Пусть верят (СИ) - "Северный Орех" - Страница 5

— Как же так… Двадцать первый век на дворе, — мне было дико. Одно дело гомофобы, а другое — безумства под влиянием традиций. И кажется, теперь я понимаю, кого во мне увидел Алим, когда я психанул на медсестру по телефону — отца или других родственников, которые его били.

— Ну вот так. Поэтому я теперь действительно сирота. Пидорас и сирота, — он замолчал и только через минуту я понял, что он задыхается от сдерживаемых слёз.

Да что ж такое-то…

— Алим… кхм-кхм… Ты человек. Можно обзывать себя бесконечно грубо и обидно, но суть не изменится — ты человек. Разумный и свободный. Ты вправе любить и хотеть любого — лишь бы это было взаимно и не нарушало закон. Таких, как мы, много, просто не все говорят об этом вслух. Всё наладится… И если я могу чем-то помочь, то…

— Нет. Я сам. Я справлюсь, — он упрямо шмыгнул опухшим носом и кулаком вытер покрасневшие глаза. — Мне пора идти. Время уже позднее.

Я смотрел на закрывшуюся дверь и чувствовал себя последней сволочью. Мысли и эмоции сбивались в кучу, перемешивались, переплетались между собой и рассыпались в пыль.

========== Часть 3 ==========

Возможно, дело было в том, что у меня уже съезжала крыша от постоянного нахождения дома? Не знаю. Но я зациклился на Алиме и каждый день с нетерпением ждал, когда дурацкий пуховик замелькает на горизонте.

Меня интересовало всë: чем он живёт, чем дышит, но моё любопытство никого не волновало. Нет, он подпускал меня ближе и охотно разговаривал, но только не на темы из прошлого.

Например, к февралю я уже знал, что Алим обожает долму с виноградными листьями и планирует когда-нибудь попасть на море, чтобы услышать плеск волн, зато терпеть не может морозы и комариный писк.

А вот о его семье, первой любви и детских мечтах он не говорил. Или молчал, или уходил от ответа. И я не настаивал. Если ему больно вспоминать счастливые и безмятежные годы, то я обойдусь и без этих знаний.

О своих буднях Каримов рассказывал скупо. И в них довольно активно фигурировал тот самый Ахмед, который сдавал койко-место на рынке. Хотя иногда мне казалось, что Алим просто отговаривается от меня.

— Где ты работаешь ещё, кроме помощи тёте Тане?

— У Ахмеда.

— Ты сегодня ел?

— Да, перехватил орехов. Ахмед дал.

— Новые перчатки?

— Да, Ахмед подарил.

Я понимал, что этот Ахмед играет пока только положительные роли в жизни юного бродяжки. Но я сам хотел быть опорой и помощником! Чтобы это меня, а не какого-то кадра с рынка благодарил Алим. Я чувствовал иррациональную ответственность за этого парня, но почему-то мою помощь Каримов не принимал. Все предложения найти ему работу, какие-нибудь обучающие курсы или более подходящее жильё он встретил прохладно и всё осталось по-прежнему: Ахмед герой, а я «так».

К тому же этот Ахмед представлялся мне старым жирным извращенцем с золотыми зубами и древним мобильником в чехле на ремне. В моих опасениях он не всегда будет равнодушным к зависящему от него бродяжке и однажды принудит к какой-нибудь мерзости. С чего он начнет? С сальных намëков? С шутливых шлепков по заду? Или пойдет ва-банк и заставит расплачиваться за помощь минетом, а за койку телом?

А может, извращенец — это я?

Тем не менее, с каждым днём меня всё больше тянуло к Алиму как магнитом. И временами мне казалось, что этот интерес взаимен. Мелькало что-то в финиковых глазах такое, что заставляло меня замирать в ожидании.

А ещё он начал приходить ко мне просто так. Всё началось с того, что я позвал его достать какую-то ерунду с антресоли, заодно пригласив остаться на ужин. Телевизор тихо бубнил в углу, мелькая кадрами американского ретро-кино.

— Хичкок? Никогда бы не подумал, — улыбнулся Алим, выразительно кивнув на телевизор. Мы расслабленно сидели на кухне и цедили чай маленькими глотками. Мне не хотелось, чтобы он уходил, а он… я не знаю, чего он хотел на самом деле.

— А?

— Я говорю, ты смотришь «Окно во двор». Никогда бы не подумал. Хотя, наверное, логично, — он хитро стрельнул глазами, словно сказал остроумную шутку.

— Я не знаю, что это за фильм, — признался я. — Включил что-то для фона и всё. А что, хорошая картина?

— Этот фильм считается одним из лучших среди мирового кино. И на твой вопрос о том, хорошая картина или нет, однозначно ответить нельзя. Лучше не просто сказать, нравится или нет, а объяснить почему, — Алим откинулся на спинку стула и задумчиво обвëл окружность кружки подушечкой пальца. — Вот как ты смотришь фильмы?

— Э-э… ну… обычно. Сажусь перед телевизором, беру в руки пульт. Еду иногда, попить там… — я замялся с ответом на такой простой вопрос. А как на него ответить? Обычно спрашивают, «какие фильмы ты предпочитаешь?», а не «как ты их смотришь?».

— Это пассивное восприятие, — улыбнулся Алим. — Так фильмы смотрят ради развлечения, чтобы забыть через пару дней — и это неплохо. А есть активное восприятие — это когда фильмы не смотрят, а можно сказать, читают. Начинают анализировать, чтобы проникнуть на уровень авторской задумки. Понимаешь?

— Наверное, — я пожал плечами. Кажется, я примитивен, но бродяжка Алим интересовал меня куда больше великого Хичкока. Уж простите.

— Вот, например, «Окно во двор» — картина о метафизическом восприятии фильма. Лента снята так, что зритель вместе с главным героем прикован к инвалидному креслу и ограничен в площади, а весь мир воспринимает через окно, которое похоже на рамку киноэкрана.

— А почему он в инвалидке? — я не мог не зацепиться за наше с ним сходство и уставился на экран. Правда я на кресле сидел совсем немного и только после первого перелома.

— Так у него нога сломана. Ярослав, ты совсем не смотришь, да? — Алим весело рассмеялся, скрестив жилистые руки на груди. — Ну, надеюсь, ты закончишь не так, как Джеймс Стюарт, — глаза цвета иранских фиников мягко улыбнулись.

— А как он закончил?

— Выпал из окна и сломал вторую ногу. Так что аккуратнее. Мне бы не хотелось, чтобы с тобой что-нибудь случилось… Так вот, про фильмы. Рассказать, как нужно смотреть, чтобы развить активное восприятие? — дождавшись моего кивка он продолжил: — Во-первых, ленту нужно посмотреть дважды. Первый раз для того, чтобы понять сюжет. А второй…

Алим рассказывал что-то про путь от идеи до формы, про дистанцию между тем, что мы видим и тем, что понимаем. Его речь лилась, как хорошо подготовленный доклад, а я смотрел на изгиб губ и сходил с ума. Хотел подмять под себя его смуглое тело и скользить губами по влажной от пота коже. Хотел почувствовать, как Алим луком выгибается в моих руках и содрогается от удовольствия. Хотел целовать его сонного и подтыкать под спину одеяло, чтобы не замёрз…

— Ярослав? Ты меня слушаешь?

— Кхм… Да. Конечно, слушаю. Прости, задумался.

***

Возможно, со временем наше общение переросло бы во что-то большое, чистое и искреннее. Я бы хотел этого. Но мне не хватало толчка, а потому мы буксовали на месте, ограничиваясь ужинами и просмотром фильмов.

За эти недели я узнал кучу подробностей про мировые ленты, актёров и различные киноляпы. Последнее оказалось самым забавным. Что стоит только по-разному нарисованная татуировка в виде лампочки в «Джентльменах удачи». Я эти кадры видел десятки раз, но никогда не замечал разной формы.

На мой закономерный вопрос о таких познаниях Алим просто усмехнулся, сказав, что просто любит кино и читает разные статьи, а потому может бесконечно долго вести дискуссии на тему кинематографа. И я был не против. Пусть говорит о чём угодно, лишь бы был рядом…

Всë было неплохо. Но я сам всё испортил. Я и тарелка борща — кто бы мог подумать?

14 февраля — я надолго запомню этот день. Алим пришёл по обыкновению после того, как помог тёте Тане почистить тротуар. Румяное с мороза, это чудо с блестящими глазами ввалилось в прихожую в вихре зимней свежести. Такой контраст — южный мальчик и северная зима.

Взбудораженно о чëм-то болтая, он проследовал за мной на кухню, где помог накрыть на стол. Моя задумчивость и неловкость сыграли злую шутку и в результате я опрокинул на Алима полную тарелку борща. Хорошо ещё, что не слишком горячего.