Запертый (СИ) - Михайлов Руслан Алексеевич "Дем Михайлов" - Страница 14

Первое на что я наткнулся, добравшись до нашего излюбленного «чмошного» столика, как его любя называл покойный уже Степан, пропахавший в бригаде сорок лет и умерший от цирроза печени, были нескрываемо изумленные взгляды тех пятерых, кто прибыл раньше меня. Среди них был и бригадир, что тут же приподнялся и сердито пристукнул кулаком по крепкой столешнице:

— Амос! Опаздываешь! Да еще и идешь не спеша! Если опаздываешь — бежать надо что есть сил!

— Сегодня я бегал — вяло согласился я, проходя мимо нашего столика, двигаясь между другими к манящему свету витрин кафешки — Неплохо так бегал.

Подавившись невысказанным, бригадир закашлял мне в спину, что-то попытался выдавить, но злой сип передавил ему глотку и сурвер Раджеш Паттари рухнул обратно на стул. Нурлан, спокойный мужик с широким плоским лицом, разменявший уже пятый десяток лет, с силой похлопал бригадира по спине тяжелой ладонью. Я это видел лишь мельком — мое внимание было сосредоточено на том, что было выставлено на замерших кругах за прохладным стеклом. Изначально витринные круги вроде как должны были медленно крутиться, чтобы показывать вкуснятину со всех ее выгодных и соблазнительных сторон. Но у нас на такое смотрят искоса — глупое баловство, что тратит ресурсы. Так что круги не крутились никогда, а все их шестеренки, проводка, автоматика и прочее было наверняка аккуратно вынуто и убрано на склад. Мы умеем бережно относиться к каждой проволочке, к каждому винтику. Мы умеем выживать и довольствоваться малым. Ну или умели… как бухтят наши старики — молодежь нынче уже не та. И порой я со стариками полностью согласен.

— Чего застыл, Амос? — с недовольной рожей произнес смутно знакомый мне старший официант — Живей давай! Шевели булками!

— Торопить свою жопу в туалете будешь, понял? — эти слова сорвались с моих губ так спокойно, будто я ему здоровья пожелал в это непростое время. Я на него даже не глянул — на вечно прилизанного хитрожопого парнишку, что лет на пять меня младше, но всегда позволял вести с себя со мной вот так…

— А… что ты…

— Не расслышал меня? — медленно улыбнулся я ему поверх витрины — Или уши говном забиты?

— А…

Он на глазах багровел, кулаки медленно сжимались и тут на него буквально налетела пара работающих здесь женщин, оттолкнув его и утащив за собой. Там, за прозрачной старой дверью, они что-то начали ему пояснять — и я наверняка пересказывали о случившемся вчера. Ну да — утро еще раннее, мужики еще спят, а женщины уже в курсе всего, что случилось за прошлый день. Более того — они уже успели обсудить и вынести свой женский едкий приговор каждому из героев обсуждения.

— Два фирменных сурвдога с полным набором добавок — озвучил я свой выбор хорошенькой рыженькой официантке — Двойной американо с двойным молоком и сахаром.

— Три динеро.

Три монеты, звякнув, легли стопкой на холодное стекло. Взамен я тут же получил пластиковый вечный разнос с двумя сурвдогами, а еще через минуту и большой бокал с кофе. Девушка неуверенно мне кивнула, едва наметив улыбку — она еще не определилась с тем, как вести себя со мной. Ведь вроде никчемный Анус уже не настолько никчемный что ли…. Жопа отрастила зубы?

Вернувшись к столику, я уселся на второе по удобности место — не на общую скамью с длинных боков нашего столика, а на стул со стальной рамой и высокой спинкой, что стоял напротив торца. Точно на такой же мощный стул угнездил свое обиженное и недоумевающее седалище бригадир Раджеш Паттари, он же Радж. Ему за шестьдесят, он считает себя старой крепкой косточкой, истинным сурвером-работягой и в принципе не так уж далек от истины. На плечах таких как он и держится наше убежище Хуракан.

— Это место — осторожно кашлянул сидящий рядом с бригадиром Нурлан — Оно…

— Оно бы должно быть твоим — спокойно кивнул я, опуская перед собой поднос с обильным завтраком — Правильно? Ты ведь правая рука бригадира и даже порой заменяешь его. А сидишь сбоку на неудобном краешке лавки. Зад еще не болит? Угол лавки не отпечатался, Нур? Ты не подумай — к тебе я с уважением. Ты мужик. Ты сурвер.

Над столом повисло тяжелое молчание. Подоспел еще один из наших, тоже опоздавший, но он прибыл как раз так, как требовали того вкусы нашего начальника — выпучив глаза, бежал что есть сил, бухая рабочими ботинками и еще издали крича слова покаянного извинения, что веселило обычно ранних клиентов Лучика и заодно тешило эго бригадира Раджа. Опоздавший добежал и тоже замер в тяжком недоумении, пытаясь понять почему на него вообще никто не смотрит. А все смотрели на меня — как я буквально впихивал в себя якобы говяжью сосиску вложенную в якобы ржаную булку. Но было вкусно — и вполне органично. Мы очень многое выращиваем сами. Говядины у нас нет и не будет. Как и свинины. Эти животные не только требуют слишком многого, но и выделяют чрезмерно много всего. Говорят крупный рогатый скот ускорил падение прежнего славного мира, сделав также много, как и последовавшие удары атомных бомб. Зато мы выращиваем очень много другого — в том числе мясного. Рыба, курицы, перепелки — основа основ. Род Якобс разводит уток и гусей. Раньше у нас были даже домашние страусы, но это в далеком прошлом, хотя самые беззубые древние старики вроде как даже помнят славный вкус каши со страусятиной. Злаки мы тоже выращиваем — но не так много, как хотелось бы. Зато мы так славно умеем культивировать водную растительность, что с дополнением к меню и животному корму проблем не бывает. Мы держимся. И даже куриные, гусиные и перепелиные яйца вполне еще по карману обычному сурверу — яичница из двух яиц стоит один динеро.

Яйца…

Едва подумал о них и в голове тут же всплыло изображение бодро шкворчащей на сковороде яичницы глазуньи… Прожевав, я поднял голову и на все кафе сделал громкий заказ:

— Двойную глазунью! На гусином жирке!

Секундная пауза… и девушка за витриной мне улыбнулась — впервые за все время:

— Да, сурвер. Уже готовится. Мы позовем.

Я вернулся к еде, приступив ко второму фирменному сурвдогу со всем добавками — огромная красная сосиска внутри тонкостенной ржаной булки, посыпанная мелконарезанным репчатым и зеленым луком, залитая кетчупом и майонезом, а сверху присыпанная сладковатой рыбной крошкой. Сочетание вкусов странноватое, но мне сурвдог по вкусу.

— Что ты себе позволяешь, Амос? — очнулся наконец бригадир Радж — Опоздал! Огрызаешься! Грубишь! Сел не на свое место! Ведешь себя как дешевка, а не как сурвер!

— Я? — не слишком умело ухмыльнулся я, впервые задумавшись над тем, что даже ухмыляться, усмехаться и скалиться тоже надо уметь — Я может и дешевка, Радж.

Бригадир дернулся — я не назвал его святейшей должности и даже не назвал его сурвером, что у нас равнозначно «мистеру», «господину», «уважаемому» и так далее. Слово «сурвер» для нас значит очень многое. Мы им дорожим. И только из-за уверенности в том, что я не дам сходу в рыло, бригадир рискнул так бодро назвать меня дешевкой, а не сурвером — за такое бьют и бьют обидчика сильно.

— Я может и дешевка — повторил я, берясь за кофе и делая огромный глоток сладкой бодрящей жидкости — Закончим на этом?

Я давал бригадиру возможность красиво закончить беседу. Но он возможностью не воспользовался и зло зашипел:

— Ты теперь решаешь, когда мы заканчиваем говорить?

— Так я дешевка или сурвер, Радж? — продолжил я тонко хамить — Ты прямо озвучить свое мнение заслуженного сурвера.

Бригадир секунд на пять завис, глядя на меня медленно затухающим взглядом. Одно дело обронить во время беседы что-то такое, но совсем другое на прямо заданный вопрос прямо высказать свое мнение. Ведь потом придется доказывать. А попробуй докажи, что Амос-Анус не сурвер, а дешевка.

— Ты сурвер, и ты стараешься — ответил он наконец и ответил дежурной каноничной фразой — Но есть над чем поработать! Вот сегодня ты опоздал! И даже не извинился, хотя заставляешь всю бригаду ждать!

— А где твой сын, Радж? — спросил я, поднимаясь.

Вернулся я через пару минут, неся перед собой тарелку с четырьмя отлично поджаренными не растёкшимися яйцами и даже с ломтиком подрумяненного бонусного хлеба. Сев, продолжил попытки унять рвущий меня на части волчий голод. Над столом опять висело тяжелое молчание, но мне было плевать. Я успел доесть и откинулся на удобную спинку стула, держа в руке недопитый кофе, когда подоспел последний из нашей «дружной» бригады — двадцатидевятилетний сурвер Майк Паттари, единственный сын Раджа Паттари. С широченной и еще сонной улыбкой он вроде как извиняясь приподнял обе руки и молча шагнул к своему излюбленному месту — занятому моей усталой от бега задницей.