Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса - Пулман Филип - Страница 11

– Не трогай Брайди, – ответил Лайам. – Не впутывай ее.

Они обменялись недружелюбными взглядами и разошлись. Лайам повернул налево и пошел на юг в сторону реки и Ламбета. А Билл двинулся по направлению к Сохо.

Маргарет Хэддоу узнала бы жертву нападения: это был человек, которого она видела утром в конторе мистера Пэрриша. Тот самый, что упоминал евреев. Звали его мистер Табб.

Через двадцать минут после того, как на него напали, он вновь направлялся к Пэрришу, но уже куда менее охотно, чем утром.

– Ты опоздал, – заметил Пэрриш, когда он вошел в кабинет.

– Мистер Пэрриш, я очень сожалею, меня ограбили…

Глаза комиссионера делались все шире по мере того, как он осматривал пришедшего. Разбитый нос, заплывший синяком глаз – все это произвело на него неприятное впечатление, однако лишь с эстетической точки зрения. Пропавшая кожаная сумка беспокоила его куда больше.

– Где сумка? – спросил он.

– В том-то и дело, сэр, видите ли, ее отобрали…

Мистер Пэрриш встал.

– А книжка?

Мистер Табб сглотнул.

– Ее тоже. Они все отобрали, – сказал он. – Обчистили до нитки.

Челюсти мистера Пэрриша были крепко стиснуты, глаза яростно сверкали.

– Когда? – спросил он.

– Всего минуту назад. Я сразу пришел к вам, сэр…

– Где?

– В маленькой подворотне за углом. Они ударили меня, затащили туда, сэр… Я ничего не мог поделать…

Мистер Пэрриш издал рычащий звук и выбежал из комнаты. Мистер Табб со скорбным видом сел на стул и вытер нос рукавом рубашки. Через несколько минут комиссионер вернулся. Он немного запыхался, слетев по лестнице вниз, добежав до Клэр-Корт, порыскав там и вернувшись обратно.

Он потряс полицейским свистком перед лицом Табба.

– А это я тебе зачем дал?! – закричал он.

– Я пытался, мистер Пэрриш…

– Я нашел его в канаве, ты, разгильдяй несчастный!

– Они выбили его у меня из руки, сэр…

Гнев мистера Пэрриша вылился в град ударов, которыми он осыпал голову и плечи мистера Табба. Удары были не так точны, как затрещины Билла, но не менее болезненны; потом комиссионер со вздохом отпрянул в сторону и опустился на стул.

– Список, – сказал он. – Давай составим список. Придется нам с тобой, Табб, все делать сначала. И нужно знать, сколько мы потеряли. Думаю, мистеру Ли все это не очень понравится, правда?

Мистер Табб, шмыгнув носом, кивнул. Мистер Пэрриш достал серебряный карандаш и лист бумаги.

– Итак, сколько было в сумке?

– Триста пятьдесят фунтов, – пролепетал мистер Табб.

– Хм… Маловато по сравнению с прошлой неделей. Ты уверен? Сколько было с каждого дома?

Я понимаю, в книжке все было записано, но память-то у тебя есть? Знаешь, зачем тебе дана память? Чтобы не забывать то, что не успел записать. Вот для чего она тебе. Сколько ты взял на Гревилл-стрит, двенадцать?

– Шестьдесят четыре фунта, мистер Пэрриш.

– Хорошо. Я смотрю, ты уловил мою мысль. Дорсет-плейс, пятьдесят два?

Мистер Табб назвал очередную сумму, а потом сказал:

– Э-э… мистер Пэрриш.

– Да?

– А зачем мы это делаем?

– Чтобы ты мог пойти завтра на Гревилл-стрит, двенадцать, и взять там шестьдесят четыре фунта. А потом в Дорсет-плейс, на Тэкли-стрит и так далее. Иначе мистер Ли разозлится, и у нас будут неприятности, понимаешь? Тебе необязательно идти завтра. Можешь начать прямо сегодня. Итак, сколько ты взял на Энделл-стрит?

Сохо в то время был одним из самых густонаселенных районов Лондона; на улицах стояли шум, гам, смрад, причем пахло там отнюдь не благовоспитанностью. Это было оживленное, многонациональное и притягательное место.

Билл с кожаной сумкой на плече и записной книжкой в кармане ничем не выделялся из толпы. Размашистыми шагами он шел по узеньким людным улочкам, воздух которых был пропитан запахами супа, чеснока, сыра, печеного мяса и жареной рыбы. Если вы любили поесть – места лучше Сохо было не сыскать во всем Лондоне. За три шиллинга вы могли пообедать так, что потом с трудом передвигали ноги. Билл явно был голоден. Он остановился, поглазел на витрину еврейской булочной и потряс в кармане мелочью. Денег хватало. У него оставалось несколько пенни, он зашел внутрь и купил булку.

Он прикончил ее к тому моменту, когда дошел до Дин-стрит. На Новом королевском театре висела афиша мюзик-холла, но Билл прошел мимо. Также не обратил он внимания и на здание Общества человеколюбия и согласия, где, сообщалось в объявлении, миссис Литиция Миллс читала лекции о пользе умеренности во всем, сопровождая их показом диапозитивов.

Следующим после этого центра благонравственности и просветленности стоял обшарпанный дом, где сдавались меблированные комнаты. Его двери были открыты, и оттуда на улицу вырывались свет и шум. Билл зашел внутрь, пробрался сквозь толпу, которой не хватило места на собрании социалистов, и теперь люди вынуждены были толкаться в коридоре, и по лестнице поднялся на третий этаж. Дом этот скорее напоминал клуб: одна комната была завалена книгами и газетами, несколько человек сидели там и читали; в другой комнатушке разыгрывались три партии в шахматы, и сгрудившиеся вокруг столов люди шепотом обсуждали перипетии поединков; в следующем помещении бородатый человек объяснял группе студентов преимущества анархизма, хотя, казалось, его мало кто слушал.

Билл постучался в дверь, из-под которой выбивалась тоненькая полоска света, и из комнаты донесся голос:

– Ja? Immer herein![4]

Билл вошел. В комнате было накурено и душно, лампа стояла на стопке книг, бумаг и журналов, которыми был завален не только стол, но и пол вокруг истертого ковра. За столом сидел человек, к которому и пришел Билл, а напротив него – некто Малыш Мендел. Билл замер на месте с широко открытыми глазами и машинально сдернул с головы кепку, потому как Малыш Мендел был не кем иным, как известным главарем еврейских банд в Сохо. Власть в районе делили между собой евреи, ирландцы и итальянцы, и Мендел слыл настоящим королем. Ему шел четвертый десяток, он был высок, с озорными глазами и заметной лысиной, одет с иголочки. Поговаривали, будто он голыми руками убил двух человек и организовал ограбление банка на Веллингтон-стрит; об этом знали даже в полиции. Но он был слишком умен, чтобы попасться им в лапы. Как-то Мендел заявил, что в грядущем веке отойдет от дел, уедет в Брайтон и там, богатый и всеми уважаемый, попытается добиться места в парламенте. А поскольку он был Малышом Менделом и говорил это абсолютно серьезно, никто и не подумал усомниться в его намерениях.

И конечно, авторитет мистера Голдберга в глазах Билла не мог не возрасти, когда он увидел, что в гости к нему пожаловал такой великий человек.

Мистер Голдберг помахал в воздухе своей сигарой.

– Мой друг, Билл Гудвин, – представил он его. – Мы почти закончили, Билл.

– Здравствуй, – сказал Малыш Мендел, и Билл робко шагнул вперед, чтобы пожать ему руку. – Ты откуда будешь, Билл?

– Из Ламбета, мистер Мендел, – сиплым голосом ответил он.

– Дэн сказал, что ты неплохой малый. Может, как-нибудь встретимся, потолкуем? Что ж, старина, мне пора, – сказал он Голдбергу, вставая со стула. – Весьма интересные вещи ты мне рассказал. Думаю, в этом что-то есть. Всего доброго, Билл.

Парень с благоговением посмотрел ему вслед.

Голдберг рассмеялся, и Билл повернул голову. Человек за столом был моложе Малыша Мендела – вот и все, что Билл знал о нем. Голдберг был для него загадкой, в нем он чувствовал что-то дьявольское. Парень не удивился бы, увидев у него рога, копыта и длинный хвост; даже от его сигары несло серой. В один прекрасный день Голдберг появился в полицейском участке, где Билл находился за разбитое окно и украденные серебряные вещицы. Парень видел этого человека первый раз в жизни, но слова его звучали так убедительно, что вскоре он и сам стал припоминать, как в день ограбления помогал Голдбергу организовать пикник для еврейских сирот на пустоши Хэмпстед.