Дороги Рагнара Ворона (СИ) - Ледащёв Александр - Страница 20

В тот день Ворон задержался на охоте и к ночи вышел к усадьбе Харальда. Харальд не был его человеком, но они были добрыми соседями и, разумеется, Рагнара оставили ночевать. Там он впервые увидел Гильдис, дочь Молчаливого. Утром она вышла проводить его, и в разговоре с ней Ворон впервые не находил слов. Ему все казалось, что он говорит глупости, что он смешон, что она потешается над ним, чему немало способствовал ее острый язычок. А говорить хотелось. Говорить, только чтобы она не убежала домой. Но она все-таки убежала. Договорившись встретиться с ним завтра в лесу у ее усадьбы. Ворон вернулся домой, не понимая, что происходит с ним. Ничего подобного он никогда не чувствовал, он искал ответа и не находил. Ему казалось, что ответ остался у Гильдис, и он не мог дождаться следующего дня. Утром следующего дня он оседлал коня и поехал к лесу возле усадьбы Молчаливого. Он сразу же нашел ее в лесу. И они не расставались весь день. Он узнал, что к ней сватается сразу два человека: богатый бонд Лодин и торговец Альрик. Его охватило бешенство, но он ничем не выдал себя. Однако он решил, что если когда-нибудь встретит кого-то из них в этих местах, то накормит им лесное воронье.

А осень была такой теплой, какой он не мог запомнить за всю свою недолгую жизнь. Просто чудом было то, что он так рано пришел зимовать в этом году. У поваленного дерева Ворон остановился и присел на него. А Гильдис вдруг подошла к нему и обняла за шею… И прижалась к нему. И мир смолк. Лишь валом шла кровь по венам Ворона, воздух жег глотку, и желтым полотнищем металась над ними осенняя листва на высоких кронах деревьев.

Они молчали и просто стояли, прижавшись друг к другу. Ворон попробовал было что-то сказать, не совсем понимая и сам, зачем, но ничего не вышло. К счастью ничего не вышло. Ворон уткнулся лицом в ее волосы и закрыл глаза. Он не смог бы рассказать, что он чувствовал тогда, но он знал — в его жизни больше никогда не будет такого. И что это надо удержать возле себя. Удержать любой ценой.

Вечером они подошли к ее дому, Ворон вел в поводу своего коня. У ворот их встретил Харальд и напустился на дочь:

— Где ты бродила целый день, блудня?!

Ворон мог бы растеряться перед Гильдис, но он никогда не терялся перед мужчиной. Он надменно произнес:

— Весь день она провела со мной. Ничего постыдного не было между нами. А порукой этому — моя честь.

— Иди в дом! — приказал Харальд дочери, а сам остался стоять, словно ожидая, что еще скажет ему этот юнец, который никогда не был юным.

— Отдай дочь мне в жены, Харальд, — сказал Ворон, — я хочу, чтобы Гильдис была моей женой.

— Дай мне подумать до утра, Рагнар Ворон. Я жду тебя завтра днем, тогда я дам тебе ответ, — сказал Молчаливый, хотя в душе он сразу согласился отдать дочь Ворону в жены. Бонда, каким бы тот ни был богатым, викинг в душе презирал, а торговец постоянно рисковал своей жизнью, как и Ворон. Но Ворон был хевдинг, удачливый вождь, человек, которого было лучше всего иметь в друзьях, а еще лучше того, числить своей родней.

Ворон молча кивнул, сел на коня и уехал. А осень золотом заливала леса, по которым он ехал, настолько погруженный в свои мысли, что даже не понимал, что вокруг: осень или лето, тепло или холодно, день или ночь. К ночи он добрался до своего дома и лег в постель. Уснуть он не мог, как ни старался.

Необычайно долгая и теплая осень сыграла с ними жестокую шутку. Хевдинг данов, возвращаясь со своим хирдом домой на зимовку, решил воспользоваться последним теплом и пройтись по усадьбам Норвегии, грабя их и убивая жителей.

Ворон выскочил из дома глухой ночью так, словно его бросило за порог. В той стороне, где жила Гильдис, небо играло красным. Ворон схватил меч, натянул кольчугу, вскочил на коня и помчался в усадьбу Харальда Молчаливого.

Он опоздал. Усадьба догорала, всюду валялись трупы, всюду была кровь, а на месте дома Молчаливого полыхал огромный костер. От умирающего траллса он узнал, что здесь побывали даны. Тело Гильдис он не нашел. И навсегда заставил себя поверить, что она сгорела в доме, вместе со своей семьей.

Он вернулся домой, никому не сказав ни слова о том, что произошло. Никому. Ни единой живой душе. Но на следующий год, когда «Ворона» спустили на воду, Рагнар не повел своих людей ни в Валланд, ни в Гардарику, ни в какое другое излюбленное викингами место. Он повел своих воинов в Данию. И огнем и мечом прошелся по побережью. Слово «дан» и слово «враг» стали отныне для него одним и тем же. Он не уходил от берега данов куда дольше, чем говорило благоразумие. Рагнар не побоялся бы и ратной стрелы, пущенной данами по стране. Ему было все равно, чем больше данов уйдет дымом в небеса, тем лучше. Но его люди уговорили его уйти в море. И он ушел. Ему было наплевать на себя, но он не мог подвести под меч своих людей, готовых идти за ним куда угодно.

Шли дни, становясь месяцами, месяцы вырастали в года, а Рагнар все так же ненавидел всех данов до единого. Встреченные им драккары данов всегда видели только боевую окраску щитов его драккара. Он ходил в свои походы в самые разные земли, но всегда, всегда любой драккар данов интересовал его куда больше, чем самый богатый купец, решивший выйти в море.

Ничего даже похожего в его жизни больше не было. Ни с одной. Никогда.

Ворон закрыл глаза и негромко застонал, словно от боли. Его рука нащупала копье Одина и он очнулся. На земле, возле догорающего костра теперь лежал викинг, охотившийся нынче на самого короля. Рагнар Ворон, тот самый хевдинг, о которых, по словам Старого Бю, поют только лишь скальды, да и то, поди, врут.

Ворон встал и подбросил дров в огонь. Больше он не уснул, а когда занялась заря, разбудил Дворового, они наскоро перекусили и тронулись в путь.

Весна красила землю в любезные ей цвета, дни становились все длиннее и теплее, а по долине шел Рагнар Ворон, держа в руке копье Одина.

Так Рагнар Ворон спустился в долину с гор.

Когда ночь уже почти опустилась на горы, к пещере, возле которой все еще лежала окаменевшая голова тролля Рандвара, вышел человек в синем плаще. Перед этим он побывал на прогалине, где завершили дела земные Белый и Одноглазый. Там, как и на месте сражения Ворона с волчьей стаей, человек впал в сильнейшее возбуждение, выкрикивая в небо имя Ворона, присовокупляя к нему различные ругательства. Потом он немного успокоился, уселся на труп Одноглазого, положил ладонь на его разверстую рану и закрыл глаза. Он снова к чему-то настороженно прислушивался, пытаясь уловить что-то необыкновенно важное. Краска снова отлила от его лица, и цветом оно стало такое же, как у мертвого викинга. Человек в синем плаще открыл глаза, посмотрел на свою ладонь, тщательно вытер ее о бороду Одноглазого и встал с тела.

Отойдя от покойников, он снова сел, развязал свою сумку и вновь достал оттуда целый пирог и полную флягу. Но потом передумал, засунул все обратно в свою кожаную потертую сумку и пошел дальше. Вскоре поиски, как уже говорилось, привели его к пещере. Он с интересом осмотрел голову Рандвара и проговорил: «Неужели Ворон ухитрился убить тролля?» Человек быстро и умело развел костер. Потом уселся прямо на голову и снова развязал сою сумку. Но поесть ему не дали.

— Хлеб да соль! — вежливо произнес кто-то ужасным голосом, похожим на скрежетание стали по булыжнику.

— Милости прошу! — так же вежливо ответил человек в синем плаще, незаметно положа руку на рукоять меча.

Из пещеры, в которой был убит Грач, в свет костра вышло чудовище. Ростом оно было раза в два выше человека в синем плаще и шире в плечах примерно настолько же. Волосы, заплетенные в толстые, любой девке на зависть, косы падали ему почти до колен, а дикая бородища, украшенная колокольцами, доставала до пупка. Тролль подошел вплотную, задумчиво посмотрел на человека в синем плаще тремя алыми глазами и протянул к нему раскрытую ладонь.

— Отдавай копье Скади, Рагнар Ворон! — строго сказал он.