Фатальное трио (СИ) - Белова Юля - Страница 16
- Предыдущая
- 16/44
- Следующая
Я смело выдерживаю его взгляд и ощущаю вкус свободы. Мне кажется, я избавилась от заклятья, и он больше не властен надо мной. Его глаза темнеют, превращаясь в застывающий шоколад, но он не пытается ничего предпринять.
— Ты расстроена, — говорит он и от звука его низкого хриплого голоса в сердце опять начинает шевелиться беспомощность, но это длится лишь мгновенье.
— Ты расстроена, — повторяет он, — сейчас тебе плохо, а завтра будет ещё хуже. Но это пройдёт. Я тебя понимаю и подожду. Что бы ни случилось, изменить ничего уже нельзя — ты моя и знаешь это. Если хочешь, могу подвезти домой.
Я не намерена слушать эту чушь, поэтому делаю резкий предупреждающий жест указательным пальцем в его сторону, разворачиваюсь и иду по коридору.
Как бы я ни выглядела, внутри меня всё полыхает, в голове звенит, желудок сводит болезненными спазмами и грудь при каждом вздохе пронизывает боль. Я стараюсь казаться холодной и неуязвимой и, наверное, мне помогает шампанское, но в этот момент мне хочется верить, что дело во мне самой.
Я распахиваю дверь и уверенным шагом выхожу из особняка. Скорее всего, завтра я буду погибать от горя и тоски, не зная, как жить дальше. Но, как бы то ни было, сейчас я полна решимости и хорошо представляю, что должна буду сделать как можно скорее.
15. Новая жизнь
Я выхожу из учительской, поправляя на плече ремешок от сумки, вызвавшей такой горячий интерес у коллег. Блин, может мне вообще с мешком холщовым ходить и в рваной одежде? Наверное, и тогда они найдут к чему прицепиться.
Сегодня даже индифферентная русичка Зиночка высказалась в таком роде, что зачем мне вообще нужна эта работа, если одна моя сумка стоит как полугодовая зарплата. Это подарок от Ярослава, и столько она, разумеется, не стоит. Но какой бы ни была её стоимость, не возьму я в толк, каким образом эта несчастная сумка влияет на мою работу.
Ко всему прочему, я её пытаюсь продать, но что-то мне подсказывает, что выручу я за неё не так уж и много. А деньги мне сейчас нужны позарез.
Я иду по широкому и пустому школьному коридору, как-то слишком уж вызывающе и раздражённо стучу каблуками. Надо было спуститься по другой лестнице, а то не хватало ещё козлище повстречать. Я благополучно миную дверь с надписью «Директор школы Кузьмищев А.Е.», но сделав несколько шагов слышу, как дверь открывается и вслед мне раздаётся:
— Алиса Вадимовна, уже уходите?
Ну что за напасть. Я останавливаюсь, кляня свою глупую неосмотрительность. Поджидал он меня что ли?
— Зайдите ко мне на минуточку. Надолго я вас не задержу.
Вот же невезуха! Я медленно и обречённо поворачиваюсь:
— Да, Анатолий Евгеньевич, конечно.
Конечно, Анатолий Евгеньевич, мне же больше нечего делать, как выслушивать ваши замечания. И на важную для меня встречу я не опаздываю, так что могу хоть до утра восхищённо внимать вашим мудрым, оригинальным и поучительным речам.
Я захожу в кабинет вслед за директором и останавливаюсь около двери, оставляя её приоткрытой. Так я пытаюсь дать понять, что готова находиться здесь действительно лишь минуточку и на большее ему рассчитывать не стоит.
Козлище, как я мысленно его называю, не вызывает у меня приятных эмоций. Это холостой самовлюблённый пятидесятипятилетний дядька, считающий себя плейбоем и сердцеедом. Он худощав, носит тесные потёртые джинсы и лимонный кашемировый свитер на голое тело. Ещё от него всегда пахнет табаком и недорогим парфюмом.
— Проходите-проходите, что вы у дверей, как неродная.
— Так на минуточку же, Анатолий Евгеньевич. Просто мне бежать нужно, у меня встреча важная.
— Понимаю, Алиса Вадимовна, понимаю. Буду краток, без прелюдий, так сказать, — он улыбается и подмигивает как бы с намёком на сексуальный подтекст слова «прелюдия» и подходит ко мне очень близко, почти вплотную. Сатир. — Дверь прикрою всё-таки.
Директор протягивает руку над моим правым плечом и закрывает дверь, распространяя густой бриз, обдающий запахом дезодоранта и табачного перегара. Его выцветшие, некогда карие глаза за модной титановой оправой и прямой с бордовыми прожилками нос оказываются прямо передо мной.
Он в своём амплуа. Я уже не первый раз оказываюсь в таком положении и, хоть меня это страшно бесит, стараюсь реагировать как можно нейтральнее и просто молча жду.
— Вот какое дело, Алиса Вадимовна, — в сотый раз повторяет он моё имя. Это типа устанавливает между нами особый психологический контакт. Ну давай, пожалуйста, скорее и руку свою убери.
— Вы позволите, — говорю с лёгкой улыбкой, — я присяду, раз уж попала в ваши сети.
— Да, конечно, — отступает он, широко и приглашающе размахивая рукой, — присаживайтесь. Ох, какая сумочка у вас роскошная.
И этот туда же. Я не отвечаю, подхожу к столу и сажусь на стул для посетителей.
— В общем, Алиса Вадимовна, мы тут с Натальей Степановной над планом сегодня снова трудились и решили забрать у вас пару часиков.
— Как так? — мои брови непроизвольно лезут вверх.
Да что ж это такое! Сердце обрывается и в груди становится пусто и безжизненно. Ну не рыдать же мне здесь, честное слово. Я закусываю губу.
— Да-да, забираем и не спорьте. От вас не убудет, вы же у нас не бедствуете, а Зинаиде Михайловне очень даже пригодится. Так что литературу в седьмом «б» теперь будет вести она.
— Но почему, Анатолий Евгеньевич? Вы у меня и так почти все часы забрали, как это понимать, вообще?
— Что тут понимать-то? Вы, Алиса Вадимовна, не кипятитесь, — он подходит ко мне со спины и кладёт руки на плечи. — Не кипятитесь. Вы подумайте, я же в первую очередь должен об учебном процессе беспокоиться, а эффективность нам ваша не нравится. Ну, не то, чтобы совсем не нравится, но надо бы вам поработать над профессиональными качествами.
Да отстань ты своим харрасментом. Лицо заливает краска и чувство беспомощности мгновенно вытесняется негодованием.
— Объясните мне, пожалуйста, что здесь происходит, — я резко сбрасываю его руки и встаю со стула. — Сумка нравится, и плечи, судя по всему, тоже, а эффективность не нравится значит?
Он разводит руки в стороны и растягивает тонкие губы в улыбке:
— Выходит, что так.
— Вы очень сильно заблуждаетесь на мой счёт, Анатолий Евгеньевич. Бедствую — это даже мягко сказано, я буквально на грани выживания. А эффективность моя, как учителя, чрезвычайно высока. И точно никак не ниже, чем у вашей любимицы Зинаиды Михайловны. Так что верните мне, пожалуйста, все мои часы и прибавьте ещё, а то я на вас жалобу напишу. В управление образования, профсоюз и полицию нравов.
Директор жизнерадостно смеётся:
— В полицию нравов. Ценю ваше чувство юмора, Алиса Вадимовна.
Вот же скотина. Неужели правда хочет меня в постель затащить? Я делаю глубокий вдох, чтобы не выпалить всё, что о нём думаю и быстро, не прощаясь выхожу из кабинета. Козлище и есть. Что делать-то? Другую школу что ли искать? Я смотрю на часы и понимаю, что опаздываю. Ещё на метро полчаса ехать.
***
В последнее время я не люблю метро, потому что время, когда я бездвижно стою в вагоне, уходит исключительно на самокопание, рефлексию и неизбежную жалость к самой себе. Вот и сейчас я в миллионный раз прокручиваю в голове то, что со мной случилось.
Всё моё общение с Яром сейчас сводится, по сути, к «Телеграму». После вечеринки у Дурова я поехала к Кате, а его попросила собрать мои вещи и отправить с курьером. Он несколько раз пытался со мной поговорить и даже в школу приезжал, но я к нему не вышла. О чём нам разговаривать? Мне и так всё понятно, даже более чем, а эти «я всё могу объяснить» и «это не то, чем кажется» лишь жалкие попытки оправдаться.
В конце концов, курьер вещи привёз, но несколько дней мне пришлось пользоваться гардеробом Кати. Она моя давняя подруга, ещё со школы, так что приютила меня без проблем. Квартира у неё небольшая, но симпатичная. В банке Катя зарабатывает не слишком много, но ей родители помогают, а вот мне сейчас приходится рассчитывать только на себя.
- Предыдущая
- 16/44
- Следующая