Мой кровный враг - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 11

– Держи. Осторожней только, крепкое.

Я помотала головой.

– Не дури, – сказал он.

Помедлив, я все же взяла флягу, из горлышка которой остро шибало хмельным. Закашлялась, едва не разлив содержимое – рот и горло обожгло.

– Что это за гадость?

– Перегнанное вино.

Я нахмурилась – вообще, такие вещи должны быть по моей части, я же алхимик, как-никак. Но разум отчаянно отказывался подчиняться, пока я с усилием, словно выдирая пальцами гвоздь из стены, не выкопала воспоминания.

– Из Ландернау, что ли, вез?

Там, говорят, придумали пропустить вино в перегонный куб, и то, что получалось, по слухам, сшибало с ног с одного кубка. Какой там кубок, у меня от неполного глотка в голове зашумело! Но как можно по доброй воле пить этакую гадость?

– Если из Ландернау – он золотым выходит, откуда у меня деньги? – ухмыльнулся Алан. – Сам перегнал. Из браги. Отличная штука: и раны обеззараживает, и мозги прочищает.

– По-моему, наоборот.

– Это ты просто мало выпила. Глотни еще. Одного глотка хватит. – Он помолчал и добавил: – Я же говорил, что ты не убийца.

Перед глазами, словно наяву, снова встал тот мужик с ножом в груди, я, зажмурившись, мотнула головой и выпила еще. На какой-то миг действительно стало ни до чего – отдышаться бы. Отчаянно кашляя и хватая ртом воздух, я вернула флягу.

– Привыкну.

– А оно тебе надо – привыкать?

Я пожала плечами. Алан озабоченно оглядел меня с головы до ног.

– Подождешь меня с полчаса? Пойду, пошарю…

Меня передернуло.

– … да и обычай требует вздернуть труп разбойника за ноги на дерево.

– А это действительно нужно? – поинтересовалась я, в который раз пытаясь подавить тошноту.

– Чтобы другим неповадно было. – Алан пожал плечами так спокойно, будто говорил об испорченной одежде.

Я покачала головой.

– Не понимаю. Они совсем-совсем идиоты? Напасть на мага?

– Голод и отчаяние толкают людей на страшные вещи, – негромко проговорил Алан. – Если бы они потребовали только кошелек, я бы позволил им уйти.

– А они бы потом отобрали последнее у того, у кого не хватит сил – или хватит совести… кого отчаяние толкнет не на большую дорогу, а в петлю.

– Тоже правда. – Алан глянул в ту сторону, где лежали трупы, и махнул рукой.

– Чума с ними, от пары медяков не разбогатеем. Пойдем отсюда.

В деревне Алан решительно миновал несколько добротных домов и остановился у покосившегося плетня. Я с сомнением разглядывала потемневшую дранку на крыше, кажется, даже с прорехами, окна, наглухо закрытые ставнями – видать, стекол в них вовсе не было. Глина, которой обмазан сруб, потемнела и потрескалась. Более-менее ухоженным выглядел только огород – ровные грядки со свеклой и морковкой, пышные кусты капусты, еще не закрутившейся в кочаны. Никаких сорняков. Видать, с огорода только хозяева и кормятся…

– Или вдова, или бобыль старый живет, – сказал Алан. – Такие охотней пускают, все приработок. И дети по головам скакать не будут.

По мне – так и пусть дети скачут, лишь бы чисто было внутри. Отец говорил: чернь живет в грязи. Если что, заночую во дворе.

Я бы не взялась гадать, сколько лет хозяйке – может, тридцать, может, шестьдесят, а то и все шестьсот. Волосы скрыты платком, лицо выдублено солнцем, загар подчеркивает все морщины. Руки – заскорузлые, с широкими, как у мужчины, ладонями и глубокими трещинами, куда намертво въелась земля. Босые ноги, припорошенные пылью. И по тому, как она поклонилась гостям, даже мне, не слишком разбирающейся в хворях, стало ясно, что со спиной у нее не все ладно. Алан поклонился в ответ – как равной, пришлось и мне склонить голову. Я решила молчать, слушать и делать выводы, и так уже наворотила сегодня дел.

– Пустишь заночевать, хозяюшка? – улыбнулся Алан. Да так улыбнулся, будто в целом свете не было никого прекрасней этой скрюченной тяжелым трудом и невзгодами женщины.

– Пустить-то пущу. – Ее лицо смягчилось. – Чай лавок не пролежите. Только кормить нечем, не обессудьте.

– Были бы стены и крыша, а с остальным мы разберемся, – снова улыбнулся он.

– Проходите.

Я зашла вслед за Аланом, огляделась. Топили в избе по-черному – копоть ровным слоем покрывала потолок и примерно пол-ярда стены, ниже она была чистая, беленая. Земляной пол, присыпанный чистым песком, выскобленный добела стол, широкие лавки вдоль стен, похоже, заменяющие кровать и самой хозяйке. Большой сундук в дальнем углу.

Чисто. Остальное – ерунда.

Алан тоже огляделся, сунул мешок под лавку. Повернулся к женщине.

– Позволишь, хозяйка?

Не дожидаясь ответа, сплел заклинание. Хозяйка охнула, как-то неловко выпрямилась, вытянувшись в струнку, обмякла. Неуверенно повела плечами, а потом склонилась едва ли не до земли.

– Благодарствую, господин целитель. Только отплатить мне нечем.

Оно и так видно, что нечем. За услуги мага-целителя в столице платят золотом, а у этой и медяка, наверное, не наберется.

– Ты уже отплатила, – отмахнулся Алан. – Крыша над головой да прочная дверь по нынешним временам драгоценность.

Дверь у нее и в самом деле была хороша – толстая, с тяжелым брусом-засовом.

– Давеча ночью приходили чумные, – покачала головой женщина, – трех собак сожрали, потом к тестю старосты ломились, говорит, чуть все в доме со страху не перемерли.

Алан кивнул, разом помрачнев.

– Вот и я о чем. – И сменил тему: – Пойду по деревне пройдусь, пока не стемнело. Может, еды добуду.

Я вышла на крыльцо вслед за ним.

– Мне пойти с тобой?

– Как хочешь, – пожал он плечами. – Ты умеешь что-то, за что могут расплатиться деньгами или едой? Даже если хозяйка решит нас покормить из благодарности, в том горшке, что стоит на печи, хорошо если пустая похлебка с крапивой да горстью крупы. С голодухи, конечно, и это пир…

Я растерянно покачала головой. Умела-то я много чего – например, знала, как получить гремучий порошок, которым можно разнести крепостную стену не хуже чем магией. Как сделать смесь, которая будет гореть даже под водой. Как извлечь золото и серебро из беднейшей руды, чтобы не перебирать руками тысячу стоунов породы ради одного золотника драгоценного металла. Тот же перегонный куб, о котором упоминал Алан. Но такими вещами не займешься на коленке, да и кому все это нужно в деревне? А уж про танцы, вышивание и ведение хозяйства и вовсе говорить нечего.

– Тогда, если любопытно или не хочешь скучать – пойдем вместе, – сказал Алан. – Будешь улыбаться суровым бородачам, чтобы охотнее раскошеливались.

– Иди ты, – беззлобно огрызнулась я, – сам улыбайся. Дородным бабенкам, кошельки у них обычно.

– Уж не ревнуешь ли ты?

– Совсем обалдел? – взвилась я. – Сейчас возьму дрын и покажу тебе, кто тут ревнует!

Алан заржал и рванул за калитку. Гоняться за ним я, само собой, не стала. Нет, ну каков наглец, а? Алан из-за забора ослепительно улыбнулся и зашагал по улице. Я невольно фыркнула ему вслед и тут же выкинула его из головы.

Надо бы хозяйке помочь. В бочке в сенях воды едва оставалось на дне, а бочка с дождевой, поливать огород, и вовсе опустела – судя по трещинам в земле, сушь стояла давно. Да и плетень подправить не помешает. Мало ли, что Алан ей спину вылечил. Таскаться за ним бесполезным придатком я вовсе не собиралась.

По правде говоря, я и вовсе не собиралась за ним таскаться. Просто мне в самом деле нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя и все обдумать. А рядом с ним было спокойней. Хоть кто-то живой.

Я мысленно выругалась. На самом деле, это и вовсе никуда не годится. Если уж у меня никого не осталось, надо учиться стоять на ногах самостоятельно. Только пока думать об этом было невыносимо – снова защипало глаза, а в горле встал ком. Я мотнула головой. Потом. Обо всем этом я подумаю потом.

Работа была несложной, но муторной. Наполнить обе бочки – не в ведре же мне, магу, воду таскать? – стоять и ждать, пока внутри соберется достаточно воды. Потом хозяйка с ошарашенным видом наблюдала, как над грядками сгустился туман, откуда заморосили капли. Опять же, стоять и ждать, пока выльется достаточно, чтобы напитать корни, но недостаточно, чтобы залить их.