Герцог (СИ) - Останин Виталий Сергеевич - Страница 1

С календарями в Китае было… непросто. Я хотел сказать — полная задница, но это не так. Местные отлично умели считать, и у них был в этом огромный опыт, а плюс фундаментальные знания и непрекращающиеся исследования в этом направлении. Только вот мне, чтобы понять, какой сейчас год и месяц, вероятно, нужно было выбирать не путь Стратега, а становится прославленным ученым, который знает астрономию, историю, разбирается в религиозных концепциях и философских учениях, практикует каллиграфию и может на коленке написать стих, разбивающий сердца как мужчинам, так и женщинам.

Думаете, я придираюсь? Такой весь из себя европеец, привыкший к логике григорианского календаря и не способный понять чужие традиции? Ладно, давайте вместе попробуем разобраться!

Люди низкого происхождения, всякие там крестьяне необразованные и ремесленники (а также воины, шлюхи, торговцы, чиновники низовых разрядов), в общем, абсолютное большинство простолюдинов, жили по сезонам. Всего их было пять, а не четыре. А год при этом делился не на двенадцать, а на двадцать четыре месяца, привязанных к основным лунным циклам. А, еще момент, начинался год примерно с февраля, если к григорианскому привязываться.

Названия у месяцев были поэтичны, но при этом унифицированы по всей Поднебесной. Начало Весны, Дождевая Вода, Пора пробуждения личинок, Весеннее равноденствие… И это мы только до марта дошли, ясно? Начали в феврале, прошло уже четыре месяца, а у нас только март. Понятно, насколько тут все непросто?

А еще были так называемые государственные календари, которые использовались при дворе. Там месяцев было двенадцать. Или тринадцать? Да, двенадцать или тринадцать, точно. Лунных месяцев, которые были короче наших, но при этом умные китайцы знали про то, что в году триста шестьдесят пять дней, а значит, чтобы в эту цифру укладываться, иногда вводился високосный месяц. Для выравнивания.

Назывались они просто. Первый, второй, третий, четвертый, пятый — прямо вот музыка для моих китайских ушей русского происхождения. Но! Начинались они не с февраля, а с конца января. И каким-то хитрым образом коннектились с сельскохозяйственным. А также с календарем Небесного Ствола и Земных Ветвей. Которые, соответственно, назывались уже не по порядковому номеру, а по покровителю — Месяц Абрикоса, например или Месяц Кролика.

В результате Терминатор, если бы он попал в древний Китай, сбойнул бы, и здешнюю Сару Коннор искать не смог. Запутался бы Арни, как есть. Вышел бы на улицу, забрал бы чей-то мотоцикл, ботинки и куртку, а потом спросил — а какой сейчас год, месяц и день? И тут все очень сильно зависело от того, кто ему ответит.

С годами все было не проще. Мы имели сквозное летоисчисление от сотворения мира (причем, там цифры разнились в трех вариантах), потом от династии Шан, от династии Чжоу, от Первых законов Небесного Императора и — текущей эпохи. То есть, когда на трон восходил новый император, мир как бы обнулялся и отсчет годиков начинался сначала.

А так как у нас императора не было уже двадцать один год, то сейчас, получается, шел именно двадцать первый год от Падения Хань. Я провел кое-какие вычисления — это было непросто, но мне помогала лучший из известных мне Секретарей — и соотнес его с 199 годом нашей эры.

А сегодня был двенадцатый день месяца гуюй (хлебных дождей) или четвертый день месяца Персика по Небесному Стволу (он же месяц Дракона по Земной Ветви). Или третья декада апреля — как я понял. Но я уже решил остановиться на Драконе — так звучало пафоснее и под наши цели подходило как нельзя лучше.

«Ибо в этот день прославленный Стратег Вэнь Тай по прозвищу Белый Тигр решил вырвать инициативу из рук врагов и начать вторжение на северный берег Янцзы!»

Хотя, строго говоря, решение об этом мы приняли значительно раньше, а сейчас просто воплощали в жизнь.

Пока армия готовилась к переброске на другой берег, я наблюдал за учениями, которые проводил мой боевой товарищ Гань Нин с отстающими полками так называемого «нового строя». Почему «так называемого»? Да потому что эти дети черепахи и шакала совершенно не понимали, что от них требуется, и все норовили сбиться в кучу, которая потом сразу же начинала разваливаться на множество мелких отрядов.

Набрали мы этих альтернативно одаренных юнитов с миру по нитки. Кто-то был из дезертиров фракции Гэ — после моей пламенной речи солдаты решили покинуть вождя-неудачника и присоединиться к блистательному и славному своими победами мне. Часть новобранцев прислали союзники, традиционно действующие по принципу «возьми боже, что нам негоже». Несколько тысяч явились добровольцами, то есть сами.

«Ибо слава о великих победах сего достойного мужа прокатилась по всей Хань!»

В общем, из разных источников мы набрали шесть полных терций-каре, в каждой из которых было четыре тысячи пехоты и арбалетчиков. Вооружения на них хватило с избытком — опять же, союзники подсуетились, да и трофейного добра было много. А вот с навыками работы в новом для них построении еще было плохо.

Местные ведь как воевали? Дали тебе палку — копье-клевец-алебарда — и добро пожаловать в армию. Тут стоять, тут вперед идти, по свистку паниковать и обращаться в бегство. Если каким-то чудом это пушечное мясо выживало в первой баталии, им давали какие-никакие (вообще никакие!) доспехи, учили маршировать и получали сносных копейщиков или стрелков. Особо талантливых привечали разные командиры и перетаскивали к себе в подразделения, которые уже можно было назвать линейными частями.

И главное — мухи и котлеты у азиатов всегда были отдельно. То есть контактная пехота и стрелки. Я же в невыразимом своем гении (тупо в Вики прочитал) смешал их в единый строй и — вот ведь тиран! — еще и заставлял действовать слаженно. Ветераны этот дзен уже постигли, а вот новички пока не понимали, чего от них хотят.

Все это время, пока Пират дурным голосом орал на новобранцев, я сидел весь из себя такой умиротворенный — чисто Будда! — и смотрел себе в пупок. Но на самом деле я наблюдал «небесным взором» за всем этим недоразумением, из которого только предстояло сделать каре, и думал, что методику нужно менять. Например, позволить арбалетчикам стрелять по ним боевыми снарядами, чтобы они, черт бы их побрал, научились уже смыкать щиты над головой во время наступления!

Солнце уже намекало, что время к полудню, а эти дохлые мухи так и не научились, не разворачиваясь, принимать атаку во фланг!

Не выходя их этого «просветленного» состояния, я активировал технику командного голоса, и над бедолагами-новобранцами прогремел гром.

— Щиты над головой, обезьяны! Сомкнуть! Плотнее! Вот так! Теперь на счет раз — шаг. На счет два — второй! Вот! Вот! Левый фланг, палок захотелось? Куда побежали?

— Это бесполезно. — Гань Нин уселся рядом со мной. — Они не понимают. Надо более мелкими отрядами учить. А потом уже в большие сводить.

— Научатся. — Я вернулся в тело и открыл глаза. — Все сперва тупили, но ничего. Сейчас вон как шагают!

И я указал рукой на соседний плац, где движения в каре отрабатывали наши ветераны, заставшие еще сражение с Желтыми Повязками под Синьду. Выверенные движения, четкие повороты, все фазы боя отыгрывают, любо-дорого посмотреть. Вот только эти полосы у них над головами, они откуда взялись? Будто светящаяся пыль, да еще и разноцветная, прихотливо изгибающаяся.

Перевел взгляд на побратима и не смог удержаться от возгласа на русском.

— Это что вообще за хрень?!

Пират в цветной пыли просто купался. Она окружала его целиком, красная, как сухая глина из горной реки. И совсем ему, кажется, не мешала.

Побратим, уже привычный к моим редким восклицаниям на «горском языке», недоуменно вскинул бровь.

— Что?

— Ты видишь пыль?

— Пыль? Брат, мы в военном лагере на сотню тысяч человек. И четыре тысячи прямо сейчас под носом у нас маршируют — или как называется то, что они сейчас делают. Конечно, я вижу эту пыль! Она же везде!