Кровавые ягоды калины (СИ) - Порохня Нюша - Страница 11

— Пусть идут. А потом, только они нас здесь и видели, — зло буркнула я. — Достали эти игры в мистику!

— Предок-то твой, не простой мужик, — Танькины глаза блеснули в сумраке сарая. — Вот к бабке не ходи, причастен он к исчезновению детей!

— Почему-то и я в этом не сомневаюсь…

Прапрадед и его дружок покинули усадьбу, снарядившись ружьями и котомками с провиантом, а мы, дрожа от страха, докопались до света божьего и выбрались наружу, оцарапав плечи даже под одеждой. Прижавшись к амбару, мы прислушивались к звукам и вскоре услышали чей-то крик:

— Гэй! Мужики! Айда обедать!

— Во-во, пора уже, — поддакнула Танька. — Крутитесь здесь…

Я выглянула из-за угла и увидела, как работники идут в сторону кривой кухоньки, из трубы которой валил дым. Дородная баба шлепала что-то в деревянные тарелки, стоявшие на большом столе, и было понятно, что покинуть сие мрачное место нам не составит труда.

Когда все уселись и застучали ложками, мы, крадучись пошли мимо амбара и тут я остановилась.

— Ты чего? — Танька недовольно нахмурилась. — Пойдем скорее!

— Я хочу в дом зайти, — сказала я, чувствуя, что не могу уйти просто так.

— Зачем???

— Там женщина больная…

Танька застонала, но поплелась за мной.

Мы прокрались в дом, в котором так уныло пахло болезнью и с каким-то трепетом пошли в дальнюю спальню, откуда доносился кашель. Картина, представшая нашим глазам, была ужасна… На высокой кровати, под кучей старых одеял, лежала женщина с совершенно изможденным лицом и темными кругами под запавшими глазами. В углу, перед иконой Божьей Матери, горела лампадка, и чад от нее наполнял комнату каким-то предсмертным запахом.

Женщина открыла глаза и посмотрела на нас тусклым, безжизненным взглядом.

— Остановите Григория, ради нашего сына, остановите…

— Что? — я склонилась над ней. — Что вы говорите?

— Григорий зло затеял, я знаю, слышала, как он с Ленькой говорил о нечисти, живущей на болоте… — она схватила меня за руку. — Не дайте ему беды наделать…

Женщина закашлялась и откинулась на подушки, глаза ее закрылись, а руки судорожно сжали одеяло.

— Может вам нужно что-нибудь? — спросила я свою прапрабабку, но она слабо покачала головой:

— Ничего мне уже не нужно… Лишь бы сынок мой в любви и доброте рос…

Женщина резко дернулась и расслабилась. Глаза ее стали светлыми и спокойными, похожими на два потухших окна и смотрели они уже в другой мир…

— Преставилась, — вздохнула Танька и прикрыла ей глаза. — Что за ужасная жизнь была у бедной женщины…

— Интересно, где ребенок? — я всматривалась в лицо покойницы, ища знакомые черты, и ничего не находила. — Все-таки прадед мой…

— За это не беспокойся. Если ты родилась, значит все с ним нормально, — успокоила меня Танька. — Давай выбираться отсюда.

Дом мы покинули через окно, выходящее в глухой переулок, и рысцой помчались к лесу. Было душно, тяжелые тучи клубились на горизонте, что указывало на приближающуюся грозу, которая сейчас нужна была меньше всего.

Лес притих и каждый звук, будто пропадал в этом густом зное, лишь одинокая кукушка куковала в зеленой листве большого дуба.

— Смотри, что получается, — немного подумав, сказала я, жуя травинку. — Нечисть на болоте, это, скорее всего тот скелет, которого мы выпустили из склепа. Так?

— Так, — согласилась Танька. — Помнишь, что Прохор говорил? Что он ценой своей жизни замуровал его там. Значит…

— Значит, Корней не виноват, — выдохнула я. — Детей не он убивал. Убивало их это существо, живущее на болоте. Тогда зачем вся эта ложь?

— Затем, чтобы родственника твоего обелить! — охнула Танька. — Он к этому монстру какое-то отношение имеет!

— Пошли на болото, — я боялась, но была готова обличить своего родственника и спасти еще живых детей. А еще очень хотелось помочь братьям. — Подкрадемся и понаблюдаем.

— А если нас чудовище обнаружит? — испуганно сжалась Танька. — Оно ж, видать чует, дух человечий…

— Может и не чует! — отмахнулась я. — Делать-то что-то нужно! Девочка эта еще пропала… Небось, Гришка Плясов ее на болото и отвел, а теперь спасителем прикидывается!

— Точно! Может, живое дите еще? — Танька приободрилась. — Господи… хоть бы живое было…

— Тогда пошли быстрей.

Мы поднялись с земли и, не обращая внимания на ноющие царапины, голод и страх, направились к болоту. Очень хотелось спасти девочку, ведь то, что мог пережить совсем маленький ребенок, даже представить было страшно.

Наш путь лежал мимо заимки и стук молотка мы услышали задолго до того, как подошли к ней. Дом был почти достроен, только вместо крыши еще лежали стропила, на которых и сидел Корней.

— Бедняжка… Не знает, что его ожидает, — протянула Танька, и я удивленно воззрилась на нее:

— Ничего себе бедняжка! Он — злобный колдун!

— Это он от горя и печали, — вздохнула подруга. — Бесчувственная ты…

— Я???

— День добрый.

Мы как всегда чуть не заорали и так резко развернулись, что Танька едва не рухнула.

Перед нами стоял Прохор и улыбался. Он совершенно не был похож на Прохора из нашего времени — дикого и жесткого парня. Этот мужчина казался очень привлекательным, с цыганской внешностью и золотым колечком в ухе. У него была белозубая улыбка и веселые, умные глаза.

— Здрасьте, — промямлила я и ткнула Таньку в бок.

— Добрый вечер, — сморозила она и растянула рот в улыбке.

​​​​​​- Чего это вы на заимку забрели? Заблудились? — благодушно спросил он, разглядывая нас с явным интересом.

— Нет… Мимо шли, — бодро ответила я. — Мы вообще-то на болото идем… за… ягодами.

— За ягодами, значит? — Прохор перевел взгляд на мое плечо, на котором зияла дырка. — В подол собирать будете?

Я покраснела, а Танька деловито сказала:

— А хоть и в подол, не ваше это дело. Пошли, Валюха, некогда нам.

Мы развернулись и потопали дальше, чувствуя на себе взгляд Прохора. Корней тоже заметил нас и наблюдал за всем происходящим с крыши.

— А не боитесь сами на болото-то? — крикнул нам вслед Прохор и обернувшись, я крикнула в ответ:

— Нет! Не из боязливых!

Он стоял, опершись плечом о сосну и улыбался, высокий, с широкими плечами и смуглой от солнца кожей. Каков экземпляр!

— Что ты рот раззявила? — шикнула на меня Танька. — На болото бегом бежать нужно, а не на мужиков пялиться!

— Ой, ладно! Заревновала! — огрызнулась я, но шагу прибавила.

Когда стали все чаще появляться кривые деревца, запахло сыростью и кое-где под ногами захлюпало, мы остановились, понимая, что дальше нужно идти осторожнее, иначе не ровен час в болоте потонем. Вооружившись большими палками, мы продолжили свой путь, тыкая ими себе под ноги, а небосвод все больше затягивало тучами, поедавшими последние голубые куски.

— Слышишь? — Танька повернулась ко мне и прижала палец к губам.

Я прислушалась. Действительно, откуда-то доносились голоса.

— Чего теперь? — прошептала я. — Может, ближе подберемся?

— Пошли.

Осторожно и очень медленно, мы перебирались от куста к кусту, пока голоса не стали отчетливее. Танька показала мне, что нужно присесть, и мы стали слушать.

— Этого мало! Мало! Я голоден! — от этого рыка по мне пробежали мурашки страха и отвращения. Какие знакомые нотки… — К завтрашнему утру должен быть еще ребенок! А лучше два!

— Но в деревне заметят! — прозвучал голос Плясова. — Это опасно!

— Опасно будет, когда я сам приду в деревню! — зарычало с ненавистью существо. — Что на заимке, узнал?

— Узнал. Мужик поселился, Корнеем кличут.

— Корнеем говоришь? — злоба, и ярость почти ощутимо лилась из говорящего. — Старинный враг мой он и братец его, Прохор… Значит так, если сделаешь, как я скажу, подарю тебе подарочек один, с которым тебе от людей ни в чем отказу не будет.

— Говори, все сделаю! — горячо воскликнул Григорий, и я скривилась от отвращения. Вот же мерзавец!