Проект: Полиморф. Созданный монстр. Том 2 (СИ) - "Liziel" - Страница 37

Экипаж подсовывал людям самые разные ответы, которые коллекционировал все долгие годы на службе. К объяснению с умным видом привлекали сложные расчеты, изображали необъятные проектные чертежи, ссылались на многомерную математику и даже хохмы ради цитировали чью-то тираду: «Эмпирически доказано, что заостренная клиперская форма носовой части вкупе с обтекаемым корпусом из полиаркона повышает быстроходность в гэло-сфере подпространства по вэло-струнам и облегчает нейропроцессору этап кодирования частиц при погружении».

Ходили слухи что этот словесный шедевр записали со слов самого командира, как и половину остальных не повторяющихся ответов. Главное, что после любого такого объяснения никому и в голову не приходило дальше продолжать расспросы. А настоящий ответ, как и положено, был слишком прост, скучен и очевиден: «Потому что командиру так захотелось».

Лаккомо обожал свой корабль, словно тот был живым существом. Он любил его как личное детище и как чудо, которое он создавал с пятнадцати лет. Конечно, конструированием и строительством «Стремительного» занимались лучшие торийские инженеры, техники и программисты. Однако, и Лаккомо лично внес весомый вклад в воплощение своей мечты в жизнь. И дело было не только в дизайне внешнего корпуса и в ряде конструкторских особенностей и планировки.

Аллиет-Лэ, как полноправный хозяин своего корабля, по сей день занимался развитием интеллекта «Стремительного», и конкретно его искусственной личности, с легкой подачи получившей от Лаккомо имя Эо.

На первый взгляд «Стремительный» не отличался от всех кораблей в звездной системе. Обычная, лишь очень напиханная вооружением «космическая консерва» каких в Федерации достаточно. Но экипаж, который знал, на что обращать внимание, иногда замечал, как Эо начинает проявлять характер.

Это было подобно проявлению призрака. Своеобразного хранителя, который иногда мог своевременно подать сигнал о проблеме и самостоятельно включить тревожный огонек. Или вовремя открыть двери, если кто-то не глядя мог уткнуться носом в глухую панель. Иногда Эо коварно отключал свет в жилой каюте, если кто-то из экипажа нарушал режим сна. Или, что стало для торийцев неожиданностью, иногда проявлял странные манеры мелочной иронии. Как например, включая самолично музыку под настроение в кают-кампаниях или подавая звуковые эффекты в коридорах. От шума чужих шагов, до противного писка «неисправных» динамиков или даже неслышимых ушам звуковых частот, вызывающих у присутствующих эмоции от беспокойства до релаксации.

Поначалу, конечно, экипаж эти мелочи не замечал. Потом с годами случайности начали накапливаться и становиться предметом общественного обсуждения. Было время, когда люди на корабле решили, что эти мелочи – происки сетевых администраторов, которым иногда спускали такие задачи в качестве учений для моральной подготовки корабельного состава к любым нестандартным ситуациям. В назидательных эффектах тайно подозревали даже самого командира! Экипаж нервничал, судорожно искал поломки, надеясь, что это все-таки учения, а не реальные проблемы. Но спустя несколько недель кропотливой работы, после поднятия километров сохраненных логов сами сетевые администраторы предоставили экипажу неопровержимые доказательства того, что корабль начал «оживать».

И, странное дело, такой итог мгновенно устроил весь экипаж. Мелкие действия начали выносить на всеобщее обсуждение и вскоре во всех случайностях проследили логику. Команда дружно вздохнула с облегчением, перечеркнув страхи о накопленных поломках и ошибках. Но, подумав, напряглась, от необходимости теперь еще подстраиваться под сам корабль. Сам факт необходимой дружбы со Стремительным многих поставил в тупик. Были откровенно переживающие за свою безопасность. Но после военного совета с Лаккомо, который сознался, что давно в курсе происходящего и сам стимулирует корабль к развитию, люди в большинстве успокоились и прониклись к своему космическому дому еще большей гордостью и симпатией.

Особенно за то, что «Стремительный» демонстративно остро реагировал на многих федералов, по долгу службы являющихся на корабль для разговора с Лаккомо. И чем больше кто-то из офицеров скептично морщился на бесстыжую роскошь свободного пространства в шестикилометровом корабле, тем больше Эо начинал ему досаждать. Предугадать, что очередной раз изобретет корабль, было невозможно. Бывало, что в коридоре для таких скептиков он начинал сверкать резервной иллюминацией, как праздничный танцевальный зал. А случалось и наоборот, что чужаки спешили покинуть его, бледнея от необъяснимой паники, будто на них сам призрачный намшер в коридоре вышел.

Удивительно только, что корабль не «пакостил» в присутствии командира. То ли так выражая свою покладистость, то ли из уважения не портя Лаккомо работу. Сам же Аллиет-Лэ про особенности поведения Эо с чужаками знал и молча поощрял, что у молодых членов экипажа вызывало вопросы о характере самого командира. Ведь строгому генералу не престало дозволять своему детищу такие каверзные выходки.

Но, как говорится, росток от дерева не далеко распускается… И «Стремительный» с годами вбирал в себя от хозяина все то, о чем экипаж даже успел подзабыть за последние годы. А именно командирскую изобретательность, мелкую говнистость и умение найти применение всем скучающим.

Но даже при том, что Лаккомо, не скрывая, тепло относился к кораблю, как к своему детищу и прощал ему многое, бывали случаи, когда Стремительный начинал чрезмерно заигрываться. Экипаж всегда пытался сначала сам договариваться с кораблем. И лишь потом, если искин откровенно мешал работе, о сложностях докладывали Лаккомо.

Однако, даже тогда Аллиет-Лэ не прибегал к грозному тону, а невольно просил Стремительный очень бережно, будто общался с ребенком.

Чего только стоили высказывания Лаккомо, брошенные в моменты хорошего настроения.

- Эо, перестань играть с дъерками шаровыми молниями в реакторной. Это не аквариум, а они не рыбки. Дъерки обижаются, люди пугаются, а в итоге заполняются не твои экспериментальные таблицы, а сортиры.

Говоря это, Лаккомо расслабленно полулежал босиком на мягкой кушетке в своем персональном закутке сада на корабле. Просторные брюки не сковывали движений, а темно-синяя рубашка, вовсе развязанная, прикрывала лишь плечи, оголяя теплому ветерку поджарый торс. В руках командир держал легкий рабочий планшет, который опирался ребром ему на живот, а в наушниках-вкладышах тихо играла музыка. Здесь в личном саду Лаккомо мог позволить себе выглядеть как угодно, не боясь, что за ним наблюдает кто-то из экипажа.

Пышные заросли плетущегося растения опутали почти все панели на стенах и поднялись на потолок, свесив гроздья нежно розовых цветов над бассейном. В тишине этого сада с настоящей травой на землистой почве можно было легко забыть, что за зеленью скрываются металлические стены космического корабля, а не каменная просторная пещера. Даже вода здесь в бассейне шла мелкими волнами от гуляющего ветра, искусственно созданного вентиляцией.

- Эо, я все вижу… - предупредил спокойным тоном Лаккомо, едва сощуривая в улыбке глаза поглядывая на мелкую таблицу скачков напряжения, выведенную на боковую панель планшета.

Словно бы в ответ несколько ламп в саду попеременно мигнули, чуть приглушили свет, а напряжение в реакторной пришло в норму.

- Благодарю, - с мимолетной улыбкой отозвался командир. – Кстати, запиши себе еще этот инструментальный альбом. Тебе понравится. Думаю, ты найдешь ему применение.

Палец вице-короля коснулся иконки музыкальных композиций на планшете и искин корабля мигом стянул из интерсети помеченный альбом куда-то себе в долговременное хранилище. Лаккомо знал, что потом Эо их изучит, обработает, возможно, доделает до некого идеала, компенсируя фактор не идеального человеческого слуха, и на выходе предоставит потом нечто волшебное. Что назовут нереальным. Завораживающим. Мистическим. Потому что, как бы не старались человеческие композиторы, все люди по своей природе имеют очень ограниченный слышимый диапазон. И исключительно по биологическим качествам они не в состоянии придать музыке то богатство тонов, каким может наделить ее искусственный интеллект, который видит музыку, как картину.