Боярин. Князь Рязанский. Книга 1 (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 6

— Будя-будя, паря. Ты чо, как маленький? Чему быть… — он закашлялся нормальным туберкулёзным кашлем, который я видел, только в фильмах про революционеров, болевших чахоткой.

— Ты дождись меня, — я не заметил, как перешёл на «ты».

— А ты бы рассказал, как воевал, Михась.

— Ты не видел войны, чоли? — Забубнил я.

Оставаться в заполненном палочкой Коха помещении мне не улыбалось, хоть я и был привит от туберкулёза, но физически ощущал, как эта палочка переполняет меня. А потом, я вдруг понял страшное. Это я тот привит, в новом времени, а этот я не привит. Внутри всё похолодело.

— Всё, батяня, сотня ждёт. Приеду скоро. Прощевай, — сказал я, и пулей вылетел из комнаты, прикрыв дверь.

— Вот балбес! У меня же есть вакцина, а я, как последний… лох… Надо срочно… — бормотал я, спускаясь по ступеням каменного дворца во двор.

Но моя вакцина была в Москве. Тут, только самое необходимое.

Найдя княжеского ключника, я передал ему грамотку, скреплённую печатью Князя Бориса, в которой черным по белому было сказано, что боярина Фёдора Телятевского переложить в самую светлую, и чистую комнату. Кормить, как князя Бориса, и давать снадобья, переданные ему сыном его Михаилом.

После свадьбы его дочери, оба Великих Князя мне благоволили.

Когда ехал в Тверь, я думал переночевать здесь же, но сейчас это стало невозможным, и я пошёл со двора, ведя своего коня под уздцы.

Недалеко от княжьего дворца была корчма с постоялым двором. Я это знал, потому, что пятеро бойцов из моей сотни, решили остановиться в нём. Стукнув в ворота, и войдя в них никого не встретив, я накинул на коновязь повод, и вошел в корчму.

Внутри было душно и пьяно. Своих я заметил сразу. Они сидели в левом дальнем самом жарком, а потому — свободном от питухов углу, возле жаровни, в которой на вертеле жарилось сразу три поросёнка. Они меня сразу не заметили, а когда один из них пошел на выход по малой нужде, и увидел меня, я приложил палец к своим губам, и подмигнул ему. Он, пьяно ухмыльнулся и прошёл мимо.

Я сидел сразу у входа справа возле двери за одним столом с группой из трёх человек, уже достаточно нагрузившихся пивом и хлебным вином. Зал кабака был полностью заполнен. Прошло уже с полчаса, и я спокойно поедал свой свиной окорок с кашей, как вдруг за моей спиной раскрылась дверь. В кабак вошли, и остались стоять.

Моя спина зачесалась, и я оглянулся. В дверях стоял боярин лет сорока, богато одетый. Он увидел мой взгляд, и ухмыльнулся.

— А-а-а, вот ты где, щеня!

Я удивлённо поднял брови и вгляделся в него, пытаясь вспомнить описания деда-отшельника. На ум ничего не шло.

— Что, не помнишь меня? Да и где тебе меня помнить?

— Ты кто? — Спросил я.

— Я кто?! — Он громко и раскатисто заржал. — Я князь Микулинский, слыхал?

— Слыхать — слыхал, но зачем плеваться то? — Сказал я, доставая платок и вызывающе медленно и тщательно обтирая лицо.

Я вспомнил рассказ Деда, про их соседа, Бориса Александровича, и про его давний земельный спор с отцом Михаила.

— Да, ты! — Поперхнулся он слюной, — Сопля Фёдоровская.

Он потянул ко мне правую руку, но я, круговым движением, ткнул его первым суставом большого пальца левой руки по внешней стороне кисти, и он вскрикнул. Морщась от боли и потирая руку, он смотрел на меня.

— Вырос, значит? — Ухмыльнулся он. — Так может, на кулачки? — С надеждой в голосе спросил он, оглядывая зал.

Питухи молча наблюдали за нами. В корчме стихло.

— А что, может и спор земельный заодно решим? — Спросил он, пренебрежительно осматривая меня сверху вниз.

Он был выше меня на голову и значительно крепче физически.

— Или забздишь, сотник, херов?!

Я услышал, как мои бойцы зашевелились в своём углу, и боясь, что они вспугнут добычу, сказал:

— В «поле»? Свалка-цеплялка?

Князь радостно, облегчённо выдохнул, и сказал:

— Все слышали? Княжич вызвал меня в «поле» на свалку-цеплялку.

В кабаке загомонили.

— Так, какой уговор? — Спросил я.

— Какой спор, такой и уговор. Ваш удел против моего.

— Годиться. И твой двор в Твери и титул.

Он подумал.

— А ты что против него ставишь?

— Цену его.

Все в кабаке охнули. Титул князя стоил дорого.

— Согласен. Выходи, — сказал он, явно готовый согласиться на что угодно.

— Только, если падёшь, дворня твоя и родичи съезжает со двора сегодня и оставляет все припасы.

Он заржал, перекосив рот брезгливой гримасой.

— Не бывать этому. Я падал когда на кулачки? — Спросил он питухов.

— Нет! — Закричали все, кроме моих воев, и весело переговариваясь, пошли на выход.

Увидя моё замешательство, и боясь, что я выберу бесчестие, а не бой, князь сказал:

— Все слышьте. Если этот щенок побьёт меня, я сегодня же съеду со своего Тверского двора и оставлю ему все припасы.

— Пиши бумагу, — сказал я. — Кто об этом узнает, когда ты сдохнешь?

— Тогда и ты пиши, — буркнул он.

Мы стояли друг против друга раздетые по пояс. Я свои кольца и перстни снял, а Борис, демонстративно подёргав впившиеся в сосиски пальцев украшения, развёл громадными руками.

— Можешь надеть свои, — сказал он пренебрежительно, потягиваясь и разминаясь.

Я тоже слегка размял шею, плечи и кисти рук.

— Без надобности, — сказал я. — С ногами?

— А то, как же?! — Осклабился князь. — Готов?

— Готов.

И мы медленно пошли кругом, но он вдруг кинулся на меня, махнув правой рукой. Я поднырнул под руку, шагнул в лево и насадил его печень на моё правое колено, придерживая его левой ладонью за его правое плечо, а потом, когда он нагнулся, переломившись, очень быстро двинул основанием правой ладони по его носу, приподнимая голову и раскрывая его подбородок.

Продолжив движение левой рукой до его затылка, я, прихватил его, и, потянув на себя и вниз, одновременно правой ладонью резко двинув его челюсть вверх и вправо от себя. С «хеканьем». В шее его что-то хрустнуло, громадное тело обмякло и опустилось на землю.

Все разом выдохнули, и кто-то сказал:

— Убили…

— Бывает, — сказал я, обводя глазами толпу.

Боевые холопы князя кинулись ко мне, но споткнулись о подставленные моими бойцами ноги, и были ими запинаны.

— Как-то страшно всё… — сказал кто-то.

— Всё по правилам, — загомонили другие.

— Собирайте сотню, — сказал я своим бойцам тихо. — Сегодня ночуем в моем новом дворе. А я пока доем поросёнка.

Бойцы, абсолютно трезвые, вскочив на лошадей, разъехались.

Как мне объяснили доброхоты, в тверской усадьбе князя Микулинского, жила только дворня, холопы и ключница, — баба, хоть и вредная, но складная и аккуратная. Вся семья князя жила в усадьбе в Микулине.

Пока я доедал обед, в кабак натолклось столько народу, что мне пришлось всё бросить и выйти. Очевидцы произошедшего, обсуждали увиденное с вновь прибывшим, пересказывая события с некоторыми добавлениями.

— «Так можно незаметно получить шило в бок, и никто не заметит», — подумал я, и вышел во двор.

Постепенно стали собираться мои вои. Они входили во двор, видели лежащее у ворот тело убитого мной князя, потом меня, недоумённо подходили ко мне, и, похлопав по плечу, молчали.

Четверо боевых холопов князя пригнали телегу, и, погрузив тело, уехали.

Микулинское подворье сдалось без боя. Когда мы всей гурьбой подъехали к воротам, оказалось, что все холопы из него выехали. Осталась только причитающая и хлюпающая носом ключница. Когда я подошел к ней, она заревела в голос.

— У меня работать останешься? — Спросил я без обиняков.

— Останусь, — сразу перестав плакать, сказала она.

— Как зовут тебя?

— Фёкла.

— А меня — Михаил Фёдорович.

Мы закрыли ворота на дубовый засов, расставили часовых. Ещё было рано ложиться спать, и я осмотрел подворье. Ничего необычного. Небольшая деревянная крепость. В центре — терем с высокой стрелецкой башней, к терему примыкали, связанные крытыми переходами хозяйственные постройки, в клетях которых хрюкали, мычали и блеяли их обитатели.