Я познала хаос (СИ) - Карпо Катти - Страница 2

— Настоящего имени нет?

Моргаю в знак отрицания. И он на удивление точно понимает то, что я хочу сказать.

— Может, выберем тебе имя? Чтобы ты смогла избавиться от Шестьсот тридцать седьмой. Пусть она останется здесь.

— Выберем. — Никак не могу сообразить, что чувствую. Мне нравятся руки этого мужчины.

— Скажи мне, что ты любишь?

— Солнце, — отвечаю, практически не задумываясь. — Тепло.

Тепло, что источают его ладони.

Мужчина улыбается. Его улыбка — самое лучшее, что я видела в жизни.

— Тогда твое настоящее имя — Лето. — Он проводит рукой по моим грязным волосам. — Здравствуй, Лето. Добро пожаловать в твой первый день.

ГЛАВА 2. СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Мрачное сегодня

Где-то на задворках слышится шум. Чувствую, как морщится лицо, отражая мою реакцию на громкие звуки. Голова и так гудит, да еще и эти шумовые эффекты дико терзают. Я словно нахожусь на дне глубокого водоема, и кто-то занудный и надоедливый раз за разом пытается докричаться до меня. Вот бы шандарахнуть надоеду битой, чтоб заткнулся.

Что же… Ах да, помню. В меня выстрелили. Нет, не так. Целью был Сэмюэль. Зажали наш автомобиль на мосту. А потом кто-то выстрелил… Не те гады, что образовали заслон. Наверное, снайпер… А я… заслонила его. Мужчину, которого безумно люблю.

Помню, что мне пробили грудь. И сразу темнота.

Хочу пощупать пораженное место, но не могу и пошевелиться. Нелегко двигаться под толщей воды.

Воды ли?..

Лицо горит, а губы пересохли так сильно, будто я неделю держала их в пустынных песках. Веки слишком тяжелые, не могу контролировать тело. Чувствую пока только лицо: щеки, губы, уши. Слушаю шум. Он постепенно нарастает, и я жду, пока в этих адских отзвуках возможно будет хоть что-то разобрать.

А вдруг от меня осталась только одна голова? Я словила пулю и откинула копыта. Вдруг это такое развлечение прямиком из Ада? Пересылать грешников по кусочкам через адскую почтовую связь?

Бредово. В Рай и Ад верила Четыреста пятая. Она вообще любила сказочки и при каждом удобном случае тырила книги. Как же давно это было.

Тамара тоже обожала поболтать об ангелах и всяких там демонах. Во мне ни капли романтичности, но сейчас я даже жалею, что так часто подтрунивала над ней. И вот я абсолютно дохлая. А у меня даже секса никогда не было. Не то чтобы не предлагали. Зажать в школе в углу — милое дело, да и я по морде ничего так. Глазами особенно горжусь. Голубые-голубые, аж саму жуть берет. Вот только меня никто, кроме Сэмюэля, не интересует.

Как так? Что за дерьмище? Ведь мне только-только восемнадцать исполнилось. Имею уже моральное право бессовестно соблазнять лучшего в мире мужчину. Еще бы этот брат-недоносок не лез под руку, и все было бы чудесно.

Лучше бы я ничего не чувствовала. Вечный сон меня бы устроил. Мысль, что мой любимый спасен, согревала бы меня во тьме.

Ох, ну что за шум?!..

Начинаю чувствовать тело. (У меня все-таки осталось тело! Гип-гип ура!)

Правый бок. Кто-то копошится рядом. Ощущаю давление на живот.

«Зайчик…»

Голос?

Я ведь только что различила отдельное слово, ведь так?

«Отказался…»

Вот опять.

Невообразимо напрягаюсь, чтобы сосредоточиться на голосе. Ненавижу неподвижность. Мне не раз замечания делали за излишнюю вертлявость, но, блин, как активность-то свою подавить? Тело постоянно срабатывает быстрее мысли. Да я даже под пули бросилась, не особо задумываясь.

«Мишутка… зайчик…»

Детский голос. Точно. Ребенок.

Высший класс.

И первым меня в Аду встречает ребенок. Дитя-демон? Дите-чертенок? Мне бы продрать глаза, а там по ходу дела разберусь.

«Нужно искоренить монополистические идеалы, — сказал зайчик. — Зови совушку, мишутка. Лес нуждается в конкурентном рынке».

Ни фигасе, сказочка. Прямо на слезу прошибает. Кто же такое детям читать дает? Хотя тут ведь Ад. Свои порядки.

Свет обжег роговицу. Похоже, я вот-вот открою глаза. Ребенок продолжает вдохновенно рассказывать странноватую сказку. Судя по пищащим интонациям, мелкоте пятюня, а может, лет шесть.

Больно до дрожи. Но даже дрожать пока не в состоянии, поэтому просто продолжаю бороться с веками. Еще чуть-чуть. Капелюшечку.

Вот так.

Вокруг белым-бело. Ах, нет, это небо белое. А стены светло-зеленые.

Стены и небо?

Стараюсь побыстрее переварить информацию. Моргаю раз. Второй.

Надо мной потолок. Верно. Белый.

Остальное — комната. Слева и справа что-то шуршит. Практически бесшумно. Но я слишком заинтересована другим объектом. С трудом наклоняю голову к плечу, щека скользит по подушке.

Слушаю, как зайчик продолжает свое серьезное завоевание конкурентоспособного рынка. Пялюсь на голову, приютившуюся на моем животе. И правда, маленький, лет шесть. Мальчишка. Волосы похожи на тонкие нити и выглядят очень мягкими. И оттенок просто потрясающий. Молоко, в которое добавили шоколадный сироп — совсем чуть-чуть. Беленький, но не совсем.

Малец лежит на спине рядом со мной, жмется к моему боку и держит перед собой книжку. Над его белобрысой макушкой на странице вижу картинку зайчика-активиста.

Напоминает мне Вацлава — человека, которого мне навязали в качестве брата. Не будь он сыном Сэмюэля, я бы его ни за что на свете терпеть не стала. И вот этот, к боку моему прижимающийся, жуть как похож на него. Хотя я и не вижу его лица. Просто мне так кажется. Да и у Вацлава волосня совсем белая была. Из благородных же падла.

Злюсь от одного воспоминания о названом брате. С губ срывается шумный вздох. Чтение вслух прекращается — мальчишка резко замолкает. Тихонько шевелится и осторожно задирает голову, скользя макушкой и мягкими локонами по моей руке, лежащей поверх одеяла.

Мои глаза встречаются с его — такими же, дьявол, как у меня, голубыми глазищами!

Смотрю на него. Он на меня. Миловидненький. Тамара наверняка назвала бы его ангелом. Крылышек не достает. А еще, судя по всему, мальчишка из благородных. Только какого черта у него такие радужки? Благородных отличает золото глаз и снежность волос.

Тогда ты-то кто, мелочь пузатая?

Видимо, он в ступоре. Глядит и глядит на меня, не шевелясь. Даже не моргает.

Набираюсь сил. Сглатываю, чтобы скудной слюной промочить пересохшее горло.

— Сбрызни, — хриплю на него.

О, пошла реакция. Глаза мальчишки расширяются. Этакие два блюдца небесно-голубого оттенка. Рот приоткрывается.

На испуг не похоже. Скорее, на потрясение. Крайнее потрясение.

Книжка выскальзывает из его рук и падает на пол. Реальный шум. На Ад это место не катит, да и на Рай не тянет.

— Вали. — Все еще хриплю, но уже слышу родные интонации своего голоса.

Мальчишка резко вспархивает, нещадно качнув меня на кровати, и замирает надо мной, стоя на коленках. На нем белая рубашка, шорты на подтяжках. С шеи свисает красная ленточка, сверху закрепленная на блестящую пуговицу.

— Проснулась?! — выдыхает прямо мне в лицо. Глаза все еще расширены, видимо, хочет какого-то максимума достичь, а не то зачем так таращиться? — Правда-правда? Проснулась?!

Молчу. Бесит мелкота. Не так сильно как Вацслав, но с тем-то мы почти шесть лет бок о бок прожили.

— Мама!!!

«Мама»? Торможу с пониманием. Но мне простительно. Значит, тут еще кто-то есть? В комнате? Его мать?

Мальчишка слетает с кровати и куда-то мчится. А я и рада. Только и делал, что тряс меня. Зараза.

«Проснулась! — голосит малявка, рывком распахивая белую дверь на другом конце помещения. — Проснулась! Такеши! Такеши, сюда! Проснулась! Она проснулась! Мама проснулась!!!»

ГЛАВА 3. БЕСКОНТРОЛЬНОЕ ПАДЕНИЕ

Хмурое сегодня

С трудом привстаю, удерживаюсь на локтях и осматриваюсь. Свет помещения все еще мучает глаза.

Шум, который слышался мне ранее, издают приборы. Уйма автоматики, приставленной к изголовью моей «постели», по бокам, в ногах, а часть затаилась по углам. На экранах отражаются какие-то показатели. От каждого моего шевеления движущиеся черточки на экране слева подпрыгивают и уходят в зигзаг.