Поразительное на каждом шагу. Алые сердца - Хуа Тун - Страница 26

– Хун Фу расчесывала волосы.

– Отношения между мужчиной и женщиной могут быть как у Хун Фу и того бородатого чужеземца, – заметила я с улыбкой. – Можно искренне заботиться друг о друге, не помышляя о любви.

Услышав это, он изменился в лице и пристально взглянул на меня, а я, в свою очередь, смело глядела в ответ.

– Славно сказано, – наконец произнес он. – «Искренне заботиться друг о друге, не помышляя о любви»!

Я обрадовалась, увидев, что он понял смысл, который я вложила в эти слова. В конце концов, людям из древних времен идея равноправной дружбы между мужчиной и женщиной была в новинку, и большинство не приняло бы ее; но тринадцатый принц, похоже, признал, что она имеет право на существование. Не сдержавшись, мы снова переглянулись и засмеялись.

Посмотрев в сторону манежа, я поняла, что состязания, похоже, закончились.

– Пора возвращаться, – сказала я, поднимаясь.

– Как насчет пойти пропустить пару чаш? – вдруг спросил принц, поднимаясь следом за мной.

Я удивленно воззрилась на него, и он ответил мне мягкой улыбкой. На душе у меня невольно потеплело, и я с воодушевлением ответила:

– Почему бы и нет?

– Поедем на одном коне? – спросил он, оглянувшись на своего вороного скакуна.

– Не впервой, – со смешком сказала я.

Хохотнув, он забрался в седло, подтянул меня следом и усадил позади себя. Затем принц гаркнул: «Н-но!» – и мы помчались во весь опор.

Он подстегивал коня, и мы петляли по переулкам, пока не остановились у ворот изысканного поместья.

Открывшая нам пожилая служанка, увидев принца, торопливо поприветствовала его, а затем произнесла с заискивающей улыбкой:

– Почему тринадцатый господин не послал никого уведомить о его приходе? Госпожа сейчас принимает гостей. Я передам ей о вас, и она пошлет кого-нибудь вас встретить как положено.

– Нет нужды, – ответил тринадцатый принц. – Сегодня я лишь хочу выпить здесь с другом. Будет достаточно, если ты займешься вином и закусками для нас.

Старушка тайком взглянула на меня. Увидев, что я богато одета и к тому же смотрю на нее в упор, она поспешно опустила голову и сказала:

– Слушаюсь.

Тринадцатый принц явно не раз бывал в этом поместье. Он провел меня в одну из комнат, обставленную скромно, но со вкусом. Кроме мебели розового дерева ее украшала лишь стоящая на столике у окна белая фарфоровая ваза с беспорядочно втиснутыми в нее несколькими зелеными стеблями бамбука.

Оглядев комнату, я вслед за тринадцатым принцем опустилась на один из стульев и с улыбкой поинтересовалась:

– Здесь живет твоя наперсница?

– Когда мне бывало тоскливо, я часто приходил сюда пропустить пару чаш вина, – со смешком ответил принц. – С ней можно разговаривать.

Я кивнула, подумав, что обитательница этой комнаты, должно быть, из изысканных и просвещенных певичек, которые никогда не принимают у себя заурядных посетителей.

Через некоторое время та старушка и две молоденькие служанки внесли вино и кушанья. Накрыв на стол, они удалились, и мы с тринадцатым принцем начали пиршество.

Мы выпили по несколько чарок и постепенно разговорились. Мы успели обсудить все; от дворцовых пустяков перешли к забавным историям из прошлого и настоящего, от безбрежных степей Севера – к дождливой области Цзяннань, а разговор о пейзажной поэзии заставил нас вспомнить известных мудрецов всех времен. В конце концов неожиданно выяснилось, что мы оба почитаем Цзи Кана и Жуань Цзи[36]. Я и раньше чувствовала, что мы во многом схожи, а сейчас и вовсе, взбудораженная сверх меры, жалела, что мы не познакомились раньше.

За тысячи лет, что развивалась китайская культура, «три устоя и пять постоянств»[37] конфуцианства стали подобны огромной сети, в которой, связанный культурным и политическим главенством императорской власти, намертво запутывался любой индивидуум. Развитие полноценного индивидуализма в таких условиях было просто невозможно. Родившийся в смутные времена Цзи Кан, однако, был исключением. Он был подобен вспышке молнии, пронзившей черное ночное небо, кратковременной, но прекрасной. В своей выдающейся работе «Письмо о разрыве с Шань Цзюйюанем» он изложил главные принципы, на основании которых считал, что люди по природе своей равны. Стоит вспомнить его слова «порицаю Чэн Тана[38] и У-вана[39], презрительно отзываюсь о Чжоу-гуне[40] и Конфуции», и становится ясно: Цзи Кан полагал, что «совершенномудрые мужи», которых так превозносило конфуцианство, отвечают лишь набору критериев ценностей определенного класса и нельзя требовать от всех людей ему соответствовать. Каждый отдельно взятый человек лучше других знает, что ему нужно, и каждый имеет право быть кузнецом собственного счастья. Вполне можно утверждать, что идеи Цзи Кана имеют много общего с современными понятиями об индивидуализме, свободе и равенстве.

Хотя я давно знала, что тринадцатый принц отличается весьма своевольным характером, я не могла даже предположить, что он уважает Цзи Кана, особенно учитывая тот факт, что принц являлся отпрыском императорской фамилии. Стоя на самой вершине пирамиды господствующего класса, он совершенно не собирался отстаивать свой статус и свои интересы, относясь к ним без какого-либо пиетета. Невероятно: в прошлом нашелся человек, способный понять мой образ мыслей, спрятанный в дальних закоулках души. Эта негаданная радость осознания привела меня в полный восторг, и я невольно начала говорить все свободнее.

Принц, вероятно, также не предполагал, что в эпоху, когда так широко распространилось конфуцианство, столкнется с девушкой вроде меня. Как-никак, даже среди мужчин немногие осмеливались выказывать недовольство конфуцианской культурой. Он смотрел на меня со смесью изумления, восхищения и радости на лице, и беседа текла легко и свободно.

Воодушевленная, я подняла чашу и сказала:

– На самом деле есть еще одна очень важная причина, по которой мне так нравится Цзи Кан.

Решив, что я собираюсь изречь еще одну умную мысль, принц приготовился слушать со всем вниманием. Я же прищурилась и с улыбкой заявила:

– В истории Китая было много красавцев, к примеру Сун Юй[41], Пань Ань[42] и другие, но все они обладали утонченной, почти женственной красотой. Цзи Кан же был не таким. В исторических записях его описывают как мужчину «ростом в семь чи[43] и восемь цуней[44], с благородными манерами, поистине выделяющими его среди других». А как о нем отзывались те, кто видел его вживую?

– «Видевшие его в восхищении говорили: “Он держится свободно и непринужденно, и хоть прямолинеен, но деликатен”. А еще говорили: “Возвышенный, спокойный и вечный, будто сосна, в кроне которой шумит ветер”», – продекламировал тринадцатый принц.

– Именно! – воскликнула я с улыбкой, хлопая его по плечу. – Цзи Кан был мужественным и крепким. Он был высокой зеленой сосной, что стоит под золотыми солнечными лучами, не сгибаясь ни под тяжестью снега, ни под натиском холодных ветров.

Не удержавшись от тяжелого вздоха, я певуче, голосом, в котором слышалось безграничное восхищение, произнесла:

– Кого, как не его, волевого, независимого, полного благородного порыва, можно назвать благородным мужем? Вот он, истинный благородный муж!

Похоже, тринадцатому принцу впервые приходилось слышать, как девушка открыто и беззастенчиво обсуждает внешность мужчины, который ей нравился. Чем дольше он слушал, тем круглее становились его глаза. Когда я закончила, он надолго замолчал, всматриваясь в мое лицо, а затем сказал со вздохом: