С Том 3 (СИ) - Линник Сергей - Страница 5

Окончательно стемнело, фашисты зажгли прожекторы. Пленные начали засыпать, захрапели и шакалы. Я подождал для верности часик, другой, пнул майора. Тот как и не спал, мигом открыл глаза.

Я достал финку, кивнул на мосластого. Дождался когда Иван тихо разбудит парочку товарищей, прокрадется с ними ко входу. Сам же скользнул к главному, взял нож обратным хватом. В тот момент, когда он особенно сильно всхрапнул, аккуратно распахнул пиджачок, приподнял рубаху. Мосластый что-то почувствовал, начал открывать глаза, но было поздно. Я закрыл рот ему левой рукой, правой сильно ударил точно в сердце. Шнырь пару раз дернулся, выпучил глаза и все… кончился.

У входа громко вздохнули майор со товарищи, но промолчали.

Я оттяпал у покойника кусок исподней рубахи, запихнул в рану. Хоть кровить особо и не должно, но на всякий случай, для верности. Также аккуратно накинул рубашечку, клифт.

— Ты дурак?! — зашипел гневно мне на ухо Иван Федорович. — Нас за Пику завтра у стенки покрошат.

— Не переживай! — уверенно зашептал я в ответ. — Все продумано.

Я вытер лезвие об одежду убитого. Один хрен не видно. Потом всё же заныкал приблуду в углу барака, зарыв в песок. Так, на всякий случай. Ежась от холода, улегся у стены.

Спал чутко, как только ударили в железную рельсу, подорвался первым. Встал, потянулся на весь барак, зевнул. Пленные просыпаться особо не хотели, но что делать. Начали вставать и шныри. А я уже был рядом.

— Ну что… сегодня опять шакалить? — я пнул по ботинку чернявого хрена со споротыми петлицами. Нос у него разбух, посинел и, наверное, болел при движении головой. Натуральный красавчик! Глаз радуется.

— Отвали, — буркнул тот.

— О, а ваш корешок то, того… посинел уже — я приложил палец к шее мосластого, внимательно осмотрел его. Нет крови, не видно было. И тут главное не давать им раздумывать.

— Да… холод не тетка. Во сне кончился, — я кивнул ошалевшим шнырям и крикнул подошедшим поближе ребятам из компании Ивана. — Давай, взяли, понесли в сарай. Быстрее, вон, еще сколько отошло за ночь!

— А ты чего раскомандовался? — чернявый насупился. За моей спиной встал майор с двумя лейтенантами.

— Теперь я за Пику. Взяли, я сказал! — мне пришлось повысить голос и это сработало. Шныри схватили кого-то из умерших подмышки и за ноги, потащили наружу. А Пику, уже в одном грязном исподнем, бросили в угол сарая рожей вниз. Только отошли, я опять скомандовал, не давая опомниться бакланам:

— Пошли к куму, знакомиться будем.

— Да не будет герр Штраузе с тобой бакланить, — носач был мрачен. Вестимо дело, радости мало, когда вожак ласты склеил, а банкует тот, кто вчера тебя еще по морде лупил.

— Еще как будет. И даже по-немецки пошпрехает. Заложимся?

Слегка привел себя в порядок — умылся из бочки с дождевой водой, причесался пятерней. Теперь я готов к встрече с герром Штраузе.

Не столько эти гаврики меня вели, сколько я их подгонял. Видать, прикидывали, что с теплого места их могут согнать. Ну не говорить же, что им и жить осталось день-второй, не больше. Так что прошло совсем немного времени, а я уже стоял перед дверью, на которой висел листочек бумаги с каллиграфически выполненной надписью «Гауптман Штраузе». Видать, чтобы не заблудиться, если лишку выпьет.

Я постучал, аккуратно, но громко. Дождавшись ослиного рева И-А из-за двери, вошел, прикрыл за собой дверь и встал на пороге. Видать, гауптману вчера было хорошо, об этом говорили кроличьи глаза и жадно поглощаемая вода из стакана.

— Разрешите обратиться, герр гауптман, — сказал я на чистом немецком с умопомрачительным громовским акцентом.

— Кто такой? — Штраузе попытался рявкнуть, но, видать, голова и без этого звенела.

— Громов. Петр Громов, гражданское лицо, попал сюда совершенно случайно. Вот, у меня есть бумага, в которой говорится, что я не являюсь военным. — я помахал своей замечательной справкой, но внимание коменданта было приковано к графину с водой, стоящему перед ним.

Я шагнул вперед и взял на себя смелость помочь Штраузе. Вода из стакана исчезла в арийском организме со скоростью звука.

— Что надо? — несмотря на то, что вода у него чуть не из ушей лилась, легче фашисту не становилось.

— Военнопленный, который помогал солдатам и герру коменданту, сегодня ночью умер. Замерз, — судя по всему, это как раз немца волновало мало. — Я мог бы взять на себя обязанности…

— Иди, — отмахнулся от меня Штраузе. — Скажешь, что я приказал…

Выговорить, что он там разрешает, он не смог, а я не стал уточнять. Да уж, надо было дождаться, пока он опохмелится или в себя придет. Так кто же знал? Ладно, потом еще немного поокучиваю фашиста, чтобы закрепиться.

Спрашивается: а на кой ляд я пошел к немцам услуги предлагать? Затем, дорогие товарищи, что добровольный помощник, который подошел к часовому, подозрений не вызывает. Немецкий зольдат поспешит послать его за куревом или питьем, а не будет судорожно сдергивать с плеча карабин и целиться в непонятного русского.

Мои спутники никуда не делись, наоборот, терпеливо дожидались, переступая с ноги на ногу — вон, целую поляну возле крыльца натоптали. Стоило мне выйти из двери, как они с какой-то непонятной надеждой уставились на меня.

— Чего расселись? — я решил не давать им шансов подумать, а озадачить по самое никуда. — Я теперь вместо Пики. Вперед, к караулке! — замешкавшемуся чернявому ханурику я даже успел придать ускорение пониже спины.

Вот так они вдвоем и бежали мелкой рысью сколько-то метров до караулки. Калитка была заперта, но я смело в нее затарабанил.

— Кто там? — спросили изнутри через несколько секунд.

— Громов, привел помощников для уборки помещения! — бодро ответил я.

Загремел засов и нам открыл какой-то рыжий фельдфебель. Видать, отдыхал от службы, потому что на кителе пара верхних пуговиц была расстегнута.

— Наконец-то нашелся кто-то говорящий на нормальном языке, — приветливо сказал он. — А то этот собачий лай надоело слушать. Тебя как зовут?

— Петер. Я фольксдойч, случайно сюда попал. Вот герр комендант…

— Он тебя не прибил? — засмеялся фельдфебель. — Штраузе с похмелья ужасен. Ладно, заводи этих бездельников.

— Так, ты, как тебя, — дернул я военного, — будешь Карликом Носом. Бегом в караульное помещение, убраться там. Ты, — ткнул я пальцем в грудину гражданского хрена, — будешь Чумой. Тебе достался приз — дворик караульного помещения. Чтобы через пол часа здесь ни соринки не осталось! Бегом, что сопли жуем?! — закричал я.

— Вот это я понимаю, — сказал фельдфебель. — Пойдем, налью тебе чая.

А вот это дело хорошее, сейчас я караулку со всех сторон срисую. А черти пусть шуршат, от них не убудет.

Налили не только чаю, но даже шнапсу. Прямо как в фильме «Судьба человека», который нам показывали в лагере за неделю до попадания сюда. В том, другом лагере. Который уже и вспоминается расплывчато, будто не со мной все это было.

Повторять Бондарчука я не стал — после первой сразу закусил салом, хлебом, что на стол выложил фельдфебель. Ведь зачем наливают на голодный желудок? Правильно, чтобы человечек захмелел побыстрее, язык у него развязался и лагерный кум много чего нового мог узнать. Кто готовит побег, есть ли подполье и кто в нем состоит… Понятное дело, что начкар — не кум, но лишнее слово и тут помешать спокойной жизни может. Да и не стакан предложили, а так, рюмочку для вони.

Взамен шнапса пришлось выслушивать длинные жалобы рыжего про то, как не по правилам воюют советы. Устраивают засады, диверсии…

— Слыхал поди, как самого Гиммлера взорвали на параде? Твари, — фельдфебель аккуратно выпил рюмку, пригладил топорщащиеся во все стороны усы. — А сколько там еще наших парней погибло! Представляешь, после первого взрыва, как начали разбирать завалы, раздался второй. Спасателей тоже в клочья. Какая-то самодвижущаяся мина… Придумали на нашу голову. Куски потом, говорят, долго собирали. Так и похоронили кучу мяса и кишок, кто там разберет, где чьи?