Зеркало души (СИ) - Лазарева Элеонора - Страница 5

— Вкусно? — спросил сосед, кивнув мне.

— Да, спасибо! — выдохнула я с улыбкой. — Все было замечательно!

Он вновь кивнул и выглянул в коридор. Поманил кого-то и тут же подъехала официантка. Она, видимо, стояла недалеко и ждала, пока её не окликнут. Аккуратно собрала остатки и посуду и уехала, пожелав счастливого пути. Сосед вышел за ней и закрыл за собой двери.

— Видимо для расчета, — подумала я, и тут же кинулась за своими деньгами.

Я не знала сколько надо заплатить, и поэтому дождалась его. Когда тот вошел, спросила, сколько я должна за завтрак. Он усмехнулся и покачал головой:

— Не срамите меня, пожалуйста. Разве с девушек берут деньги. Тем более с такой симпатичной.

Я тот час покраснела до слез и опустила глаза.

— Как знаете! — выдавила я с трудом. — Спасибо.

— Ах, перестаньте, прошу вас! — прикоснулся он к моим пальцам на столе. — Это такая мелочь!

Я лишь кивнула и отвернулась к окну. Там бежали картинки с утренними летними пейзажами.

Сосед помолчал, потом взял из саквояжа книгу в кожаной обложке, и принялся читать. Его ухоженные руки с массивным перстнем и золотые запонки с ярким синим камнем, привлекли мое внимание. Я сначала осторожно, а потом и с любопытством рассматривала их и прикидывала, что это и сколько могут стоить. Он поймал мой взгляд и усмехнулся:

— Вам интересен перстень?

Он повернул его на пальце:

— Родовой. Достался по наследству. Хотите посмотреть?

— Нет-нет! — Вдруг испугалась я. — Я так просто. Красиво. А камень на запонке?

— Сапфир, — небрежно бросил он. — Знаете такой?

Я кивнула:

— Они тоже старинные?

Он слегка улыбнулся и сказал заговорщицки:

— Тоже. Только никому не говорите. Это тайна.

Я прибалдела слегка и кивнула, соглашаясь. Он, глядя в мое удивленное лицо, весело рассмеялся:

— Не надо принимать все за правду, милая Валентина. Я пошутил. Все что на мне куплено здесь, в Москве, и только перстень действительно старинный. Фамильный.

— Ну, и шуточки у тебя, старшина! — хотела я сказать этому шутнику и молча отвернулась.

— Простите меня! — попытался дотронуться он до моих пальцев, которые я тут же одернула со стола и спрятала в кулак. — Я неудачно пошутил. Очень уж выразительно ваше лицо, и на нем все легко читается. Понимаю, что вы молоды и наивны, и это мне ужасно нравится. И вы в целом тоже.

Я взглянула на него серьезно, с вызовом, с опытом моих шестидесяти лет. И что такого мелькнуло в моих глазах, что он тут же откинул в удивлении голову. Его глаза сузились и пристально вгляделись в меня:

— А вы не так уж и наивны, — через некоторое время проговорил он и медленно потянулся за своим пиджаком. Взяв из кармана портсигар и зажигалку, быстро вышел.

Я в изнеможении откинулась на стенку купе и закрыла глаза. Этот мужчина меня странно напрягал и притягивал. Чем только — непонятно: то ли своим шармом, то ли сверкнувшим умом. Но и то и другое явно в нем присутствовало, и я была расстроена и рассержена. Тут впервые случился диссонанс — мой внешний вид с моим внутренним опытом и это он явно прочитал на моем лице. Правда, не понял, но насторожился.

— Ещё подумает, что я шпионка, — почему-то пришла шальная мысль. — Вот только этого мне не хватало!

Он вошел также с визгом шумной двери и постарался потихоньку прикрыть её, и у него не получилось.

— Не двери, а злые духи! — хмыкнул он, и скривился. — Надо сказать, чтобы смазали что ли.

Он прошел на свое место и, устроившись, принялся вновь за книгу. Теперь по его сдвинувшим к переносице бровям, я поняла, что он практически не читает, а пытается меня незаметно разглядывать и понять. Только зачем ему всё это, я не знала: то ли это простое любопытство, то ли осторожность. Но уже не было той непринужденности, как за завтраком. Я тоже это почувствовала и решила постоять в коридоре, чтобы не накалять обстановку. Вышла и встала у окна. Там во всю разворачивался солнечный день. Окно было наполовину открыто и теплый ветер завихрялся прямо в мое лицо, обдавая легким дымом от угольной топки, а еще запахом мазута или смазки.

— Скоро большая станция! — Вдруг раздался голос соседа позади меня. — Хотите прогуляться? Разрешите тогда и мне присоединиться к вам, Валентина?

Я резко обернулась. Он стоял и смотрел мне в лицо, и улыбка всё также слегка угадывалась на его губах. Я кивнула:

— Согласна. Только мне надо переодеться.

— Пожалуйста.

Он отошел от двери.

Я закрылась и повернула замок. На всякий случай! Судорожно зарылась в чемодан, отыскивая интересную вещь из одежды. Залезать в прежний костюм не хотелось, а вот подходящего платья пока не видела. Затем наткнулась на светлый сарафан свободного кроя с тонкими бретелями. Скинув жуткое белье — комбинацию и бюстгальтер, надела его на голое тело и уложила волосы, схватив их с двух сторон в тонкие косички, скрепив на затылке невидимками. Посмотрев на себя в зеркало, послюнявила палец и пригладила брови и ресницы. Сарафан был в крупный зеленый горох и синие босоножки к нему не подходили, и тем более носки. Нашла узкие белые лодочки на каблучке и примерила на голую ногу. Получилось неплохо. Выложила из сумочки все причиндалы и, вложив платочек и кошелек с деньгами, тронула пальцем склянку с духами «Ландыш серебристый», что нашла на дне чемодана. Предварительно поднесла к носу. Запах меня удивил.

— Лучше французских! — вскинулась я и принюхалась.

Пахло тонко, аромат был легкий, цветочный с примесями ландышевой эссенции. Такого я уж давно не видела на полках среднестатистического магазина парфюмерии. Возможно в дорогих бутиках или же в руках персональных менеджеров типа «Мэри Кей». Хотя и те уже не американского производства, а скорее китайского, как и всё остальное в моем мире. Взглянув еще раз в зеркало, не заметила ничего предосудительного, разве только резко обозначившиеся соски моих полных грудей, чему я была несказанно рада и горда.

— Еще бы сарафанчик повыше, чтобы ноги были видны, но и так сойдет. Должна же быть в девушке загадка! — хихикнула я и открыла дверь.

И тут же наткнулась на восхищенный мужской взгляд. Он даже не скрывал его. На его лице отчетливо было видно, как я его удивила и мне это понравилось. Лукаво склонив голову, я сказала, что готова. Он только кивнул, будто забыл все слова разом. Тут состав затормозился, и мы качнулись вместе: я к нему, он ко мне. Таким образом, вдруг, я оказалась в его объятиях и мы замерли, глядя друг другу в глаза. В моих — было веселое удивление, в его — восторг.

— Остановка тридцать минут! — услышали мы громкий голос другой проводницы, которая дежурила с этого утра.

Сосед выпустил меня из рук, извинившись.

— Я сейчас, — нНырнул он в купе.

Буквально через несколько секунд он вышел в светлом слегка помятом пиджаке, наброшенным на плечи. Сойдя с порога вагона, он подал мне руку, и мы вышли на перрон. Была середина дня и вокруг сновало множество народу. Я вновь не узнала, что за станция у нас на пути.

— Мы где? — Окинула я взглядом гомонящую толпу. — Как называется?

— Не знаю, — пожал он плечами, — но не Москва очевидно. — Тут он улыбнулся и взял меня под локоть. — Давайте прогуляемся в буфет. Да и посмотрим вокзал. Согласны?

— А давайте! — воскликнула я и улыбнулась ему, лукаво глядя в глаза.

Он как-то весь подобрался и осторожно прижал мой локоть к своему боку. Я почувствовала сквозь тонкий шелк своего сарафана его горячее тело, которое пробивалось даже сквозь светлый чесучовый пиджак.

Я оглядывала людей и видела, что одеты они просто, даже бедновато как-то, без красок и вычурности. Даже молодежь. Не то что в мое время! Здесь всё кажется серым и однообразным: как говорится — белый верх, черный низ. Это у мужчин. Поэтому светлый пиджак моего визави был наглядным примером столичного лоска. А вот женщины сплошь платья, прямого покроя за колено, носочки, босоножки. И волосы с прическами «а ля Марлен Дитрих» в сороковые: подколотая заколками на темени гУля и завивка «химия». Вероятно поэтому я со своим свободным сарафаном и без носочков, так поразила воображение этого мужчины, что он тут же ошалел от новизны впечатления. Я заметила обычную вокзальную суету: носильщиков с бляхами, толкающих груженые тележки с криками «Поберегись!», детей, еле успевающих за своими родителями с озабоченностью на усталых лицах, стариков в потертых кепках и старух в платочках «наперед», как говорила моя бабуля, то есть под подбородок.