Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл - Страница 33

Как и в «Темной энтропии», Покетово эксцентрическое повествование от первого лица перемежалось отрывками неотесанной тяжеловесной прозы Гроссбухов. Которые теперь грему пришлось выдумывать. Разумеется, будучи Полноправным Писцом, он годился на это дело как никто другой. Но все равно, все равно чертовски тонкая работа. И, в отличие от уничтоженного мертворожденного текста, свет и тьма тут тончайше уравновешивали друг друга. Взять хоть отрывок, в котором Месмира нежно и постепенно омывает глаза Кадреля в градуированных по цвету водах Лемспы и Кадрель, через много долгих недель, наконец видит свое отражение в глазах Месмиры — великолепно написано, без тени дешевой сентиментальности.

Или мрачная, но комическая линия этих, как там их, веднодиан. Филип практически не сомневался, что они — плод воображения самого Покета. В «Темной энтропии» Ведно, дальний уголок Королевства, характеризующийся обилием не отмеченных на картах долин и мрачных топей в тени крутых утесов, не упоминался ни разу. Как и его население — вечно пьяные или обкуренные волосатые троглодиты с единственной целью в жизни: напиться галлюциногенной воды Зидора и день-деньской смотреть сны, полные героических подвигов и плотских наслаждений. Филип, сам не питавший пристрастия к комедиям, все же мог оценить черный юмор этих эпизодов. Впрочем, ему до сих пор было неясно, какая роль отведена им в общей схеме, которая, разумеется, сводилась к поискам Амулета Энейдоса и великим битвам за него.

Филип начал подозревать, что Громкобрёх, самый гнусный Страж Источника Зидора, сам того не зная, оказался хранителем Амулета. Намеки на такое положение дел в тексте были предельно тонки. До того тонки, что, скорее всего, единственным читателем, способным их уловить, был сам Филип. Он улыбнулся. Ну и хитрюга же он, старина Покет.

Эти приятные размышления прервались внезапным взрывом жизнерадостного блеяния. В поле зрения появилась группка шаловливых ягнят, уже успевших нагулять жирок для забоя и теперь резво скачущих под надзором скорбно покряхтывающих матерей. Вырванного из задумчивости Филипа поразила новая мысль: выполнивший свою часть сделки Покет в любой момент явится и потребует Уплаты. Может статься, он уже сейчас, в эту самую минуту, материализовался в камине или туалете. Филипу вдруг стало страшно важно дочитать «Хмель чернокнижника», пока этого не произошло. Развернувшись, он поспешил обратно в коттедж.

В коттедже грема не оказалось — ни слуху ни духу, ни виду ни запаху.

Усевшись перед экраном, Филип жадно воткнулся в «Часть вторую».

Смена рассказчика, переключение голоса, ненадолго выбившие его из транса во время перевода, теперь поражали до глубины души.

Кто, во имя всего святого, этот всеведущий рассказчик из ниоткуда? К чему столь нежданный переход на третье лицо? Что, черт возьми, задумал Покет? Филип нервно перескочил через страницу, но взял себя в руки, открутил обратно и начал заново.

Несмотря на ошеломление, приходилось признать: новый голос звучит до крайности притягательно. Величественно и властно, но без тени помпезности. Литературно, но в то же время задушевно и дружески. Мягко, но с темными полутонами. Вычурно и сложнозакрученно, но непринужденно, точно излечившийся от запора Генри Джеймс. По-отечески покровительственно. И до странности знакомо. Очень, очень неплохо.

Гораздо лучше, с горечью признал Филип, чем когда-либо писал он сам. Лучше, чем он был способен или хотя бы надеялся написать. Первое произведение новоиспеченного автора — вдобавок треклятого гнома — и такое торжество литературного чревовещания, далеко за пределами возможностей самого Филипа.

Гаденыш мелкий.

Он продолжил читать. После неспешного начала «Часть вторая» развернулась в эпическую баталию. Битва при Заливе Четвертичности, вводные обстоятельства которой были так тщательно прописаны в «Части первой», шла полным ходом. Ненадежные союзники Кадреля, пираты Долговой Мели под предводительством лжеадмирала Бокштейна (того, у которого завелись червяки в бороде) едва успели привести свои триремы к берегам Королевства, как попали под обстрел дальнобойных мортир. Этот устрашающий огневой вал был делом рук сквернавов. Некогда свободолюбивый клан яростных кроваво-красных саперов-алхимиков превратился теперь в прислужников Морла. Но несмотря на все старания канониров, Бокштейн (под полный муки вой обожженных гребцов) провел пылающие корабли через заслон морских огнельтов к берегу. Беспорядочная рукопашная, душераздирающие стоны, клубы черного дыма, свирепость необузданных пиратов, вспоротые животы и льющиеся на бледный алчущий песок потоки крови — все это было описано с мягкой ироничной отстраненностью.

Великолепно, радостно признал Мёрдстоун. Минерва описается от восторга, как прочтет. Прямое попадание во все критерии ее чертовой схемы — и даже с лихвой.

И вот когда битва была в самом разгаре, Кадрель с Бокштейном сражались спина к спине, с мечей их стекала кровь и спадали внутренности врагов, а огнельты наступали на них со всех сторон по горам трупов, действие вдруг сместилось.

К Месмире.

Филип напрочь забыл о ней. Так где, значит, она сейчас?

Ах да, на обнесенной рвом мызе доброго старого Гейла Троса, на чьем попечении Гар-Беллон ее оставил. Да, вот она — прохлаждается у себя в чертоге, вся такая секси в белом шелке, погруженная в раздумья. Экскурс в предысторию. Неплохо написанный. Пожалуй, даже необходимый. Вдруг какие-то читатели по непонятным причинам возьмутся за «Хмель чернокнижника» раньше «Темной энтропии».

Но тут она берет Веротропное Зеркало и заглядывает в него.

И мы снова среди сражения. Отличная идея. Следить за ходом битвы в Зеркало. Месмира глядит на окровавленное, почерневшее от пепла лицо Кадреля. Ее любовь придаст новые силы его мечу. Так нам кажется. Как в фильме Мела Гибсона, но хорошо.

Внезапно в зеркале — Морл! Что он-то тут делает? Словно бы постепенно проявляется, прорисовывается из Кадреля — и исчезает снова. А ведь они немного похожи. Раньше как-то не замечалось.

Месмира отшатывается от зеркала, роняет его. Стекло разбивается о каменный пол, рассыпается на миллионы крохотных призматических пылинок, что вихрем взвиваются в воздух и вылетают в решетчатое окно.

Дурная примета — разбить зеркало. Семь лет удачи не видать. Сюжетный прием? Хм-хм…

Месмира застывает в ужасе, широко распахнув потрясенные, полные ужаса (или восторга) глаза, хватаясь руками за грудь. За пышную грудь. Чувственно. В исполнении Ароры. Немножко легкой эротики. Так и видишь.

Новая глава. Морл расхаживает по комнате на самом верху Обзорной Башни в далеких Фулах. Его горький монолог, полные душевной боли тирады, обращенные к бессмысленным огнельтам Преторианской гвардии. О том, как весь мир чудовищно не понимает его; как косные, ретроградные, одурманенные магикой обитатели Королевства в упор не видят необходимости в модернизации, модернизации, модернизации. Как на него сперва нацепили ярлык героя и спасителя, но стоило ему приступить к реформам на деле, заклеймили злодеем.

Филип с удивлением поймал себя на том, что почти сочувствует злому мерзавцу. Признает: учитывая все обстоятельства, в его словах немало правды. Ловко сделано, Покет! Постепенное размывание читательских симпатий. Чертовски здорово!

Ага, а вот и сам автор. Это хорошо. Смена рассказчика — одно дело, а полное исчезновение — другое. Так не годится. Страшно популярный персонаж. Немало уже было создано целых сайтов, посвященных лично Покету — и его фанаты соревновались там, кто кого перешутит на гремовском языке. Хотя, конечно, его автопортрет в ромлянах изрядно ему льстил. Знали бы его поклонники, каков он в реальной жизни и на что способен, возможно, пересмотрели бы свое мнение.

Словом, вот он идет, переодевшись морвенским коробейником, и запечатанное в свинец Четвертое устройство спрятано под фальшивым дном его тележки.

Филип не помнил, что там такого важного с этим Четвертым устройством. Ну и не суть. Рано или поздно — прояснится.