Пятая колонна. Рассказы - Хемингуэй Эрнест - Страница 6

Филип (звонит в колокольчик). Могу себе представить.

Дороти. А мог бы поднабраться знаний и написать книгу о диалектике. На рынке всегда найдется место для новой книги о диалектике.

Филип. Да неужто?

Дороти. Но, дорогой мой Филип, начинать нужно прямо здесь и сейчас. Найди себе стоящее занятие и оставь этот непутевый образ жизни.

Филип. Я читал в одной книжке, но все не имел возможности убедиться… Правда, что каждая американка, проникшись к мужчине чувствами, первым делом пытается заставить его от чего-нибудь отказаться? Попойки бросить или там сигареты «Виргиния», гетры, охоту, еще какой-нибудь вздор?

Дороти. Нет, Филип. Дело в тебе, ты бы для всякой женщины оказался твердым орешком.

Филип. Надеюсь, что так.

Дороти. И я вообще не хочу, чтобы ты от чего-то отказывался. Наоборот, я хочу, чтобы ты за что-нибудь взялся.

Филип. Хорошо. (Целует ее.) Обязательно. Ты пока завтракай. Мне нужно вернуться к себе и кое-кому позвонить.

Дороти. Филип, не уходи.

Филип. Я мигом обернусь, дорогая. И буду страшно серьезным.

Дороти. Знаешь, что ты сейчас сказал?

Филип. Конечно.

Дороти (просияв от счастья). Ты сказал: «дорогая».

Филип. Я знал, что это болезнь, но не подозревал, что заразная. Прости меня, милая.

Дороти. «Милая» – тоже прелестное слово.

Филип. Итак, до свидания… э-э… любимая.

Дороти. «Любимая»? О, дорогой!

Филип. До свиданья, товарищ.

Дороти. «Товарищ»? Ты только что говорил: «дорогая»!

Филип. Да, «товарищ» – слово серьезное. Не стоит им просто так разбрасываться. Забираю назад.

Дороти (восторженно). Ой, Филип, у тебя развиваются навыки дипломата!

Филип. Боже – ну, или кто там – меня упаси!

Дороти. Не кощунствуй. Еще накличешь беду.

Филип (торопливо, довольно мрачно). До свиданья, дорогая-любимая-милая.

Дороти. «Товарищем» больше не называешь?

Филип (в дверях). Нет. Видишь ли, у меня развиваются навыки дипломата.

Дороти (звонит Петре. Говорит с ней, сидя на постели и удобно откинувшись на подушки.) Ах, Петра, он просто душка – такой резвый, игривый! Но вот беда: не хочет ничем заниматься. Он якобы должен писать для какой-то дурацкой газеты в Лондоне, но люди из цензуры поговаривают, что он туда ничего не посылает. Филип для меня – глоток свежего воздуха после Престона с его вечными рассказами о жене и детях. Ну и пусть себе возвращается к ним, раз уж прямо жить без них не может. Спорим, что не вернется? Ох уж эти женатики-отцы военного времени. Сначала подбивают клинья, а едва затащат тебя в постель, как начинают клевать тебе мозг разговорами о жене и детях. То есть именно что «клевать». Не знаю даже, как это я столько терпела. Вдобавок Престон такой мрачный. Только и повторяет, что город падет, и глаз не сводит с карты. Очень раздражает, когда мужчина весь день пялится на карту. Отвратительная привычка, правда, Петра?

Петра. Сеньорита, я в этом не разбираюсь.

Дороти. Ах, Петра, вот интересно: что он теперь поделывает?

Петра. Ничего путного.

Дороти. Петра, не надо так говорить. Это какое-то пораженчество.

Петра. Нет, сеньорита, политика не для меня. Я просто работаю.

Дороти. Ну, иди. А я, наверное, еще немного посплю. Что-то меня разморило сегодня; мне так хорошо.

Петра. Приятного вам отдыха, сеньорита. (Выходит и закрывает за собой дверь.)

Филип. Да. Правильно. Пришлите его сюда.

Филип. Салют, товарищ. Входи.

Солдат. Меня прислали из бригады. Велели явиться в сто тринадцатый номер.

Филип. Я сменил номер. Приказ при себе?

Солдат. Его отдали в устной форме.

Филип. Ochenta – dos zero uno cinco[21]. Алло, Пикша? Нет? Дайте Пикшу. Это Хек. Да, Хек. Хорошо. Пикша? (Повернувшись к Солдату.) Товарищ, как ваша фамилия?

Солдат. Уилкинсон.

Филип. Алло, Пикша, вы посылали товарища Уилкинсона в рыбную лавку? Понял. Большое спасибо. Салют. (Повесив трубку, оборачивается к Солдату и протягивает ему руку.) Рад тебя видеть, товарищ. Чем могу помочь?

Солдат. Ожидаю ваших распоряжений.

Филип. А-а. (Похоже, что его мучит какая-то мысль.) Вам сколько лет, товарищ?

Солдат. Двадцать.

Филип. Успели хоть повеселиться?

Солдат. Я здесь не для этого.

Филип. А! Ну, конечно. Я просто спросил.

Должен сразу предупредить. Вам придется разыграть представление, во время которого для пущего авторитета вы будете при оружии. Но применять его запрещается при любых обстоятельствах. При любых. Вам понятно?

Солдат. Даже для самообороны?

Филип. При любых обстоятельствах.

Солдат. Ясно. Что я должен делать?

Филип. Спуститесь вниз и пройдитесь немного. Потом возвращайтесь сюда и зарегистрируйте номер на свое имя. Когда все будет исполнено, дайте мне знать, в каком вы номере, и ждите дальнейших указаний. Сегодня вы просидите там почти целый день. (После минутного колебания). Гуляйте не торопясь. Можете выпить кружку пива. В «Агвиларе» сегодня пиво дают.

Солдат Уилкинсон. Я не пью, товарищ.

Филип. Это правильно. Превосходно. Мы, старая гвардия, заражены пороками, словно проказой; и лечиться от них, пожалуй, уже поздновато. Но вы – достойный пример для таких, как мы. Можете выполнять.

Солдат Уилкинсон. Слушаюсь, товарищ.

Филип (после его ухода). Какая жалость. Эх, какая жалость!

Да? Это я, все правильно. Нет. Мне очень жаль. Перезвони позже. (Вешает трубку. Телефон звонит еще раз.) Ну, слушаю. Да. Я страшно раскаиваюсь. Ужас, да. Обязательно. Но не сейчас. (Вешает трубку. Телефон звонит снова.) Ну, слушаю. Я же сказал, что раскаиваюсь. Давай чуть позже, а? Нет? Ладно. Иди сюда, и покончим с этим.

Входи уже.

Слушай, мне очень жаль.

Престон. А толку от твоих сожалений? Ты вел себя, как свинья.

Филип. Точно. Теперь-то что делать? (Ровным, невозмутимым голосом.) Я уже извинился.

Престон. Для начала хотя бы сними мой халат и тапки.

Филип (снимает). Как скажешь. (Отдает вещи Престону.) (Печально.) Может, продашь мне халат, а? Ткань очень приятная.

Престон. Нет. А теперь – вон из моего номера.

Филип. Ну что ты опять начинаешь?

Престон. Если не уберешься, я позвоню и скажу, чтобы тебя отсюда выставили.

Филип. А, ну тогда звони.

Управляющий. Ничего в порядке?