Тот самый сантехник. Трилогия (СИ) - Фарг Вадим - Страница 90

Ключи грели руку. Седан, несмотря на внешний вид, который отпугивал лучше всякой сигнализации, завёлся с пол-оборота. А внутри даже кошками вонять перестало, выморозило неприятные запахи. Но лучше того — водительское сидение было без шерсти, словно собаки уважали хозяина.

Перекрестившись и пробормотав «спаси и сохрани», Боря вывел седан на дорогу и неторопливо повёл в сторону сталинки Степаныча.

Как оказалось, постовые в первый снег ещё либо не проснулись, либо уже разъезжали до развязок, где через час начнётся встреча любителей летней резины. Стараясь не попасть в этот список, Боря вёл своё малоуправляемый болид с запасом расстояния. То есть так, как будто у него вообще не было тормозов.

Пронесло. Припарковав долгожителя японского автопрома у подъезда, Боря приложил запасной ключ Степаныча к домофону. В подъезде тепло. В квартире теплее. И не пахнет больше престарелым блевонтином и лекарствами валидольной направленности. Пыли и перекати-поле в область зрение не попадают. Проветрено, свежо, прибрано. То видно при свете коридора. А свет тот прямо с порога в глаза бьёт. Лампочку протёрли. Абажур от пыли смахнули.

«Чисто, но расточительно», — вдохнул внутренний голос.

Но больше поразили два существа за столом в зале напротив друг друга. Оба с красными глазами, в тельняшках. Подпирая подбородки среди россыпи пустых кружек, некогда наполненными чаем, они сверлили суровым взглядом друг друга, порой гладили баян по очереди, и неспешно покачивали головами в такт, заочно соглашаясь с собеседником.

«Спелись. На одной волне», — добавил внутренний голос.

Боря попытался обнаружить признаки опьянения на глазок, но оба как стёклышко. Да и как его обнаружить помимо красных глаз? В зале воняло чесноком так, словно оба подались в истребители вампиров.

Принюхался. Но кроме того — ничего. Стасян чистый сидит, бритый, на человека похож немного. Если вид неандертальцев котируется на сцене — хоть сейчас в кинематограф.

Причина чесночного запаха оказалась в салатнице на столе, где осталось на ложку потёртой моркови, добавлена была не одна головка чеснок, и всё припорошено сыром и майонезом.

«Салат «антисекс». Похоже это вся еда, которая была обнаружена в холодильнике», — подсказал внутренний голос.

Осознав вдруг, что работать сегодня будет просто некому, потому что никто спать и не ложился, Боря уловил следующую фразу Степаныча:

— … Это ещё ничего, что того расстреляли, а он выжил. А вот у меня другая история была. Я же пока служил, разжалован был. Боря вот старшиной домой вернулся, а я рядовым. После двух лет службы-то. Ребята во дворе ржали как кони.

— Как так? — приподнял брови Стасян. — За два года рядовым? Это много, Василий Степанович.

— Много — не мало, — усмехнулся Степаныч. — Я ж повесой был. Нинка отказала без замужества, а я решил, что не нагулялся ещё. И в отрыв пошёл. Портвейн «три топора», сырок «дружба», прогулки под ручку со студентками, все дела. Профессию сантехника уже потом получил, как вернулся и за разум взялся. А в восемнадцать-двадцать меня за приключениями больше тянуло. Бром не сильно спасал.

Ну так слушай, как было…

Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год был тяжелым для армии Советского Союза. Речь не о количестве или качестве вооружения, или поставках провизии. Тут как раз всё в порядке было. Но последствия демографической ямы послевоенного периода сказывались на количестве служивых. Из-за дефицита в наряд по роте заступали два человека взамен трёх.

А в нашей части была традиция «делового оборота». То есть жена офицера могла позвонить в любое подразделение и попросить прислать к ней домой пару солдат для собственных нужд.

Пару. Смекаешь? По быту нельзя иначе. Стиральных машинок не было, балкон как норка мышки, бельё вечно по гарнизону в тазиках таскаешь, сварив в кипятке и отбелив предварительно белизной, от которой отлично слезала кожа на пальцах, но никак не выводились пятна на одежде. Они только насыщеннее становились.

Гарнизон состоял по большей части из хрущёвок без лифтов или совсем бараков, где и толчка нет. А как женщине ковёр вынести выбить, когда муж-офицер на службе? Ковры тоже были по весу такие, словно в них на стадии производства уже труп завернули. Таская теперь.

Пока в наряд по роте ходили трое солдат, кратковременное выделение пары из них было вполне допустимым, но настали тяжёлые времена — и вот их стало двое.

Дело было зимой. Закончился послеобеденный развод, личный состав разошёлся по части, в казарме посапывали девятнадцать сослуживцев, готовящихся заступить в наряд. Один дневальный стоял на тумбочке, второй убирал снег на крыльце. Я заполнял журнал для сдачи наряда. Раздался телефонный звонок. Дневальный позвал меня к телефону, я представился так мол и так, сержант слушает.

— Вас беспокоит жена капитана Коромыслова. Пришлите пару солдат. Мне ненадолго, минут на сорок. Затеяла генеральную уборку, а муж на службе.

И адрес назвала. Я-то сразу запомнил, но объяснить ситуацию не успел. Трубку повесила.

Сейчас мебель из прессованных опилок делают, а советская мебель сплошь цельная доска была, а то и вовсе кругляк, с которого пару стружек сняли, на века чтобы, до самого конца света или будущего светлого коммунизма.

Мебель всегда весила больше, чем может поднять один человек. Что для кооперации полезно и обсуждения политических анекдотов уместно, да и у грузчиков всегда работа. С другой стороны — надёжная та мебель была. Но опасная. Русская женщина хоть и коня на скаку остановит, но иных шкафы и шифоньеры одиночек-энтузиасток придавливали, слышал о таком.

Переживать стал. Покумекал и вызвался помочь. Дописал журнал, тулуп накинул, метнулся кабанчиком. Думаю, управлюсь пораньше. Что там делать? Раз-два и готово. Ссориться с капитаном не хотелось.

Прибегаю: стоит в халатике тонком, разглядывает.

— Где шкаф то, говорю?

— Зачем шкаф? — заявляет в ответ Коромыслова и улыбается, как будто знает где достать колготы венгерские. — Муж не скоро вернётся… А друг где? Управишься то один?

А я с вечернего чая знатно на толчке посидел. Утром на него смотреть не мог, отказался. И чую, не действует бром больше. Главное, жена капитана действует, целоваться лезет, интима требует, а бром вышел весь.

Ну какой там шкаф? И генералка? Забыли про неё, конечно. И все сорок минут как кролики на кровати высокой производства ГДР кувыркались. Я пока чехославакский шкаф украдкой в углу разглядывал, даже гордость за себя почувствовал. Пока в СССР секса нет, в отдельно взятом пехотном гарнизоне план перевыполнен.

В щёчку поцеловала. Чая в дорогу дала, фруктами угостила. Вернулся в расположение. Неплохо, думаю, служба идёт.

Через двое суток снова в наряд заступать. После ужина рота ушла в кино «Кин-Дза-Дза» смотреть, дневальные приводили в порядок сральники-умывальники, а я стоял на тумбочке и снова о кровати производства ГДР мечтал. Высокая главное такая, удобная, крепкая. Почти не скрипит.

Но тут дверь открылась, и в казарму вошёл мужчина усатый. Ну как мужчина? В офицерских сапогах, трико, бушлате и фуражке. А погон нет. Мужик, короче. Я ему с ходу по Уставу и говорю:

— Доложите о цели своего визита!

А он говниться начал. Я мол, капитан, а ты хер моржовый, свали, ещё и честь не отдаёшь.

Я просьбу повторил, даже представился, а он меня за шиворот берёт и кричит на ухо:

— Мою жену ебать вздумал, сержант? Я капитан Залупов! Слышал?

— В расположение Залуповых не поступал, только к Коромысловой заходил, — говорю тихо, оправдываясь. — Мебель двигал, да подталкивал.

— Это — моя жена! Фамилию не взяла, курва! — кричит мужик и брагой от него несёт за версту. — И мебель моя! Я её толкать должен!

— На жене не написана принадлежность. На слово женщинам верю. Грешен. А на кровати написано. Красивая, — говорю. — Пока толкал, пружины так и звенели. Не по-хозяйски это. Смазать не помешает. Соседи беспокоятся. Вы чего это, гражданин Залупов, соседей нервируете?