Сполохи (СИ) - Ростова Ирина - Страница 66

– Ладно, – практически сразу сдался воришка. – Своровал. Своровал, гнильцы попутали! Пустите, злыдни пепельные!

Мист тронула Воина за руку, и тот послушно выпустил крысявого.

– Давай-ка ты отсюда, – посоветовала воришке девушка. – А то этот вот – нервический. Не молотом, но во гневе все равно зашибет ...какую-нибудь тварь.

– Тьфу на вас, – выругался он, под зорким наблюдением Воина пробираясь к выходу и волоча за собой свою котомку. – Гнильцово отродье.

Ответом ему была подсечка по колени, от которой он слетел с повозки уже просто кубарем, а Воин даже не удостоил его прощальным взглядом.

– А вы-то, девонька, кто такие будете? – с подозрением спросила бабка, полностью разрушая надежды Мист на тишину и спокойствие. Пора было снова врать – вот и помогай людям после такого.

– А я вот дурочку нашу везу поклониться святому Амайрилу, – Мист кивнула на Тилайну. – Она сестра моя, только слабоумная уродилась. А этот воспитанник нашей матери. Он принял обет молчания еще в детстве, чтобы дурочку нашу вылечить, но как-то не помогло, – грустно завершила Мист. Пока Тилайна куталась в плащ, молчала и пряталась в капюшоне, легенда могла сработать – главное, чтобы никто не начал заглядывать ей в лицо, потому что она выглядела, прямо сказать, не совсем человеком – слишком тонкие черты лица, слишком крупные глаза, слишком яркие цвета. Тилайна даже в дорожной одежде выглядела принцессой из сказки, и ее чуждое происхождение было очевидно любому, кто посмотрел бы на нее. Одно слово – эльфийская принцесса, на радость Илму.

– Да как же так? И обет не помог? – ужаснулась бабка.

– Да вот так, – скорбно подтвердила Мист. – Поэтому мы отправились в путь сюда, чтобы припасть к реликвиям. Но угол у нас больно глухой, только слухи и доходили о чудесах Атенаума. Вы уж нам подскажите, где лучше молиться нам, какие святыни увидеть.

Это, кажется, прорвало плотину.

– Да что же, конечно, надо в Первый собор! – тут же затараторила бабка. – Говорят, поставили его на том самом месте, где Святой Амайрил в муках страдал, а потом живым на небеса вознесен был. Там даже темный круг на полу очерчен, чтобы отметить место гнильцова костра!

– А у нас говорят, что круг-то есть, но Святой Амайрил в другом совсем месте вознесся, – не согласился кузнец, обнимая свой дар церкви обеими руками, словно воришка мог вернуться и попытаться украсть его прямо из под носа, оставив без выкупа за грех. Сама концепция была Мист чужда совершенно, но мужчина явно надеялся получить если не полное прощение, то хотя бы частичное искупление – он явно чувствовал груз вины, который клонил его к земле и дугой сгибал плечи, и Мист было бы его даже жаль, если бы не было жальче его ни в чем, вероятно, не повинную жену.

– И это в каком-таком месте он мог еще вознестись, ежели не в том, где Первый храм построен? И зачем там тогда черное поле намалевано?

– Так мне-то почем знать? А наши старики говорят, что жгли его на старой площади, это там, за Собором. Сейчас там Святой путь начинается, и статуя святого Амайрила стоит.

– Это ты на нее, что ли, убор красивый везешь?

– Нет! Там ж сопрут. Всем доступно, охраны никакой. Да и статуя не такая красивая, как та, что в соборе.

– Если бы там святой Амайрил вознесся, так и покрасивей что-то поставили, – отрезала бабка. – Так что глупые это у тебя слухи, вот и все.

– А вот дед говорит, что прадед там цветы оставлял, и другие люди, тоже, когда собора еще не было, а статуя была, – гнул свою линию кузнец.

– Вот ты дурень, – и не думала соглашаться бабка. – Собор-то сразу построили, путает твой дед за прадедом! А статую на Святом пути потом поставили, как раз, когда путь то и освящали. Новодельная она, разве ж не понятно? А там, где Собор был, сначала малая церква стояла, деревянная, ее Фофей сам и возвел. А потом уже и рос, рос Собор, да и стал главным чудом в этом мире. Неразрывен круг в основе и девять башен его венчают, – нараспев сказала бабка, явно повторяя за какими-то сказителями. – Семь корон его хранят. Пять стражей неживых держат строй. Трое певчих немолчно поют. Один предстоятель, как един Эйн, в думах хранит покой тех, кто верит.

Мист вежливо дослушала, запоминая новые сведения, и спросила:

– А раз святой Амайрил был живым вознесен, так и мощей никаких нет, так ведь? А то мне в одной деревне по дороге рассказывали, что, мол, аж целая рука святого Амайрила где-то хранится, которую ему в пытках отрубили.

Это не было чистой выдумкой – изучая фольклор условно родных земель, Мист натыкалась на несколько местных легенд, по которым в той или иной ничем не примечательной местной церквушке хранился какой-нибудь орган самого чтимого святого, якобы отрезанный гнильцами во время пыток. Мист таким образом насчитала, в свое время, штуки четыре рук, три ноги и с десяток половых органов. Видимо, эта часть святого считалась самой привлекательной, по неизвестным причинам. Также она встречала упоминания нескольких носов и нескольких глаз, и всего один язык. Собственно, язык ее тогда заинтересовал больше всего, потому что, во-первых, отрезать язык было бы жестоко, но логично, а во-вторых, раз никто больше такого не придумал, мог и оказаться, внезапно, настоящим. Но нет – не повезло. Язык, при ближайшем рассмотрении, оказался и вовсе от какой-то скотины. Слишком большой для человека или эолен даже в усушенном состоянии.

– Брешут все, – решительно сказала бабка. – Не слушай врунов, здоровей будешь. нету мощей, но обрывок его одеяния есть и прядь волос, и показывают их по праздникам в Соборе.

– Понятненько, – сказала Мист, про себя прикидывая, что никаких особых церковных праздников сейчас не намечалось. Однако, если какие-то части хранились в Соборе, почему остальным не храниться там же? Просто храниться так, чтобы их не показывать никому.

– Говорят, что одеждой своей он зацепился за телегу, в которой его на казнь везли. И когда злые гнильцы сталкивали его вниз, то кусок тот остался, да клок волос, – с охотой сообщила бабка и без паузы продолжила пересказывать еще какую-то побасенку про любимого святого, потом еще одну, и еще. Мист, хоть и привычная к лекциям и занудному бубнежу, от покачивания телеги быстро начала задремывать, но попутчицу, кажется, и вовсе не волновало, бодрствуют ли ее слушатели. Она продолжала что-то там рассказывать еще очень долго, и Мист даже не отсекла тот момент, когда уснула. Когда же проснулась уже было тихо, все молчали, и от этого она закемарила снова – уже до ночного привала.

Ночь, на удивление, тоже прошла тихо. Только пришлось перед сном устало отвечать на многочисленные вопросы Тилайны, которая современный весторн местами совсем не понимала, и которой требовались подробные пояснения насчет всего на свете.

А после пробуждения у Воина за сапогом обнаружился кинжал, которого вчера не было. Мист заметила эту деталь случайно, благодаря тому, что Воин, направляясь по команде умываться, пошел напрямую и хамски перешагнул прямо через нее.

– Стоп, – она поймала его за край плаща и дернула, останавливая, потянула на себя, вытащила нож и спросила. – Это что такое? Я тебя спрашиваю! Молчишь? Тилайна, ты ничего не видела?

– Было тихо, я отдыхала, – тихонько ответила та, упрятываясь согласно требованиям обстоятельств поглубже в капюшон.

– Час от часу не легче, – вздохнула Мист. Пришлось резко придавать себе ускорение и начинать опрашивать всех, кого не слишком обремененный совестью Воин мог ненароком обнести. Или, например, нагло ограбить.

Заклинание поиска, которому научил ее Эловир, уверенно указало на Воина как владельца ножа, так что тут подмоги не получилось.

И при расспросах во владении ножом тоже никто не признался. Правда, давешний кузнец, глянув на него тут же его узнал.

– Это у того ворюги такой был, – сказал он. – Что, получается, приходил за чем-то?

– Наверное, – пожала плечами Мист, убирая нож, чтобы отдать Воину, раз бывшим владельцем был их очевидный недоброжелатель. – Главный вопрос в другом.