Беспросветное солнце Бажен (СИ) - "Северный Орех" - Страница 12

Я ткнул в нужную мне кнопку и услышал заливистую трель где-то вдалеке и торопливый звук лëгких шагов.

— Привет!

— Привет! Проходи! Я тебя уже жду. Держи тапки, — Женька засуетился, но смотреть мне в глаза избегал. Он забрал куртку, бросил к ногам резиновые шлëпки и запер дверь. А я смотрел на него и не мог поверить, что Женька тут. Что он тёплый и настоящий. Хотелось прижать его крепко и никуда не отпускать. Да, вот я и докатился до всей этой романтической ерунды. Но, если честно, пофиг.

— Пойдём в мою комнату. Сюда. Ну, вот как-то так я и живу, — с напускной небрежностью произнес Женька, пропуская меня к себе и прикрывая за нами дверь.

Я осмотрел небольшую комнатушку. Простенькие бумажные обои, поклеенные лет тридцать назад, демонстрировали ржавые разводы — наверное, соседи сверху неоднократно топили. Небольшое окно было прикрыто плотным тюлем, свисавшим с железной гардины в виде квадратного бруска. Разномастная мебель советских времён была расставлена вдоль стен, в том числе древний диван с узкими деревянными подлокотниками, который был застелен старым плюшевым покрывалом. Рядом стоял письменный стол, на котором лежали несколько учебников, карандашница и жëлтая папка. У стены напротив располагался массивный трëхстворчатый шкаф с торчащим в створке ключом, который явно был старше меня. Этот шкаф занимал значительную часть комнаты и мешал двери открываться полностью.

Или Женька тщательно убрался перед моим приходом, стараясь сделать своё скромное жилище безупречно чистым, или он прирождëнный перфекционист. Ни одной криво лежащей вещи. Даже ручки, карандаши и другая канцелярка в большой карандашнице рассортированы по отделениям. Интересно, зачем ему столько пишущих принадлежностей?

Я присел на скрипнувший диван, чувствуя, как в мягкое место впилась пружина. Пришлось поëрзать, чтобы найти более комфортное положение. Женька заторможенно присел рядом, словно всё ещё не мог поверить, что я пришёл.

— А где твоя бабушка?

— Она в соседней комнате, там, дальше по коридору. Я недавно накормил еë, поэтому сейчас она спит. Чуть позже нужно принять таблетки, но я уже завел будильник.

— Может, требуется какая-то помощь?

— Нет, всё нормально. Сегодня бабуля уже сама ходила в туалет, так что завтра, думаю, уже совсем всё наладится, — наконец-то Женька отбросил своё смущение и немного расслабился.

Разговор потëк более непринуждённо, и мальчишка даже начал улыбаться. Я рассказал ему, как высматривал его эти дни, приставая к побирушкам с расспросами и заглядывая в каждый закоулок, а Женька хихикал, подкалывал меня и строил абсурдные версии о том, что же думали обо мне другие. Но при этом я видел, что он был польщëн таким вниманием и беспокойством.

В его комнате больше не было телевизора, ведь мальчишка его продал, и только кронштейн сиротливо торчал из стены. Но нам и вдвоём было нескучно, так что никаких неловких пауз не возникало.

— Ой! А чай-то… Погоди, я сейчас заварю и вернусь, ладно? Кухня общая, поэтому… в общем, я быстро! — Женька улизнул на кухню и до меня донеслось звяканье посуды.

Я встал, разминая шею, и прошёлся по комнате. Над письменным столом иголками был закреплëн постер с каким-то комиксом. Нет, наверное, мне никогда не понять эти корейские направления, будь то фильмы, мульты или музыка.

Мой взгляд скользнул по столу и уцепился за паспорт. Не успев подумать о корректности своих действий, я открыл бордовую книжечку.

С фотографии на меня смотрел ещё совсем ребëнок, четырнадцатилетний Женька. А точнее, Краснов Бажен Михайлович. Бажен… никогда не встречал такое имя. Красивое… Как-то сразу появились ассоциации со сказкой «Хозяйка медной горы», которую написал Павел Бажов.

А день рождения у мальчишки, кстати, будет через одиннадцать дней.

Я вернул паспорт на место и взял со стола папку. Блин, я знаю, что шариться по чужим вещам нехорошо, но очень уж хотелось посмотреть, как и чем живёт фокусник. В папке наверняка конспекты по учёбе или какой-нибудь проект. Интересно, какой у него почерк?

Я перевернул тонкий пластик и моё лицо в удивлении вытянулось. С альбомного листа на меня смотрел… я. Нет, серьёзно. Конечно, фотографического сходства и особой реалистичности нет, но портрет простым карандашом был нарисован довольно неплохо. В нижнем правом углу размашисто написана вчерашняя дата.

Я перевернул страницу и увидел второй свой портрет, уже в полный рост.

И третий — лицо крупным планом. Захотелось провести по рисунку пальцем, но следы грифеля наверняка смажутся, а портить работу не хотелось. Меня затопила какая-то нереальная нежность. Значит, сидя дома, Женька думал обо мне и даже нарисовал. Никто раньше не рисовал мои портреты, насколько я знаю.

Я пролистал рисунки дальше. Если судить по датам, то папка пополнялась уже несколько месяцев. Я продолжил бегло перелистывать работы. Сухопарая старушка, наверное, его бабушка. Какая-то женщина в строгих очках и с указкой в руках, лица детей, чьи-то руки, лохматая собака или медведь — всё-таки, людей у Женьки рисовать получалось лучше.

Одна из последних, точнее первых, работ — портрет Джонни Деппа в роли пирата. Я ощутил тонкий укол ревности, рассматривая тщательно прорисованные детали. Неужели этот паяц нравится Женьке? Я пролистал рисунки до конца и ухмыльнулся. Моих портретов три, а у пирата — один. Выкуси, Джек Воробей!

Дверь скрипнула, пропуская Женьку с подносом, а я машинально захлопнул папку.

— Не открывай еë! — испуганно вскрикнул мальчишка, и даже несмотря на чёрные очки я увидел, как он смущëн. Блин, неловкая ситуация.

— Жень, прости. Я сунул нос в твои личные вещи и уже открыл. Я думал, там конспекты, хотел просто увидеть твой почерк, — надеюсь, хотя бы со стороны выглядит не как жалкое оправдание. — Если бы я знал, что там рисунки, я бы не полез, а попросил показать. Ну правда, извини. Не злись.

— Да я не злюсь, — пробормотал мальчишка, опуская поднос на письменный стол. — Но в следующий раз правда просто попроси. Ну, и что теперь? Смеяться будешь?

— Нет, конечно, нет! Отличные рисунки! Особенно первые. Или последние, смотря с какой стороны посмотреть. У тебя хорошо получается.

— Я ходил раньше заниматься. Ну, когда ещё отец с нами жил, — Женька подтащил к столу ещё один стул — для меня. — Правда, тогда мы рисовали маслом на льняных холстах. Но эти расходники очень дорого стоят. Поэтому сейчас я обхожусь бумагой и простыми карандашами. Пей чай. Остынет.

Я опустил ложечку в сахарницу и прибор с неприятным звуком царапнул по донышку. Сахара было насыпано совсем немного. Что-то мне подсказывало, что чай в этом доме пьют несладким в целях экономии, но для гостя высыпали последнее.

Я мысленно отвесил себе пинка. Идиот, пришёл с пустыми руками! Нет, конечно, у меня была мысль накупить продуктов и прийти увешанный сумками, как дед Мороз подарками. Но я помню негативную реакцию Женьки на подобного рода благотворительность. И я решил просто захватить торт из вежливости. А потом, если честно, в предвкушении нашей встречи я просто забыл о сладостях. Я-то сюда не есть пришёл, а увидеть его, и убедиться, что всё в порядке.

Я прихлëбывал горячий чай и, витая в своих мыслях, думал о рисунках. А Женька рассказывал какой-то забавный случай про масляные краски, что-то про смешение цветов и почему-то про хозяйственное мыло и уайт-спирит.

— А как ты вообще решил рисовать? Это же не спонтанные работы, судя по датам, — мне и правда интересно.

— Всë-то ты заметил, внимательный какой, — проворчал мальчишка. — После последнего обследования. Когда понял, что реально могу ослепнуть. Захотелось… ну, знаешь… оставить что-то после себя, пока могу, — он постарался скрыть эмоции, перехватившие спазмом горло, а у меня что-то болезненно сжалось внутри. — И теперь у меня есть твой портрет.

— Три.

— Да, три, — эхом откликнулся Женька. — А вообще, я всегда мечтал научиться лепить.

— Лепить? В смысле, из пластилина?

— Ну, и это тоже, — рассмеялся Женька. — Но в идеале я бы хотел лепить из полимерной глины. Знаешь, какие крутые статуэтки делают? Вот и я хотел бы попробовать. Я бы… я бы слепил тебя. Чтобы у меня была твоя фигурка, когда… когда все случится. И тогда я смогу прикоснуться к тебе хотя бы так, — и он опустил голову.