алекс сам надавил ладонью Джона на свою шею. Моргнул, чувствуя, как тяжелеют ресницы, от выступивших в уголках глаз слез, и обнял крепче, царапая горячую кожу на лопатках.

Алекс ведь сам просил Джона об этом. И теперь, чувствуя, как сжимаются пальцы на горле, он испытывал долгожданное облегчение, потому что рвались цепи, связывающие его с этим миром, сгорали, корчась в предсмертных судорогах, демоны мести. Вот она, настоящая, истинная свобода, которую он так желал обрести. А умирать в любимых руках оказалось не так уж и страшно, потому что он умирает счастливым.