Стальная маска (СИ) - Борик Пан - Страница 11

Удручённый мальчик собирался покинуть усадьбу, но был остановлен голосом брата, что бегло спустившись в прихожую, натянул свою самую обаятельную улыбку. Между ними не проскакивали ссоры, однако в атмосфере отныне висела напряжённость.

— О, так, значит, ты хотел прогуляться по лесу? Здорово! Витус, прошу тебя, не держи на меня зла за тот случай… Я уснул прямо на твоём месте… Мне так стыдно. Вот, возьми, это мой подарок, который, я на это рассчитываю, искупит мою вину.

Гэвиус протянул брату толстый фолиант, название гласило: «Война и прогресс: Автобиография Патриция Патриция». Радость мальчика была необъятна, а вот вручивший презент молодой человек — более чем. Объятья были крепкие, улыбки широкими. Парочка слов, ничего не значащих предложений, и Витус с довольным видом, сжимая в руках книгу, покидает усадьбу и движется в сторону леса. Сегодня ничто не должно ему помешать.

***

И снова мальчик утонул в океане грёз, с трепетом перелистывая страницы. Журчал ручеёк, репетировали синички, своими голосами создавая божественную идиллию. Но её в одночасье разрушил гам и топот десятка ног; судя по голосам, то были дети, а если взглянуть на их расшитые дорогими нитями плащи и сделанные на заказ пращи, становилось понятно — дети баронов и лордов.

Они появились на поляне, где сидел Витус, остановились, будто прицениваясь, а после один из них воскликнул:

— Поглядите, какая зверюшка! — зачинщиком толпы стал тощий блондин, ровесник Витуса. Он узнал их лица, понял намерения: они пришли по его душу, пусть и случайно забрели в эту рощицу.

— Да, да! — вторил полный мальчик, что на две головы ниже товарища; позади них распласталось пятно толпы, насчитывающее никак не меньше десяти голов.

Витус не обратил внимания, хотя тело его напряглось, когти оставили царапины на обложке.

— Ты обещал мне месть! Ну же, Петруччи, вызывай его на поединок! — воскликнула девочка, и по голосу её лесной мальчик узнал Эрнестину — ту самую бедняжку, на чьей лодыжке красовались три здоровенные царапины, оставленные во время тренировок.

— Так это он тебя, что-ли? Эй, страхолюд!

До слуха Витуса долетели не только слова, но и небольшой камушек, неприятно попавший в шею. Мальчик воскликнул больше из-за неожиданности, нежели от боли. Закрываясь книгой, как щитом, он принимал снаряды, пущенные с пращей негодников, а те, кажется, познав превосходство, с большей охотой начали измываться. На то, безусловно, были свои причины. Всего две: любовь брата к сестре и защита её чести, а также непереносимость иных рас в любом селении Ноксуса. Камни летели, Витус сдавался.

— Стойте! Хватит! Остановитесь!

— Получай, страхолюд! Это тебе за сестрицу!

Перед глазами лесного мальчика пролетали события давно минувших дней: кровь на его руках, вкус плоти в пасти и крики бегущих жертв. Охота. Погоня. Инстинкт.

— Проваливай, страхо…

— Хватит! — прорычал Витус, да так громко, что кидающие опешили. — Хватит, хватит, хватит!

Он был подобен берсеркеру, в безумном порыве ярости бросаясь на виновников. Девочки завизжали, зачинщики побросали пращи и побежали куда глаза глядят, оставив несколько особо смелых прикрывать отступление. Следуя инстинкту, Витус схватил одного из недругов и, тряхнув того, прижал к дереву. Он не хотел причинять вреда, да и не стал бы этого делать, но удар, прилетевший в спину, изменил ситуацию.

— Получай, животное!

Удар. Наотмашь. Лесной мальчик выпустил когти, хотел отпугнуть, но вместо этого полоснул по шее. Брызнула кровь, попадая на лицо отпрыска барона. Крик прижатого к дереву пронзил поляну, но вскоре замолк, стоило Витусу вцепился в его шею, перегрызая её, подобно голодному волку.

Витуса объял инстинкт, волк внутри него не знал покоя, не просил, но требовал: ещё, ещё! Я хочу ещё! И он дал своему внутреннему демону свободу, спустил с цепи, позволяя лакомиться душами, вгрызаться в визжащие тела. Мальчик был истинным охотником: быстрым — добыча не убегала далеко, сильным — хватало одного удара, ловким — деревья становились опорами, по которым, он настигал свои цели.

— Переплетения нитей судьбы… — раздался голос в глубинах черепа.

Кровь. Как много крови повсюду. Она на клыках, когтях, ею запятнана шёрстка. Кажется, Витус только сейчас проснулся, будто бы до этой секунды впал в некий транс, из которого был лишь один выход — вдоволь насытиться. Желудок взбух — слишком много плоти; сердце разрывалось — слишком много душ. Мальчик припал к земле, силился дотянуться до книги, будто бы она могла стать лекарством от этого безумия, вакциной, позволяющей прийти в себя. Дальше всё было как в тумане: покинул лес, кое-как добрался до дома, в руках сжимая подарок брата. Окровавленный, с тупым взглядом и еле стоящий на ногах, перед тем как свалиться без сознания, он успел проговорить:

— Гэвиус, помоги…

***

И он помог, быстро подхватывая и уводя в банную комнату. Задачка эта была не из простых не столько из-за габаритов мальчика, сколько из-за слабого телосложения его брата. С горем пополам цель была достигнута, а окроплённый кровью Витус положен на полог. Отныне страх и дурное самочувствие подцепил Гэвиус, стараясь не вдыхать миазмы, исходящие от выходца из лесов. То был запах противный, заставляющий желудок крутиться подобно колесу хомячка; это был смрад крови и кишок.

— Во имя света Кейл, Витус, что же произошло…

Никто не смог дать ответ на вопрос молодого человека, даже его отец, уже проинформированный прислугой и добирающийся до своих отпрысков. Его голова гудела, тело валилось, одним словом старик превозмогал похмелье. Когда Гальего-старший вошёл в банную комнатушку, на его лице запрыгали эмоции, сменяя друг друга слишком быстро. Сначала был гнев — его посмели оторвать от отдыха! Следом интерес — неужели Витус наконец-то пустил в ход свои навыки, открылся зверю внутри себя? А после радость — да, да, так оно и есть! Старик приказал слугам отмыть мальчика, а старшего сына попросил удалиться. И вот стар и млад покинули выходца из лесов, волнуясь за его персону по разным причинам, но одинаково сильно.

А прислуга начала исполнять приказ, боязливо прикасаясь к Витусу, что знавал горячку, прямо как тогда, ещё до прихода в дом барона. Перед глазами предстала Овечка, подстилка из шкур, на которой он лежал, и дядя Волк. Воспоминания отголосками вынимались из его сознания, будто бы проводилась операция и хирург тщательно обрабатывал личность мальчика, отделяя зверя от существа мирного, любознательного, не ищущего крови.

Работа продвигалась, слуги отбегали, стоило когтям разрезать воздух, но в конце концов всё закончилось на положительной ноте. По крайней мере на данную минуту. Ведь Витус ещё не знает, что уготовила ему красавица Фортуна. И вот вымытый переодетый мальчик сидит на своём чердаке; тело его трясётся, ладони сжимают нож.

В это время точно на два этажа ниже происходил разговор отца и сына. Гальего беседуют нарочито тихо, будто бы опасается лишних ушей. Гэвиус держится спокойно, хотя его сердце объято волнением; старик, напротив, спешно показывает наигранные переживания, что никак не клеится с его физиономией. Они беседовали касательно происшествия, моля всех Богов, чтобы кровь на ладонях мальчика принадлежала животным. Но где-то в глубине души оба мужчины понимали: это совершенно не так. Их думы прервал кучер, информируя:

— Госпóды, там пришли… Человек в плаще, зовёт себя прокурором… Говорит, дело важное есть, нужно обсудить.

Пожилой барон с неохотой поднялся с софы, миновал роскошью обставленный коридор и против всяких желаний отпер дверь. По ту сторону стоял — человек? — весьма странный, я бы даже сказал, загадочный: тело его возвышалось над стариком, глаза приковывали к себе внимание, голубыми всполохами изображая светлячков, из одежды, кучер не солгал, — длинный плащ, скрывающий тело, и кожаные перчатки.

Представился он Норовом и тактично толкнул барона внутрь, оказавшись за порогом.

— Ну-с, и где ваш сын? — голос его был спокойный, но тон под стать ядовитой змее.