Наследие (СИ) - Рави Ивар - Страница 18

Столы накрыли во дворе крепости, чтобы не беспокоить криками мать и малыша. Два огромных костра, сложенных недалеко от пиршественного стола, давали отличное освещение. Застольные речи говорить Русы не умели, на свою голову сказал пару тостов. Языкастый Терс не мог наговориться, вскакивая каждый раз и прося слова для тоста. Ячменка из бочек оказалась отличной, пилась легко, в голову била кувалдой. Один за другим напившиеся гости сползали с табуретов, укладываясь спать рядом со столом.

Когда на востоке заалело небо, за столом остались только я, Богдан и Гуран, не особо налегавший на ячменку. Немногословный Богдан разлил последнюю ячменку по кубкам и, к моему удивлению, попросил слова.

— Макс Са, впервые увидев Тебя, я не поверил, что Ты — Великий Дух и Посланник Бога. Но само Небо благоволит Тебе, сам Господь оберегает Тебя. И именно Господь послал Тебе сына, чтобы всё то, что Ты сделал — не пропало. Пусть Иван, Твой наследник, продолжит дело своего отца и приведет наш народ к счастливой жизни. За Твоего наследника! — выдохнув, Богдан залпом выпил свой кубок.

— За наследство! — Гуран только пригубил свой кубок, страдальчески сморщив лицо.

— За Наследие, — немного перефразировав, повторил я за Лутовым, опрокидывая в глотку ядрёную ячменку.

Прошло больше двух недель с момента святотатства: еретик Макс Са перебил воинов в Будилихе и сжег город, оплот Веры. После информации от спасшихся в Будилихе святых отцов Никон категорически запретил покидать города и поселения, ожидая нападения армии еретика. В который раз дряхлеющий старец корил себя за малодушие и благородство, что не удушил в темном подвале смутьяна и его женщину. Захотелось ему на старости лет поиграть в благородство, пойдя навстречу просьбе еретика утопить его в море. Он всё знал, этот проклятый Макс Са, знал, что по дороге в порт на повозку нападут его сторонники. Возможно, даже специально дал себя поймать в деревне Крайней, чтобы разузнать про количество воинов в Будилихе и в самом Макселе. Теперь Никон в этом не сомневался, его старческий мозг не отдыхал ни днем, ни ночью, ища варианты быстрой и легкой победы над заклятым врагом.

Частичный разгром дикарей общины Сан-Техе — утешение слабое. На дикарей наткнулся большой отряд его церковной конницы, когда те предавались греху и чревоугодию неподалеку от дороги из Макселя в Будилиху. Женщины, — те самые, что были захвачены в Будилихе, а их опознали его всадники, — с радостью совокуплялись с этими полудикими животными-людьми. Именно их сладострастные крики и услышал Петро, командир конной сотни, решивший разузнать, что творится в чаще кустарников.

Со слов Петро, застигнутые врасплох дикие не сразу осознали опасность, продолжая предаваться греху. Церковная конница обрушилась на них, как гнев Господень: стоя перед Патриархом, Петро в деталях рассказал тогда про свою победу. Они не щадили даже женщин, этих будилихских блудниц, застигнутых на месте преступления. Но победа оказалась неполной: дикие исчезли в зарослях кустарника, оставив на злополучной поляне двенадцать трупов своих сородичей и унося своего убитого или тяжелораненого вождя. Кроме диких, на поляне осталось ещё десять мертвых женщин и семнадцать тел всадников из церковной сотни: даже застигнутые врасплох, Сан-Техе сражались с яростью зверя.

Тот случай укрепил Никона в мысли, что отряды Макса Са бродят в окрестностях городов, ожидая удобного случая для нападения. Все просьбы Синода и императора Тихона о необходимости атаковать Берлин Патриарх отметал не выслушивая. Находясь одной ногой в могиле, он страстно не желал окончить свои дни, стоя на коленях перед еретиком. А так и случится, едва армия уйдет в сторону Берлина.

Но дни проходили за днями, люди немного осмелели, стали покидать города, чтобы решать насущные проблемы.

Когда минуло более двух недель, а никто так и не видел воинов еретика, Никон прозрел. Он понял, что Макс его обманул; понял также, что Ченк раскрыт, а его письмо — подметное. В своем письме, что прислал его шпион, тот писал об армии Макса Са, находящейся в окрестностях Макселя. Но самой большой болью в сердце Патриарха горело понимание своей ошибки — попытки использовать Сан-Техе для убийства Макса.

Еретик со совей армией находился далеко, а вот дикие шастали близко. Со слов Петро, командира церковной сотни, следы диких уходили в юго-восточном направлении, в сторону их общины недалеко от Портбоу. Следовало за обман доверия вырезать этот языческий народ, что Никон и собирался сделать, дожидаясь прихода Петро.

Когда командир церковной сотни ушел, получив в распоряжение две сотни пехотинцев для расправы с Сан-Техе, Никон устало откинулся на подушки. Петро очень просил дать ему кавалерию, но Патриарх не хотел использовать лучших для расправы с дикими. Двух сотен пехотинцев хватит, чтобы разделаться с язычниками. Через пару дней с дикими будет покончено, а следом придет очередь и самого еретика. Его священники объявили о первом крестовом походе против нечисти, собирая под свои знамена верных людей. Правда, в последнее время в самом Макселе участились случаи неповиновения от черни — было несколько нападений на дома верных ему зажиточных людей. Дальше откладывать возмездие не имело смысла — каждый день число сторонников еретика множится, несмотря на все старания, слух с сожженной Будилихе не удалось пресечь.

Его второй шпион, остававшийся в Берлине нераскрытым, прислал весть, что нападения немцев не последовало. Это могло означать что угодно: от страха немецкого короля перед еретиком до желания просто игнорировать прежние договоренности. Его верный Гранит вскоре вернется — этот человек по своей ловкости и находчивости стоит любых трех лучших воинов. Гранит даст исчерпывающий ответ, а после того, как они покончат с Берлином, Никон подумает, как наказать своего союзника, не выполнившего свои обязательства.

Но Гранит не мог ему ничего рассказать, и Никон не знал, что он никогда больше не увидит этого прощелыгу. Гранит в этот момент висел вверх ногами на центральной площади Берлина: Макс Са всегда выполнял данные им угрозы.

С момента, как Санчо произнес «Макш», и «Катти Сарк» подняла якорь, готовясь к выходу из бухты, прошло около часа. Тиландер ежесекундно бросал взгляд в сторону прямоугольника молочного тумана, боясь не увидеть его. Гигантский осьминог, все эти дни практически загораживавший выход из бухты, лениво поплыл в сторону тумана.

— Поднять кливер! — скомандовал Тиландер, отмахиваясь от наседавших на него Мала, Бера и Лайтфута.

— Почему именно сейчас? Что случилось, — продолжал допытываться Лайтфут. Мал и Бер тоже не отставали, засыпая Германа вопросами.

— Я не знаю, но чувствую, что Санчо прав. Этот осьминог, плывущий в сторону тумана… да и сам сам туман… его не было все эти дни. Не знаю, как это объяснить, но у меня ощущение: за нами присматривают сверху, а указание передают через Санчо, его и спросите!

Тиландер в сердцах сплюнул за борт — как объяснить то, чего он не понимает сам? Но в одном он полностью уверен — Санчо обладает каким-то невероятным даром, не просто так его судьба оказалась связана с Максом. Да и сам русский, — Тиландер впервые подумал о национальности, — тоже непрост — все эти его природные явления в критические моменты. Продолжая крутить штурвал и направляя парусник в сторону квадрата тумана, Тиландер вспомнил про землетрясение, про солнечное затмение. Они происходили в тот момент, когда Макс нуждался в чуде — это само по себе уже подозрительно. А дождь в Макселе после продолжительной засухи? Небеса разверзлись сильнейшим ливнем после слов Макса к Русам, чтобы попросили Бога о дожде. Да после таких фактов даже самый неверующий станет убежденным апологетом Веры.

Герман почувствовал, как на его голове зашевелились волосы — а вдруг Макс и на самом деле имеет отношение к Высшим Силам?

Когда до тумана осталось меньше кабельтова, гигантский осьминог резко свернул в сторону — расположившись на поверхности океанской воды, существо словно провожало взглядом парусник. Пронзительный крик над головой заставил Тиландера задрать голову: высоко в небе кружили летающие твари-динозавры, не приближаясь к квадрату тумана.