Тигровый, черный, золотой - Михалкова Елена Ивановна - Страница 1

© Михалкова Е., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Девушка начала со лжи. По телефону она заверила, что речь пойдет о поисках пропавшего человека.

К чашке кофе, которую Сергей Бабкин поставил перед ней, она так и не притронулась, хотя до этого сдержанно кивнула в ответ на вопрос Илюшина.

Строгое платье до щиколоток, синий жакет. Скрученная в низкий тяжелый узел на затылке темно-каштановая коса, легчайшие завитки выбившихся волос ореолом вокруг бледного лица. Под густыми бровями миндалевидные черные глаза. Перед ними сидело живое воплощение принцессы Жасмин.

– Картины? – недоверчиво переспросил Илюшин. Бабкин покосился на него: Макара тоже поразили красота и требовательность их гостьи.

– Два полотна одинакового размера, сто на восемьдесят. – Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях. – Исчезли из музея в ночь после выставки.

– Мы специализируемся на поиске пропавших людей. – Макар говорил мягко, но Сергей знал: Илюшин не выносит лгущих клиентов. – Почему вы пришли к нам, Анаит… простите, как ваше отчество?

– Анаит Робертовна, но лучше просто Анаит. – Упрямое движение маленького подбородка. – Вас хочет нанять художник, автор картин. Я выполняю его поручение.

«А спеси у тебя, милая, столько, будто ты эти поручения раздаешь».

– Расскажу вам детали… – начала девушка.

Илюшин отрицательно покачал головой.

– Мы специализируемся на поиске пропавших людей, – повторил он.

– Я понимаю. Вопрос гонорара обсуждаем!

– Боюсь, здесь нечего обсуждать…

– Игорь Матвеевич согласен на коэффициент «два» к вашему обычному вознаграждению…

– Не в этом дело…

– Выставка проходила с пятницы по воскресенье в Музее провинциального искусства, – упрямо начала она, будто не слыша. – Под нее были отведены четыре зала, эти картины висели в первом. Когда все закончилось, их сняли, упаковали и спустили в хранилище, из которого украли в ту же ночь…

– Вы напрасно тратите время на эти подробности. – Илюшин поднялся. – Это нужно рассказывать следователю, который ведет дело.

– От официального расследования нет никакого результата! – Она продолжала сидеть, словно не понимая, что ее выпроваживают.

– Мы ничем не можем помочь.

– Но послушайте!..

– Простите, мы вынуждены отказаться. – Илюшин сделал шаг к двери, и это было уже недвусмысленным завершением разговора. – Если картины действительно украдены, их поиском занимаются…

Он осекся. Чтобы Макар замолчал на полуслове, требовалась веская причина. Пару раз в своей жизни Сергей Бабкин думал – с некоторой обреченностью, – что, даже если он свернет напарнику голову, тот все равно продолжит вещать. Поэтому он насторожился и уставился на Илюшина. Первая его мысль была о сердечном приступе.

Однако Макар за сердце не хватался и на бок не заваливался. Он нахмурился, и только тогда Бабкин догадался перевести взгляд на девушку.

Она пыталась не расплакаться. В глазах набухли слезы, бледное лицо расцвело алыми пятнами. Она быстро сморгнула, и слезы хлынули ручьем. Восточная ее горделивая красота размылась, будто акварель, на которую плеснули водой, и перед ними оказалась несчастная, потерявшая самообладание девочка, совсем юная и растерянная.

Бабкин при виде плачущей женщины испытывал ощущение, очень похожее на тянущую зубную боль в сердце.

Илюшин же при виде плачущей женщины раздражался, потому что подозревал нехитрую манипуляцию. Но сейчас интуиция подсказывала, что никто не пытается таким образом добиться от них желаемого; более того, он запоздало понял, что все это время красавица держалась из последних сил, а высокомерной выглядела из-за скованности и смущения.

Чувство раскаяния Илюшину было чуждо. Однако он стремился восстановить собственный душевный комфорт, а для этого требовалось, чтобы бедный ребенок – теперь Макару казалось, что ей от силы лет восемнадцать, – перестал рыдать.

Поэтому оба забегали вокруг нее. Сергей при этом невнятно гудел, а Илюшин ворковал что-то утешительное. Однако конец слезам положило не их хлопотание, а то, что Бабкин в конце концов отдавил Илюшину ногу и Макар приглушенно взвыл.

– …с грацией молодого бегемота, – пробормотал он.

– А ты не стой под стрелой! – огрызнулся уязвленный Сергей. – А то мечешься, понимаешь, как бабочка-капустница!

Девушка сквозь слезы уставилась на них, и оба спохватились, что привычная перепалка происходит на глазах у посторонних.

– Вы почему кофе не пьете? – спросил Макар.

– Я сегодня уже три чашки выпила! – всхлипнула Анаит. – Не могу больше.

Бабкин сунул ей коробку с салфетками. Макар придвинул стул и сел рядом.

– Хорошо, с кофе разобрались. – Он говорил с таким видом, словно вопрос о напитке всерьез его беспокоил. – Теперь объясните, что с картинами. Ну, украли. Полиция найдет. В чем сложность? Это ведь не Ренуар?

Анаит покачала головой:

– Работы исчезли в ночь с воскресенья на понедельник, сегодня пятница. Никто не ищет. Сотрудник полиции приходил в музей, расспрашивал. Но больше ничего не произошло. Ах да, посмотрели видео с камеры…

– И что на видео? – заинтересовался Бабкин.

– Какой-то человек выносит упакованные картины с черного хода около шести утра, грузит в «Газель» и уезжает. Я сама не видела запись, мне рассказали в музее… Номера заляпаны грязью, а сам человек в таком, знаете… – Она провела ладонью перед лицом.

– Балаклава.

Девушка вытерла слезы и попыталась напустить на себя прежний независимый вид.

– А что с охраной? Почему сигнализация не сработала? – спросил Бабкин.

– Ее включают, только когда нет сторожа. А сторож был. Спал и ничего не слышал…

Анаит, кажется, снова готовилась заплакать. Но при этом встала и принялась озираться, ища сумочку. Щеки ее покраснели уже не от слез, а от стыда. Илюшин ясно видел, что ей неловко за свою несдержанность и она не собирается пользоваться их растерянностью, а хочет только сбежать, раз ей отказали.

Он взглянул на Сергея и едва не расхохотался. Бабкин выглядел как медведь, сожравший несвежего тюленя. На мрачной его физиономии были написаны сожаление о содеянном и тоска при мысли о том, какая расплата за это предстоит.

Иными словами, напарник уже все для себя решил.

«Ну, картины так картины», – пожал мысленно плечами Макар Илюшин.

В конце концов, он отказал девице в основном из-за неверно взятого ею тона и бессмысленного вранья. Дел у них сейчас не было. За предыдущее им заплатили в двадцать раз меньше, чем стоило расследование. Правда, они с Сергеем получили моральное удовлетворение[1]. Но «коэффициент», о котором упомянула барышня, пришелся бы очень кстати.

У него была и еще одна причина взяться именно за это дело.

– Присядьте, Анаит, – со вздохом сказал он. – Сережа, завари нам, пожалуйста, черный чай. Я надеюсь, чай с лимоном вы будете?

Девушка взглянула на Макара. Заплаканное лицо осветилось неуверенной надеждой.

– И булочкой, – пробасил Бабкин, который внезапно обрадовался непонятно чему.

Анаит Давоян работала ни больше ни меньше как советником по культуре у предпринимателя Игоря Бурмистрова.

– У Игоря Матвеевича есть и личный секретарь, – пояснила она. – В мою сферу обязанностей входит только поддержка его художественной деятельности.

Игорь Матвеевич для заработка продавал сантехнику, а для души писал картины. Вот уже год он состоял членом Имперского союза художников. Это творческое объединение живописцев и графиков проводило регулярные выставки, арендуя залы музеев или других подходящих площадок.

Музей провинциального искусства, по словам Анаит, был одним из постоянных партнеров Имперского союза. В этот раз для выставки Бурмистров предложил два своих лучших полотна, над которыми он работал последние месяцы. Спустя пару недель картинам предстояло отправиться в Амстердам, в одну из крупных местных галерей.