Тот самый сантехник. Трилогия (СИ) - Фарг Вадим - Страница 18

Так на смену проверенному и надёжному повару пришёл недалёкий представитель кулинарного техникума по фамилии Узьков из призыва Глобального.

— Человек с грустным ебалом, как же, — дал ему быструю характеристику майор. — Видали мы таких. В таз нассыт, а тебе ничего не скажет.

Но других кандидатур не было. И теперь Яшин пытался подтянуть Узькова в своём «храме имени принятия пищи». Старшина всеми правдами пытался довести салагу до уровня «комфорт-плюс», обучая тонкостям поварского военного дела. Но среди теней в помещении удавалось не очень.

Завтрак, однако, Яшин приготовить успел, а вот обед переносился на улицу, пока Глобальный менял патроны и кидал новую проводку из почти такой же старой, но ещё годной.

Периодически Глобальный выходил на улицу. И уши не подводили. Временный младший повар Узьков косячил. Нет, чтобы помалкивать и рецепт булочек записывать, которым будет офицеров кормить, тот пошёл методом от противного и принялся жаловаться, что готовить в столовой ему жарко с самого утра было. Чуть богу душу не отдал.

В его словах был резон. Если при пожаре от короткого замыкания ещё можно сбежать в форточку на рассвете, благо первый этаж, то постоянный дым, испарение и духота его с ног свалят если не к вечеру, то к концу года. И снова им повара искать придётся. Так что если начальство не сообразит, как разобраться с пассивной вентиляцией, то офицеры так всех поваров изведут. Если и найдут ему замену, результат тот же будет.

Вкратце это был сильно причёсанный перевод повара на замену. Для убедительности и вескости доводов он вначале кашлял дымом, затем пытался умыться в корыте от гари после короткого замыкания, а после даже пытался отпроситься в санчасть «кислородом подышать».

«Неопытный ещё, не знает про клизмы», — подсказал внутренний голос Борису.

Начальство сообразило решение после обеда, перекусив сухпаями у костров с вёдрами чая. Перед Глобальным быстро и точно поставили задачу «сделать из пассивной вентиляции активную».

Да только кроме разводного ключа, двух десятков мотков проводов, пары килограммов гвоздей, шурупов, отвёртки на «плюс» и «минус», пассатижей и безлимитного количества клея и изоленты, другого инвентаря электрику решено было не выдавать.

— А чё ему ещё? — заявил лысый и вредный как старуха-старьёвщица прапорщик в хозблоке. — И так жирно. Ещё ничего не сделал, а ему всё на блюдечке? Заслужи, салага!

— Ещё бы фонарик, — подсказал Боря, пока майор рассказывал адрес, где окажется прапорщик, если сантехнику не выдадут инструмент для работы.

Так как работы той конь не валялся и до темна не управятся.

— Батареек нет, — почти натурально вздохнул прапорщик на это заявление. — А аккумуляторный я где тебе заряжу, пока не исправишь? Держи свечку. На веру даю, что наладишь всё. А если и вправду наладишь, я тебя лично в баню отведу и веник выдам.

Странно ощущал себя Глобальный, когда после ужина ходил со свечкой по тёмной столовой. Вроде уже не в зимней куртке и шапке. Начальство не видит после отбоя. Можно раздеться по пояс, только ногам дискомфортно. Но на такую вольность, как ношение кроссовок в первый день работы заработать не удалось. Как и начинить на ефрейтора.

Словно батюшка на богослужении, Глобальный бродил из угла в угол по столовой, но не водой окроплял святой водой помещение, и кадилом махал, а гвоздиками прибивал нарезанные жестянки к стене и на них же крепил провод. Импровизация, так как заклёпок пластиковых никто в части отродясь не видел. Как и аккумуляторного шуруповёрта. А вот молоток нашли. Старый, советский, с вечно отваливающейся ссохшейся ручкой, который ненавидел его пальцы и ноги.

Оценивая свою работу к полуночи, Борис бы назвал её креативной. Но обновлённая проводка не подвела. Рубильник включился и свет вернулся в военную часть. Только начальства, принимающего работу, на ногах уже не оказалось.

«Баня отменяется», — подсказал внутренний голос.

Вернувшись в казарму грязным, усталым, с отбитым пальцев на ноге, и с отваливающимся от усталости руками, Борис уже не боялся «тёмной».

Он просто провалился в мир без снов.

Показалось, что забытье продлилось одно мгновение. Кто-то светил в глаз фонариком и требовательно дёргал за плечо.

— Что… что случилось? — едва сумев открыть глаза, пробормотал Боря.

— Коза за забор зацепилась. Пока отвязали, трое отодрали, — буркнул капитан и ржанул как будто сам был козлом и воспользовался той ситуацией. Но строже добавил. — Одевайся. Тут тебе прапор фонарик передал. С батарейками. Бери и владей. Жду на выходе.

Боря приподнялся, опустил ноги. Вокруг тьма казарменная, но фонарик борется с ней, подсвечивая округу как декорации для картин ужасов: чумазые лица, храп, сип и сонные подфыркивания, торчащие руки и ноги из-под белых одеял в старых, давно застиранных пододеяльниках.

Страшно, если подумать. Только никуда не делась вонь, как будто ночевал в конюшне. Но понял это Боря лишь когда покинул казарму и глотнул свежего воздуха. А здесь, ощущая себя зависимым протоном в атоме какой-то глобальной целостной конструкции, он вынужденно подчинился и обулся, поправил кровать. Раздеться не успел. Уснул, едва коснувшись подушки.

Все остальные спят как надо и раздеты, показывая разную степень волосатости. Кроме дневального, конечно. Тот лежит на соседней кровати, в форме, так же только разувшись. Дежурному по полку и его помощнику в роте разрешается за время дежурства спать по четыре часа поочерёдно. Что обозначено в уставе — «отдыхать лёжа». Об этом слушал краем уха. Ещё бы было время тот устав изучить. Когда всех заставляли читать его, он работал.

Но Боря не помнил это лицо на входе, когда притащился с ночной работы. А это значило, что «на тумбочке» стоит ещё его сменщик, что автоматически означало, что прошло не больше четырёх часов после того, как вернулся.

Зачем же его разбудили в такую рань?

«Зачем отодрали у забора? Причём тут коза? И почему так хочется побить человека?» — спрашивал тем временем внутренний голос, пока Глобальный старался не засветить в глаз «дедушке», чтобы не нарваться на праведный гнев и не получить леща.

Капитан ждал в коридоре, отчитывая дневального, который играл с молотком, за чем и был застукан.

Боря оставил инструменты на входе по возвращению. Не на тумбочку же с грохотом складывать, да и растащат при случае.

Глобальный невольно присмотрелся к капитану. Он молод, лет под двадцать пять, чувства юмора не растерял. Носит очки, сухощавый, а шея как будто у гуся, длинная и тонкая. Такой тяжело и фуражку носить. И фамилия у капитана говорящая — Гусман.

Боря вздохнул и вытянулся по струнке, ожидая дальнейших указаний. Но капитан, словно ещё не началось служебное время, приобнял по-братски и тихо пояснил, чтобы не слышал дневальный:

— Боря, выручай и Родина тебя не забудет. Ты, смотрю, парень смышлёный. Ситуацию со светом выправил. Но как дал освещение, мы за голову схватились.

— Так что случилось? — вновь попытался сойти за своего сонный Глобальный.

— Белка не еже женилась! — специально громко крикнул капитан, чтобы навостривший уши дневальный вздрогнул и вновь распрямился. Тогда капитан снова понизил голос. — Так бунт зреет. Мы в первый день чёрте как призывников отмыли, скорее обтёрли влажными полотенцами, чтобы вши лобковые со смеху подохли. Теми полотенцами теперь хоть подтирайся. Всё лучше, чем стирать.

— Я и сам не успел помыться… до полуночи работал.

— Ничё, ничё, патологоанатом отмоет, если не разберёмся, — уверил капитан и даже дал двухсекундную паузу, чтобы Борис ещё раз спросил, что случилось.

Но опыт — сын ошибок трудных. Потому Глобальный промолчал. И Гусман с озадаченной рожей (такая шутка пропала) продолжил:

— А всё от того, что в душевой швах творится. Ну, мы её и прикрыли на пару дней, я лично вход заколотил. Но «деды» духов посвятить должны. «Изгнать духа», так сказать. Для этого жопы должны быть мыты, а не в дошике с перцем. Кто ж об них ремни марать будет?