Ярмарка невест (СИ) - "shellina" - Страница 11

Хотя, тот же Флемм сообщил мне после первого же осмотра Елизаветы, что считает ее вполне здоровой и цветущей женщиной и что падучая — это единственный ее недуг, но тут, как говорится, ничего не попишешь. И дает он ей всего-навсего укрепляющий настой из зверобоя, белоголовника и чуточку мяты, в который для сладости добавляет немного меда. Я бы и сам не отказался от такого лекарства, на что я ему вполне непрозрачно намекнул. Как бы то ни было, а Мардефельд намек понял и в его взгляде даже промелькнула искра уважения. Правда, она быстро погасла, и он снова принялся улыбаться слащавой улыбкой, с некоторой брезгливостью и недоумением разглядывая мой пушистый свитер из ангорской шерсти, отбеленной до молочного цвета.

— Я нисколько не сомневаюсь, что ваше высочество искренне озабочены судьбой ее величества, — он наклонил голову, а затем снова поднял ее. — Но, тем не менее, ваш отказ даже взглянуть на присланные портреты очаровательных юных созданий больно бьет прямо в девичьи сердечки.

— Интересно, и кто же им рассказывает про то, что мне слишком некогда заниматься любованием картин, когда очень скоро я увижу всех вживую? — мы мило улыбнулись друг другу. — Мне нужно свою резиденцию восстанавливать, плюс мои занятия с учителем, да за делами на стекольном заводе следует приглядывать. Поверьте, у меня действительно совсем нет времени. — И я постучал пальцами по столу, намекая, что и для него я буквально выкроил пару минут.

— Да-да, я знаю, вы всегда в делах, — козел, он имеет наглость показывать всем своим видом, что весьма невысокого мнения о моих каких-то там делах, которые остро отдают плебейством. Еще бы, Великий князь открыто говорит о том, что сам контролирует все этапы ремонта, да еще и завод открыл. Кошмар и ужас. Вот только делать нечего, придется с таким вот… общаться. И даже улыбаться вот так тонко и снисходительно.

— Так зачем вы искали со мной встречи, господин посол?

— Не так давно я получил письмо от его величества короля Фридриха. В этом письме он просит меня оказать содействие в судьбе двух дам, которые направляются сюда в Россию, по приглашению ее величества. Они совсем одни бедняжки, с минимальной охраной. Разумеется, я поспешил заверить его величество, что сделаю все, что в моих силах, чтоб помочь бедняжкам. Например, прямо сегодня, после окончания аудиенции у вашего высочества, я еду встречать их в Риге, — я чуть было не ляпнул: «Скатертью дорожка», но вовремя сдержался. Чуть наклонив голову, сцепил руки в замок и теперь наблюдал за послом с полуулыбкой на лице. — Но, я хотел бы получить хоть какие-то заверения от вашего высочества в том, что вы окажите участие в их судьбе. Тем более, что они являются вашими дальними родственницами.

— И речь идет…

— О Иоганне-Елизавете Ангальт-Цербстской, в девичестве принцессы Гольштейн-Готторпской, которая скоро уже прибудет в Петербург со своей старшей дочерью Софией Фредерикой, — у меня в груди екнуло. Надо же, София Фредерика скоро будет здесь. Что-то как-то мне резко заплохело. Я гнал от себя эту мысль, но она не хотела меня отпускать, а что если все остальные только для отвода глаз и Елизавета уже все за меня сама решила, выбрав будущую Екатерину? Перспектива шарфа на шею все еще вырисовывалась и была отнюдь не радужной. Понятно также, почему он топит за Катьку, ее маман пользуется благосклонностью Фридриха, и она, получается единственная из девиц, почти прусского двора. За кого еще должен впрягаться прусский посол, как не за нее. Пока я пытался перевести дыхание, Мардефельд продолжал заливаться соловьем. — Ее высочество послала вам несколько писем, но так и не получила ответа, что чрезмерно ее расстроило.

— Я не получал никаких писем от ее высочества, — я их действительно не получал. Уж такое, я бы точно запомнил. — Вероятно в тот момент, когда они дошли до Петербурга, я находился в Киле. Такой вот неожиданный выверт судьбы.

— О, я нисколько не сомневаюсь, ваше высочество, что вы не оставили бы писем от вашей родственницы без ответа, получи вы их. Поэтому-то я и хотел с вами встретиться, чтобы лично передать письмо ее высочества. Полагаю, что принцесса желает посредством этого письма напомнить вам, что вы однажды встречались в замке вашего дяди, и что семейные узы, даже настолько дальние, заслуживают некоторого снисхождения.

Он приподнял задницу из кресла, положил передо мной надушенное каким-то слишком уж насыщенными сладкими духами письмо, после чего раскланялся и удалился, пока я сидел, глядя на сургучную печать, как на змею. Рассмотреть, что было изображено на печати я не сумел, более того, даже не пытался. И что же мне сейчас делать? Как обезопасить себя? За окном раздался глухой звон колоколов. Так, кажется у меня появилась идея. Не столь уж и новая, но заслуживающая рассмотрения.

— Адам Васильевич, прошу вас найти Ушакова Андрея Ивановича и передать на словах, что я хочу, чтобы он установил слежку за прусским послом, а также за герцогиней Иоганной-Елизаветой Ангальт-Цербстской и ее дочерью Софией Фредерикой, — я решительно поднялся из-за стола и схватил злополучное письмо.

— Вы куда-то направляетесь, ваше высочество? — Олсуфьев с тревогой посмотрел на меня. он чувствовал какое-то напряжение, но никак не мог понять, с чем оно связано.

— Я хочу повидать отца Симона не навещал, да и он забыл совсем раба Божьего Петра, — процедил я уже на полпути к двери. — Думаю, что настало время исповедаться, да совета у спросить.

— Что это? — я с удивлением посмотрел на пачку бумаг, которую положил передо мной на стол Олсуфьев прямо поверх проекта указа о гарнизонной службе, который рождался в муках в самом прямом смысле этого слова. Адама еще не утвердили в качестве моего секретаря, но Елизавета уверила, что приказ подписан и остались соблюсти какие-то формальности. Поэтому Адам решил приступить к выполнению своих обязанностей, которых по сути не знали ни он, ни я. Заодно и круг этих обязанностей определим, потому что в задачи секретаря сейчас входило письма писать за патронов и на этом в общем-то и все. Но мне пишущая машина «Адам» была не нужна, мне нужен был помощник, который как минимум будет держать в памяти куда и зачем я должен пойти, и кому назначил очередную встречу, потому что, чем больше я погружался в дела, прекрасно отдавая себе отчет, что это пока что так, не дела, делишки, тем больше начинал скучать по электронному секретарю в телефоне и других видах склерозников. Сейчас же Олсуфьев притащил мне какую-то гору бумаг, в то время, как мы еще бумаги Шувалова в божеский вид не привели и составили проект указа, дай бог, если на половину.

— Не знаю, я не смотрел, — честно признался Олсуфьев. — Эти бумаги притащил Флемм, ваш лейб-медик. Я его не пустил к вам, ваше высочество. Вы же приказали вас не беспокоить по пустякам. А какие могут быть важные дела у лейб-медика, если вы с утра на здоровье не жаловались и за ним не посылали? Забрал я у него все, что он хотел принести и собственноручно на стол перед вами свалить, и сказал, чтобы он приходил послезавтра в полдень, вы как раз успеете с его писаниной ознакомиться и говорить уже будете исключительно по делу.

— Ну, молодец, конечно, — я почесал бровь. — Только в следующий раз будь так добр сам просмотри подобного рода записи, чтобы доложить мне хотя бы самую суть того, что здесь представлено. Тогда у меня будет двойная экономия времени, и я сразу решу, стоит тратить время на изучение, или сразу в печку отправить.

— Хорошо, ваше высочество, — немного подумав, кивнул Олсуфьев. — Думаю, что вы правы. Мне надо было самому сначала ознакомиться с документами, прежде, чем нести их вам, — я с тоской посмотрел на ворох бумаг. Похоже, моя послеобеденная тренировка в фехтовании, которую я хотел провести с Румянцевым, накрывается медным тазом, потому что завтра просмотреть все это времени у меня может и не оказаться. Флемма же обижать не хотелось, тем более, что он не так уж и часто что-то у меня просил. Так что придется ознакомиться, и весьма подробно, чтобы уже послезавтра время зазря не терять. А Олсуфьев тем временем продолжал стоять у стола в явной нерешительности. — У тебя есть что-то еще для меня?