Предводитель волков - Дюма Александр - Страница 8

• Предыдущая
• 8/56
• Следующая

Тибо с минуту поколебался, но, увидев, что выражение лица барона становится все более грозным и неповиновение только сильнее раздражает его, и надеясь, что барон хочет всего лишь потребовать от него какой-то услуги, решился покинуть свое убежище.

Не успел он выйти из-под навеса, как сеньор Жан, пришпорив коня, поскакал прямо на него, и Тибо получил сильный удар по голове рукояткой хлыста.

Башмачник, оглушенный ударом, пошатнулся, потерял равновесие и упал бы лицом вниз, если бы барон Жан, высвободив ногу из стремени, не ударил его в грудь изо всех сил, отчего бедняга не только выпрямился, но покачнулся назад и рухнул навзничь у двери своей хижины.

— Получай, — сказал барон, отвешивая ему удары, — это тебе за твою ложь, а вот это — за твои насмешки!

После этого, нимало не беспокоясь о валявшемся на земле Тибо, сеньор Жан весело протрубил собакам, сбежавшимся на лай Маркассино, и ускакал на своем коне.

Тибо с трудом поднялся и ощупал себя с ног до головы, проверяя, не сломал ли он какой-нибудь части тела.

— Так-так, — сказал он, погладив свои руки, а потом и ноги, — с удовлетворением вижу, что и сверху и снизу все цело. Вот как вы обращаетесь с людьми, господин барон, и это только потому, что женились на незаконной дочери принца! Что ж, господин начальник волчьей охоты, хоть вы и великий охотник, но не вам полакомиться мясом оленя, за которым гонитесь, — это сделает бездельник, тупица и негодяй Тибо. Да, клянусь, я съем его! — воскликнул башмачник, все более укрепляясь в своем смелом решении. — А мужчина, дав клятву, должен непременно выполнить ее!

Не мешкая, Тибо сунул за пояс нож, подхватил рогатину и, определив направление по лаю собак, со всех ног по прямой побежал туда, куда, описывая дугу, двигалась охота.

У Тибо были две возможности: устроить на пути оленя засаду и убить зверя рогатиной или завладеть им, когда собаки загонят его.

Как ни сильно Тибо был занят мыслью о мести барону Жану за его грубость, все же на бегу он не переставал мечтать о пирах, которые он станет задавать сам себе целый месяц, об оленьих лопатках и окороках, в меру замаринованных, зажаренных целиком на вертеле или ломтиками на сковороде.

В конце концов желание мести так соединилось с чревоугодием, что он разом представлял себе и жалкий вид барона, когда тот будет возвращаться в замок с пустыми руками, и себя самого, когда он закроет поплотнее дверь, поставит рядом бутылку вина и останется один на один с окороком; он уже видел красный душистый сок, вытекающий из окорока, в который раз за разом вонзается лезвие ножа. Продолжая бежать со всех ног, Тибо исподтишка посмеивался.

Насколько можно было об этом судить, олень направлялся к мосту, переброшенному через реку Урк между Норуа и Троеном.

В те времена мост, соединявший берега, состоял из двух балок и нескольких досок.

Вода в реке стояла высоко, течение было сильное, и Тибо подумал, что олень не решится перейти реку вброд.

Поэтому башмачник спрятался за камнем рядом с мостом и стал ждать.

Прошло немного времени, и вдруг неожиданно в десяти шагах от него высунулась грациозная голова оленя: насторожив уши, животное пыталось различить в шуме ветра звуки охоты.

Очень взволнованный этим внезапным появлением зверя, Тибо вскочил, покрепче перехватил рогатину и бросился на добычу.

Одним прыжком олень отскочил на середину моста, вторым прыжком — на другой берег, а сделав третий, скрылся с глаз.

Рогатина, пролетев не меньше чем в футе от него, воткнулась в землю в пятнадцати шагах от того места, где была брошена.

Никогда еще Тибо не был так неловок — Тибо, во время своих странствий самый меткий из участников состязаний!

Разозлившись на самого себя, он подобрал свое оружие и стремительно прыгнул на мост вслед за оленем.

Тибо не хуже оленя знал эти места, поэтому он сильно опередил зверя и спрятался за стволом стоявшего недалеко от тропинки бука.

На этот раз олень был так близко, что башмачник спросил себя, не лучше ли будет ударить его рогатиной, чем бросать ее.

Это колебание длилось одну секунду, но, животное, метнувшись быстрее молнии, оказалось в двадцати шагах от охотника; таким образом, вторая попытка Тибо настигнуть оленя удалась не лучше, чем первая.

Лай собак тем временем все приближался, и через несколько минут план Тибо мог стать неосуществимым.

Но надо отдать должное упрямству башмачника: его желание завладеть зверем росло по мере того, как возникали новые препятствия.

— Но он мне нужен! — воскликнул Тибо. — Да! И если есть для бедных людей Бог на небе, я одержу победу над этим бароном, который прибил меня как собаку; тем не менее, я человек, я мужчина и готов доказать это.

Тибо подобрал свою рогатину и побежал дальше.

Но Бог, к которому он взывал, казалось, не услышал его или решил испытать его терпение, потому что третья попытка оказалась не более удачной, чем две предыдущие.

— Разрази меня гром! — кричал Тибо. — Похоже, Господь совершенно оглох. Что ж, тогда пусть дьявол откроет уши и услышит меня! Проклятая тварь, с помощью Бога или черта, но я хочу тебя заполучить и добьюсь своего!

Не успел Тибо до конца произнести свое двойное богохульство, как зверь вернулся, в четвертый раз пробежал мимо и скрылся в кустах.

Это произошло так неожиданно и так мимолетно, что Тибо не успел даже поднять рогатину.

А лай собак раздавался уже близко, и охотник не решился продолжить преследование.

Он огляделся, увидел дуб с густой листвой, бросил рогатину в кусты; обхватив ствол, забрался на дерево и спрятался в кроне.

Он не без оснований предполагал, что в погоне за зверем охота проследует мимо.

Собаки не потеряли след. Никакие уловки оленю не помогут: они не отстанут от него.

Тибо не просидел на ветке и пяти минут, как появились собаки, а за ними барон Жан, который в свои пятьдесят пять лет возглавлял охоту, словно двадцатилетний.

Мы не беремся описать ярость сеньора Жана.

Потерять четыре часа из-за такой твари — и так и не догнать ее!

Никогда с ним такого не случалось.

Барон ругал своих людей, хлестал собак; толстый слой грязи, покрывавший его высокие гетры, принял красноватый оттенок — так он изодрал шпорами бока своего коня.

На мосту через Урк барон испытал недолгое облегчение: стая неслась по следу, сбившись так плотно, что он мог бы всю ее укрыть своим плащом.

Теперь сеньор Жан был так доволен, что не только напевал себе под нос, но отвязал охотничий рог и затрубил во всю мощь своих легких, что проделывал лишь в исключительных случаях.

Но, к несчастью, он радовался недолго.

Внезапно, как раз под тем деревом, на которое забрался Тибо, лай собак, сливавшийся в ласкавшую слух барона музыку, смолк словно по волшебству: вся стая потеряла след.

Маркотт, спешившись по приказу хозяина, попытался снова отыскать его. Другие охотники присоединились к нему.

Никто ничего не нашел.

Однако Ангулевану очень уж хотелось затравить обнаруженного им зверя, и он тоже стал искать.

Все кричали, подбадривая собак, но громовой голос барона перекрывал другие звуки.

— Тысяча чертей! — ревел он. — Маркотт, эти собаки, что, сквозь землю провалились?

— Нет, монсеньер, они здесь, но они потеряли след.

— Как потеряли след?! — заорал барон.

— Откуда мне знать, монсеньер? Я сам ничего не понимаю, но это так.

— Потеряли след? — продолжал барон. — Потеряли след в лесу, где нет ни ручья, в который зверь мог бы войти, ни скалы, на которую он мог бы запрыгнуть? Ты сошел с ума, Маркотт!

— Я, монсеньер?

— Да, ты сумасшедший, а твои собаки сущие клячи!

Маркотт обычно на удивление кротко сносил оскорбления, щедро расточаемые бароном в критические моменты охоты всем подряд. Но обиды, нанесенной его собакам, он снести не мог и, выпрямившись во весь рост, горячо вступился за них:

— Как, монсеньер, клячи? Мои собаки клячи? Они, свалившие волка после бешеной погони, в которой пал ваш лучший конь? Мои собаки клячи?

• Предыдущая
• 8/56
• Следующая