Исаак Лакедем - Дюма Александр - Страница 13

• Предыдущая
• 13/179
• Следующая

Один из лучников выдернул из земли весь истыканный стрелами щит и заменил его новым.

— Место, расчистите место! — закричали со всех сторон.

Теперь здесь толпились не только англичане: боевой задор вновь спаял всех разноплеменных наемников в одно целое, в особую нацию, о чем мы уже ранее упоминали. Германцы перестали бороться, горцы бросили свои палки. Сбежались все, образовав широкий круг около Гаэтано Бастарда, паломника и трех лучников, призванных поддержать перед иностранцем честь старой Англии.

— Надо поторопиться, время не ждет, — вновь взглянув на солнце, произнес путник. — Уже без четверти час.

— Мы готовы, — ответил Герберт. — Стрелять будем по старшинству. Первым — Эдвард, вторым — ты, Джордж, третьим — я, а последним — пилигрим. По заслугам и честь!

Действительно, при стрельбе из лука почетно быть последним.

— Берегись, — делая шаг вперед, прокричал Эдвард. Он заранее выбрал лучшую из своих стрел и наложил ее на тетиву. Дойдя до черты, откуда надо было стрелять, он дважды натягивал тетиву, а потом возвращал назад. Наконец, прицелился в третий раз, стрела просвистела и вонзилась в начертанный на щите круг в каких-нибудь двух дюймах над мухой.

— Какая досада! — буркнул он. — Будь щит хоть шагов на десять ближе, я угодил бы прямо в точку! Но ведь и так неплохо. Удачный выстрел.

Одобрительный гул голосов показал, что товарищи его были того же мнения.

— Теперь твой черед, Джордж, — произнес Гаэтано Бастард. — И целься точнее.

— Все будет сделано на совесть, монсиньор, — бодро ответил тот.

И чтобы доказать, сколь тщательно он относится к делу, лучник вынул из колчана три стрелы, осмотрел их, отбросил две, найдя в них какие-то изъяны, и остановил свой выбор на третьей.

Эту третью он наложил на тетиву, поднял лук медленным, но уверенным движением, отвел назад руку и пустил стрелу.

Та ударила в щит, и, хотя он стоял далеко, можно было заметить, что ее острие вонзилось на несколько линий ближе к мухе, чем у Эдварда.

— Клянусь честью, вот все, на что я способен. Пусть кто-нибудь сделает лучше!

— Браво, браво, Джордж! — зашумели зрители. Настал черед Герберта, — того, на кого рассчитывали больше, чем на остальных.

Он подошел к черте торжественным, неторопливым шагом, как человек, сознающий, какая ответственность легла ему на плечи. И в выборе стрелы он явил еще больше тщания, нежели Джордж. Высыпав весь колчан на землю, он стал на одно колено и долго, заботливо выбирал стрелу, уравновешенность которой была бы безукоризненной. Затем поднялся, резко натянул тетиву — так, что рука ушла за голову, — несколько мгновений сохранял полную неподвижность, будто античный охотник, которого мстительная Диана обратила в мраморное изваяние…

Стрела полетела до того стремительно, что сделалась невидимой, и вошла в щит так близко от мухи, что задела ее крылышко.

Все наемники, особенно лучники, застыли, устремив взгляды в щит и шумно дыша. Когда же они увидели, что произошло, раздался единый крик, в котором потонули отдельные восклицания на нескольких языках: общая гордость заставляла их желать, чтобы один из них — кем был он ни был по военной профессии и по национальности — одержал верх над чужаком. Затем все, не сговариваясь, бросились в едином порыве к щиту, желая своими глазами убедиться, как метко выстрелил Герберт.

Его стрела, как уже было сказано, задела муху.

И тут лучники, все как один, издали свой обычный клич:

— Ура старой Англии!

Крики звучали все громче; все теснились у щита, показывая Гаэтано стрелу, которая — в этом никто не сомневался — должна была обеспечить их победу.

В это время странник, не давая себе труда даже скинуть стеснявший движения плащ, удовольствовался тем, что положил свой посох на землю, подобрал один из брошенных луков и, не выбирая, ближайшую из стрел, оставленных Гербертом, а затем, наложив ее на тетиву, неожиданно зычно крикнул:

— Берегись!

Обступившие щит наемники обернулись и, увидев в сотне шагов от них путника, поднимающего лук, отпрянули, очистив место. Лишь только между их спинами образовался просвет, тут же просвистела стрела.

От крика незнакомца до попадания стрелы прошло так мало времени, что всем показалось, будто он спустил тетиву вовсе не целясь. Меж тем, она, еще дрожа, торчала прямо из того места, где была муха. Путник же спокойно стоял, опершись на лук.

Когда все снова приблизились к щиту, представлявшему собой ивовую плетенку, обтянутую тремя бычьими шкурами, которые были переложены тремя железными пластинами, — они увидели, что щит пробит насквозь и острие на шесть пядей высунулось с другой стороны!

Лучники изумленно переглянулись; ни крика, ни вздоха, ни даже дыхания не вырвалось из их груди.

— Ну как? — после некоторого молчания спросил Гаэтано. — Что скажешь об этом, Герберт?

— Скажу, что это волшебство либо обман. И что надобно повторить попытку.

— Слышишь, пилигрим? — обратился к незнакомцу Гаэтано. — Ведь ты не можешь отказать доблестному лучнику, желающему отыграться. А то он принял тебя не за простого смертного, как и он, а за самого бога Аполлона, переодетого пастухом и сторожащего стада царя Адмета.

— Пусть будет так, — ответил тот. — Но когда я дам ему возможность отыграться, мне позволено будет уйти?

— Да, да! — в один голос закричали все наемники.

— Слово рыцаря, — заверил Гаэтано.

— Пусть будет так, — промолвил путник, не двигаясь с места, в то время как искатели приключений продолжали тесниться вокруг щита, разглядывая его с изумлением и восторгом. — Однако расстояние, с которого мы стреляли в первый раз, достойно, как мне сдается, лишь ребячьих забав. Пусть отодвинут щит еще на две сотни шагов, и тогда я буду счастлив помериться с Гербертом и обоими его сотоварищами.

— Еще на двести шагов дальше? Стрелять с трехсот шагов? Но вы сошли с ума, уважаемый! — выкрикнул Герберт.

— Пусть поставят щит на двести шагов дальше, — повторил незнакомец. — Я принял ваши условия беспрекословно, теперь ваш черед принять мои не обсуждая.

— Сделайте так, как он просит, — властно приказал Гаэтано. — Теперь его воля поступать как он сочтет нужным.

Два человека выдернули щит, отсчитали двести шагов и воткнули его у противоположного края арены.

Все прочие кондотьеры во главе с Гаэтано молча подошли к тому месту, где их ожидал пилигрим.

Герберт поглядел на щит и, обескуражено уставясь на свой лук и стрелы, произнес:

— Это невозможно. Стрела не долетит.

— Да, — подтвердил пилигрим. — С такими детскими игрушками это трудно, согласен. Но сейчас я покажу вам оружие, которое оправдает мой вызов.

И он пальцем показал кондотьерам нечто похожее на кусок скалы длиной в десять ступней и шириной в пять; камень выступал из бугристой, поросшей мхом земли, словно гигантская крышка гроба.

— Отвалите этот камень, — приказал он.

Наемники переглянулись, не понимая, чего добивается от них странный человек, более похожий на сверхъестественное существо, и не решаясь выполнить его приказ.

— Вы что, не слышали? — спросил Гаэтано.

— Слышали, — проворчал Герберт. — Но разве дозволено ему здесь приказывать?

— Да, если я так хочу, — отрезал Гаэтано. — Поднимите этот камень! Восемь или десять человек принялись за дело, но, хотя они и действовали вместе, глыба не поддавалась.

Они выпрямились и, поглядывая на Гаэтано, начали роптать:

— Это сумасшедший! Он бы еще потребовал, чтобы мы выворотили из земли Колизей!

— Ах да! — прошептал, обращаясь к себе самому, паломник. — Я и позабыл, что гробница заперта изнутри.

И приблизившись к гранитной глыбе, сказал:

— Отойдите, сейчас я попробую.

После этого, сбросив с плеч свой плащ, он припал к одному из углов саркофага, впился жилистыми руками в неровности камня, а затем, слившись с глыбой, словно высеченный на ней барельеф, он трижды рванул камень.

Теперь он походил на какого-нибудь Аякса или Диомеда, вырывающего из троянской земли один из гигантских межевых столбов, каким можно сокрушить половину вражеского войска.

• Предыдущая
• 13/179
• Следующая