Тайна для библиотекаря (СИ) - Батыршин Борис - Страница 25

— А само-то озеро где? — спросил дядя Вася. Вот бы пошарить там, пока всё илом не затянуло. Может, и правда отыщем чего…

— Да ты головой-то думай! — усмехнулась библиотекарша. — что ты будешь там искать, коли французы ещё из Москвы не сбежали и ничего там утопить не успели?

— И верно… смущённо буркнул тракторист. — Чегой-то я не дотумкал….

— А озеро — оно тут. — смилостивилась тётя Даша. — Не близко, правда. Вёрст сорок пять, до него, и ещё Вязьму огибать придётся просёлками — там же сейчас французы стоят. Село Семлево, по которому озеро получило имя, стоит на большом Московском тракте в двадцати семи верстах от Вязьмы и почти в двухстах от Смоленска. Озеро расположено справа от тракта, верстах в полутора, в густом бору — овальное, вода чёрная, и глубокое. А в самой середине, люди рассказывают, до дна вообще не достать. Я слышала, и в наше время находились искатели кладов, которые шарили в озере и его окрестностях. И даже находили кое-что — пушечные стволы, проржавевшие железные части от сгнивших пушечных лафетов и обозных фур. Так что энтузиазма эта публика не растеряла даже за сто шестьдесят с лишком лет.

— Жаль, что французы все книжки вывезли. — вздохнула Людочка. — Может, что-нибудь в других книгах можно было бы найти про этот самый клад Наполеона? Интересно ведь…

— Вах, говорят же тебе — нет ещё никакого клада! — оборвал девушку горячий Рафик. — Не успели его её утопить, а может, теперь и вовсе не будут! А я вот о чём думаю: библиотеку-то мы сожгли, а что сейчас с теми книгами, что Никита с поручиком в имение Ростовцевых вывезли? Любопытно — там, в усадьбе, кто-нибудь их читает?

— Вряд ли. — покачала головой тётя Даша. — Никита говорил, что поручик запретил до его возвращения к ним не прикасаться.

— А ну, как ослушаются? — хмыкнул дядя Вася. Он, похоже, не верил в запретительную силу слова.

Библиотекарша пожала плечами.

— Могут, конечно. Только кому их там читать? Отец и мать поручика против просьбы сына не пойдут, у малолетней сестры его одни чувствительные романы на уме. А дворня сплошь неграмотная. Разве что Мати наша выудит что-то из тюка — полистать от скуки, не ломая глаза старым стилем…

— Мати может. — согласилась Людочка. — Ей запреты не указ. Интересно, как она там сейчас? Окрутила своего барона, или так у них ничего и не вышло?

Графиня Анна Аристарховна была недовольна. Нет — очень недовольна. Её новая компаньонка, загадочная гостья из будущего по имени Матильда (довольно странное имя для уроженки Болгарии!) вела себя словно горничная. Да что там горничная — если бы кто из женской части дворни позволил себе нечто подобное, графиня немедленно выгнала бы мерзавку прочь, а то и велела бы управляющему погладить напоследок розгами. Что за распущенность и падение нравов — вот так, не скрываясь, вешаться на шею гостю! И ладно бы ограничивались прогулку по парку и беседами наедине в чайной комнате — нет, сладкая парочка явно не собиралась ограничивать себя подобной ерундой. К самому барону Вревскому у графини претензий не было. Защитник отечества, да ещё и не оправившемуся после ранения, мог позволить себе некоторые вольности в отношении дворовых девок, и даже её, графини, горничных. Хотя… мог бы и не выставлять эту связь напоказ столь откровенно! В конце концов, октябрь выдался тёплый, есть сеновалы, амбары, да и стогов в поле хватает. Человеку воспитанному, дворянину, нетрудно найти, где потешить бесей, было бы желание…

Но — ничего не поделать. Статус гостьи вдобавок к многократно повторённой просьбе сына обходиться с Матильдой поласковее (видите ли, матушка, она с нашей жизнью незнакома, порядков не знает, и я надеюсь, что вы поможете ей освоиться…) делали девушку неприкосновенной не то, что для надлежащей расправы, но даже для упрёков, которые графиня едва-едва сдерживала.

— Хотела бы я знать — у них, в будущем, везде такая безнравственность? — в который раз повторяла она мужу. — Дуняша, моя горничная, давеча рассказывала, что уже три дня кряду замечает, как она по ночам тихонечко выбирается из его комнаты и на цыпочках крадётся к себе. Вот уж не думала, что у нашего сына такие распущенные и безнравственные знакомые!

Граф Никита Андреевич в ответ на эту возмущённую тираду добродушно крякнул в ответ.

— Да полно тебе, матушка, сами были молодыми… Барон слава Богу, неженат, да и головы, как я заметил, не теряет. Что до мадемуазель Матильды — может, у них в будущем так заведено?

— Вот и я говорю — продолжала кипятиться графиня. — Хорошо, что я с самого начала слежу, чтобы Наташенька поменьше общалась с нашей, прости Господи, гостьей. Не хватало ещё, чтобы девочка нахваталась этих ужасных нравов!

Наташе, младшей дочери Ростовцевых недавно исполнилось пятнадцать (старшая три года назад вышла замуж за подающего надежды дипломата, и теперь жила в Лондоне с мужем). Этой зимой графиня собиралась вывезти её на первый бал, где дебютируют лучшие невесты Москвы, но — похоже, не получится. Бонапарт, будь он неладен, спутал все планы.

— Кстати, о бароне… — припомнил граф. — Давеча он спросил у меня позволения посмотреть книжки, из числа тех, что прислал недавно Никита. Я отговорился, что сейчас недосуг, после отвечу. Как думаешь, разрешить?

Другой просьбой сына, содержащейся в приложенном к пересланным книгам письме, было не токмо не позволять посторонним прикасаться к ним, но даже и не распечатывать тюки до его возвращения.

Анна Аристарховна пожала плечиком. Видимо, эта тема её не задевала — в отличие от предыдущей.

— Почему бы и нет, дорогой? В конце концов, барон — сослуживец нашего сына, а вовсе не посторонний. Уверена, на него этот запрет не распространяется. Да и неудобно, согласись, отказывать гостю в подобной мелочи. Ну что за беда, скажи на милость, если он на досуге полистает пару занятных книжиц? Меньше времени на безобразия с этой негодницей Матильдой останется…

Ром занялся медленным голубоватым пламенем. Желтоватые куски сахара, пристроенные на перекрещенных клинках стали таять, медленно оплывая и роняя в жидкость медленные горящие капли. Аромат распространялся такой, что человеку, не искушённому в застольях, хватило бы и его одного, чтобы изрядно захмелеть. Корнет Алфёров выждал, когда языки огня опадут, и полил на сахарную голову тонкую струйку из большой тёмной бутылки. Стоящий рядом поручик-павлоградец принюхался и одобрительно кивнул. Один из трофеев, взятых в обозе поспешно отступившего французского авангарда — большая корзина, полная бутылок с крепчайшим чёрным ромом и сахарными головами. И то и другое — продукция заморских колоний французской Вест-Индии — Эспаньола, Антильские острова, Французская Гвиана…

Старый добрый рецепт жжёнки, любимый Пушкиным и Гоголем, прославленный в произведениях Толстого, Тургенева, Гончарова, здесь пока что не написанных. В подходящую ёмкость — в нашем случае в этой роли выступает большой медный таз, — льют от души белое вино и шампанское, сдабривают мелко покрошенными яблоками и лимоном и специями, если таковые, конечно найдутся в походном хозяйстве. После чего над тазом пристраивают металлическую решётку, на которой и поджигают облитые ромом или коньяком куски сахара. Плавленый, пережжённый сахар стекает в таз, образуя вожделенный «коктейль».

В той, прошлой жизни я не раз пробовал жжёнку на фестивалях реконструкторов-бородинцев, а вот за полтора месяца проведённые здесь, этого почему-то не случилось. Так что я был уверен, что способ приготовления с перекрещёнными клинками не более, чем поэтическая выдумка — кому придёт охота отжигать сталь клинков? Всегда можно раздобыть какие-нибудь металлические прутья — те же шомпола, в конце концов, а не портить боевое оружие.

И оказался неправ. Правда, павлоградцы не стали пускать в дело свои сабли. Они использовали полдюжины французских пехотных тесаков, никуда не годных в бою, зато удобных для хозяйственных целей — поросёнка заколоть, хвороста нарубить, или, к примеру, вот так. Трофеи отлично справлялись со своей функцией, и оставалось только не забывать подливать время то времени ром в бурлящее в котле варево — чем и занимался ассистирующий Алфёрову гусар.