Облик Огня (СИ) - Липарк Михаил - Страница 67

Вся чаща была заселена не хуже любой столицы. Кто бы мог подумать, что среди цивилизованных стран и городов еще найдется место целому поселению мужененавистниц. Жизнь не оставляла владения дриад даже в сумерки. Кто-то мастерил очередную лестницу в небеса; кто-то оттачивал свое мастерство владения луком и выстреливал стрелу за стрелой в мертвое дерево, когда-то пораженное молнией, но до сих пор полезно служащее своим хозяйкам; кто-то стачивал новые стрелы; возвращался с полными руками ягод и грибов; плескался в небольшом, но глубоком озере; просто наблюдал за закатом и его отражением в воде; а кто-то тащил незваных гостей и нарушителей спокойствия леса, вызывая у остальных неимоверный интерес и возбуждение. Реагировали так, конечно, не на чародейку, которая в будущем могла остаться здесь одной из них, а на мужчину, жадно озирающегося по сторонам, рот которого был скривлен онемением. Каждая знала, что возможно сейчас настанет ее время понести дитя, а затем прикончить незнакомца.

— Thasa faninelle mona. — Произнесла одна из дриад, и нога Сарвилла шлепнулась на землю, вслед за первой. Чародейку оставили рядом с ним, и теперь он чувствовал ее слабое дыхание.

Лесные женщины перекинулись еще парой слов и затем скрылись из виду, вернувшись позже еще с одной мужененавистницей. На вид по годам той было не больше, чем остальным — пятнадцать, от силы шестнадцать лет. Все ее тело было разрисовано одной сплошной татуировкой, которая, подобно дереву, отбросившему свои ветви и корни по всей плоти дриады, скрывала истинный цвет кожи девушки, показывая лишь крохотные ее части. Красивые рыжие локоны длинных волос нарочно спадали прямо на оголенные аккуратные юные груди, пряча за собой соски, однако все остальные прелести женского тела были прикрыты исключительно темно-зеленой татуировкой.

— Ikiala spansi efirum? — мягким голосом спросила та, которую только что привели.

— Efirum tafinus naglle pas. — ответила другая, с меньшим количеством нанесенной татуировки и Сарвилл уже сделал вывод, что иерархия среди дриад строится именно по этому принципу и, судя по всему, сейчас перед собой он видел Хозяйку Леса и ее преемницу.

Любому неймерийцу было известно, что все лесные женщины подчиняются так называемой «Хозяйке Леса». Каждый охотник на дриад, напившись и спустив последние деньги в очередной корчме, начинал россказни о какой-то воительнице и считал смыслом своей жизни добраться до нее и испустить из «проклятой» дух, воображая, что тогда-то наконец чокнутые бабы разбегутся в разные стороны и помрут по одиночке, сожранные дикими зверями лютой зимой. По словам охотников, сама организация похищения детей лежит на плечах предводительницы и если хозяйку выбить из игры вместе с преемницей — девой, которая должна занять ее место после смерти, то всему этому жалкому роду в конечном итоге придет конец. Просто потому, что знания о перевоплощении в дриад сдохнут вместе с ними. Слухи твердили, что один из баронов Пэры обещал наградить половиной своих земель и сокровищ того, кто принесет ему голову Хозяйки Леса.

Хозяйка Леса низко склонилась над странником и посмотрела в его разные глаза.

— Illifa co bellia. Gavanna co Ovissa. Ketr co Gremp. Likansi, falla crapatti lud! — приказала она.

— Crapatti lud? Govolly? Uspo laceta draffi ima! — воспротивилась приказу Ликанси — Сарвилл догадался как зовут преемницу. Хозяйка оголила белоснежные клыки, словно дикая кошка, защищающая свою добычу. Вид у нее стал свирепый, такой, что другие лесные женщины, стоящие вокруг испуганно попятились назад.

Ликанси опустила голову, затем наклонилась и развязала пленников. Сарвилл еле мог шевелить конечностями и, освободившись, первым делом дотянулся и положил руку на пульс принцессе. Пульс был. Медленный и слабый.

По следующему приказу хозяйки дриады подняли пленников, взяли под руки и затащили под самое низкое дерево в этой чаще, но с самой широкой кроной, украшенной густой разноцветной листвой. У этого необычного древа листья были зеленые, желтые, красные, а самые завораживающие из них блестели светло-синим. Ствол его не уступал толщиной стенам Дастгарда, защищавшим город от покорителей уже несколько тысячелетий.

Сейчас волшебники лежали, облокотившись на дерево, и Сарвилл спиной чувствовал, словно внутри ствола пульсирует настоящая кровь. Те руны, от которых он набирался сил в храме, обладали лишь малой частью той силы, что таилась в этом необычном секвойядендроне. Он бросил взгляд на Лиану — чародейка пришла в себя и в ответ посмотрела на него опьяненными испуганными глазами.

— Все… хорошо… — процедил странник, не понимая получилось ли у него вымолвить это членораздельно. Испуга в глазах принцессы стало меньше — получилось.

Этим вечером Хозяйка Леса больше не появилась. Лишь спустя некоторое время на опушку пришли четыре дриады, крепко обняли пленников и уснув в той же позе всю ночь согревали себя и незнакомцев.

На следующее утро, когда медведь открыл глаза, дриад уже не было. Лианы тоже. Меч испарился так же, как и все остальное.

— Ofirelle saque yessa, — Ликанси произнесла холодным тоном из ниоткуда, как тогда, когда они только выбрались из древнего эльфийского храма.

— Я не понимаю тебя… — Странник осекся, поняв, что вчера не мог говорить, а сейчас речь вернулась к нему. — Где принцесса? Та девушка, что была со мной?

Ликанси грубо схватила его за кисть и повела за собой — странник не сопротивлялся. Для женской руки у нее была самая сильная хватка из тех, что медведь мог себе вообразить. Она вела его той же дорогой, откуда вчера их притащили под Великое Древо — вокруг все также кипела жизнь, каждая дриада занималась каким-то своим очень важным делом, но теперь уже не обращая никакого внимания на мужчину.

Они остановились. Медведь оказался на берегу озера, в котором, он смутно припоминал, вчера купались дикарки. Ликанси плавным движением указала на воду. Через несколько секунд из-под безмятежной поверхности озера вынырнула женщина. Это была Лиана.

— Сарвилл, идем ко мне, вода невероятно теплая! — крикнула она, уронив руки в воду так, что брызги полетели во все стороны.

— Твоей деве здесь нравится, — Хозяйка Леса возникла рядом со странником и глядела в ту же точку, что и он. — Прошу простить мне мое невежество, я — Олара.

— Сарвилл. А чародейка, что плещется в воде, словно ребенок — Лиана. Мы из Дастгарда. — Странник взял протянутое яблоко из рук девушки и сочно надкусил. — Хорошо говорите на общем языке. — отметил он, стараясь не смотреть на ее нагое тело.

— Меня поздно забрали из родительского дома. — Олара присела, подставив ладонь к подорожнику, и дождалась, пока божья коровка переползет на ее руку. — Так что говорить я уже умела, а разучиться не так просто.

Насекомое проползло по ладони лесной жительницы, расправило крылья, поднялось в воздух на уровень глаз Олары, несколько секунд словно ловило взгляд своей хозяйки и улетело прочь, растворившись в воздухе над озером из которого уже выходила принцесса.

— Благодарю за предложение искупаться, — немного погодя обратилась к Хозяйке Леса Лиана, сосредоточено вытряхивая песок из своих сапог, — это была лучшая идея за последний месяц. — Она дружелюбно улыбнулась.

— Я рада, что вы пришли в себя. — Олара дотронулась до кончиков сырых волос чародейки, мгновенно распутав их. — Прошу вас, следуйте за мной. Нам нужно поговорить.

Сарвилл двинулся довольно неохотно в отличие от своей спутницы, что точно наивное дитя доверяла всякому незнакомцу. Они шли медленно. Никто в этом лесу не следил за временем, никуда не торопился и не пытался отжить свое быстрее положенного.

Вскоре они подошли к секвойядендрону, который ночью можно было легко перепутать с просторной пещерой. Хозяйка Леса пропустила гостей вперед, а сама задержалась снаружи.

Пространства здесь было больше, чем в комнате Лианы в Шаарвиле. У противоположной от входа стены стояло нечто похожее на трон, спинка которого была ничем иным, как сплетением тысячи тонких корней какого-то дерева, отбрасывающая концы в разные стороны и внешне напоминающая спину ежа. Страннику оставалось только догадываться — получилось ли это случайно или вновь не обошлось без вмешательства магии. Стены отражали солнечный свет друг на друга таким образом, что внутри, казалось, было светлее, чем снаружи.