Ангатир (СИ) - Журкович Андрей - Страница 5

Староста про себя хмыкнул. Бременем это стало с первого же дня появления хазарского стана на территории племени северян. Женщин наместник и правда не пользует, ну так его воины не обладают подобным благородством и с удовольствием уводят красивых девиц в стан для развлечения. Пусть и не угоняют в рабство девушек с Глиски, да только от этого не легче. Невест на выданье скоро не останется с такими аппетитами.

Наместник щелкнул пальцами и один из его людей спешился. Только сейчас староста заметил, что на одном из коней, поперек седла лежало тело. Хазар скинул его с крупа, как мешок с овсом, подтянул за ворот рубахи и с усилием бросил под ноги старосты.

Любомир еле сдержал вскрик. В пыли валялся сын кузнеца, дюжий парень с крепкими руками и добрым сердцем. Мальчик был мертв, но прежде, сильно избит и покалечен. От рук остались обрубки, и боги знают, что еще с ним сотворили хазарские дикари. Мужчина понадеялся на то, что отец парня хотя бы жив.

Староста почти справился с обуревавшими его чувствами, как с лошади послышался всхлип. Наместник убрал руку с губ девушки, когда разговаривал со старостой и вот теперь Люта, видя перед собой мертвое тело, пусть не любимого, но знакомого парня, еле сдерживала крик. Такой страшной смерти не заслуживал никто.

Сердце отца замедлило ход. Он не знал, какую плату стребует Изу-бей за дерзость мальчишки. Смерть виновного парня, проявившего дерзость и непослушание, для наместника не достаточная плата, за ошибку он берет вдвойне.

— Что же ты красоту такую от меня прятал?

— Оставь ее, наместник, всеми богами заклинаю, дочка это моя единственная, — староста рухнул на колени как подкошенный, глядя в испуганные глаза дочери.

— Раз дочка твоя, значит не зазорно и в жены взять. Боги видят на чьей стороне правда, Любомир. В следующий раз ошибка обойдется вам дороже.

Топот коней не смог заглушить громкий стон старосты и истошный крик Люты. Мужчина, пусть и сдавший после смерти жены, но все равно полный сил и жизни, вмиг постарел.

***

Милослав поправил рубаху с особой праздничной вышивкой и с улыбкой повернулся к матери. Та ответила ему радостным кивком. Хоть и не были они достаточно богаты, чтобы позариться на единственную дочь старосты, да только она была уверена — Любомир против взаимной любви не пойдет, а значит все у ее сына будет хорошо. Будущую невестку она любила: добрая, ласковая девочка и красавица каких поискать. Детки будут загляденье.

— Иди сынок, сватай егозу свою и хлеб взять не забудь. Отец с братом во дворе ждет, как договоритесь, так сразу домой, а я пока все к завтрашнему сговору подготовлю. Коляда присматривает за тобой.

Милослав молча склонился и поцеловал руки матери, слегка потершись о них щекой. Матушка всегда была на его стороне, кто бы что не говорил. Он вышел из дома и подошел к отцу. Тот, осмотрев сына, только хмыкнул в бороду. Брат же, хмурый и недовольный, решил высказаться.

— Не нравится она мне, Милослав. Ну не назовут доброго человека Лютой. Знаешь, что про ее мать говорит Белояра? А та врать не станет. Зачем нам в семье такая? На тебя девки заглядываются одна краше другой, а ты замахнулся.

— Люту так матушка перед смертью нарекла, не наговаривай на мою любимую, не тебе с ней жить и детей воспитывать. Она мне милее всех, — сказал как отрезал парень.

Сердце неслось вскачь, ноги за ним не поспевали. Стоило на миг представить, как увидит он милую, обнимет крепко и поцелует в уста сахарные, так голова кругом шла. Куда уж там до недовольства братского.

Добежал он до дома старосты под шутки и смех отца, сунулся было во двор, как остановил его хриплый оклик Брони:

— Стой, Милослав. Опоздал ты.

Парень, все еще улыбаясь и не понимая, что ему говорят, обернулся к кормилице. Старая женщина мяла в руках платок, периодически смахивала с полного лица слезы и тяжело и часто дышала.

— Ты чего говоришь такое, Броня?

— Нет нашей Лютоньки, не уберегли, забрал вымесок хазарский, — Броня громко всхлипнула и грузно опустилась на скамью у забора. Речь звучала сбито и неразборчиво. — Сын кузнеца помер страшно, паразит степной, забрал красавицу нашу в оплату, сказал, еще раз ослушаемся, хуже будет. Была бы здесь Лета, не произошло бы горя. Ужо как я не кланялась у алтаря, а не слышит меня Матушка, не нужна ей старая кровь, молодую подавай, силы я где найду на молодую-то?

Голос няни становился все тише и тише покуда совсем не смолк. Нечего ей было больше сказать Милославу. Что не скажи, а Люту это не вернет.

К парню подошел отец и крепко сжал плечо рукой.

— Идем, сынок, нечего нам здесь делать.

Милослав вспыхнул за миг, как хворост от брошенной искры. Скинул отцовскую руку и ринулся в дом.

— Любомир! Где ты, пес старый?! Как ты мог Люту отдать отродью хазарскому! Мне отдать не захотел, а этому просто так выдал! Я два года порог твой обивал, два года с ума сходил. Где ты, скотина вшивая?! — Парень метался по сеням, колотя кулаками все, что под руку попадется, пинал лавки, ругался страшно и не замечал, как по щекам текут слезы.

— Умолкни! — резкий окрик отца не остановил Милослава, тогда мужчина схватил парня за шиворот и выволок наружу, несколько раз отходив тяжелой рукой по спине и затылку. — Что ты несешь, пустобрех! Как бы Любомир остановил наместника, а? Скажи он ему слово, всю деревню бы уже вырезали да сожгли. Ничего с твоей девкой не случится, глядишь, женой станет хазарской, будет возлежать на подушках, сладости заморские вкушать да тебя вспоминать со смехом, а ты переживешь и будешь молчать! Рот свой откроешь, когда я разрешу, понял?

Милослав проглотил все оскорбления, которые так и вертелись на языке. Он бросил последний взгляд на терем возлюбленной и угрюмо поплелся вслед за отцом. Сердце болело так, что не вздохнуть не выдохнуть, голова гудела от гнева и ненависти к похитителю. Кто бы, что не говорил, а он, Милослав, не будет сидеть и покорно ждать милости хазарского наместника. Кто от счастья своего так легко отказывается, сам никогда счастлив не будет.

В дорогу за несметными богатствами, кои укажет чудь, собирались как на войну. Староста тряхнул мошной, снарядив дружину провизией и припасами. Одних стрел каждому выдали по самые не балуй. Ох и жаден был до наживы староста Белозар. Потирал уже потные ручишки, предвкушая, как озолотится, как справит себе нужник из заморского мрамора, как привезет на потеху басурманских танцующих дев из Царьграда, как построят ему собственную ладью, а то и две. Возглавил поход сам воевода.

— Ты уж давай там, Драгомирчик! С белоокого глаз не спускай. Чуть что не так, сразу в рыло ему, в рыло! Но не зашиби. Он мне живой нужен. А уж я тебе… Ох, Драгомирчик, заживе-е-е-м! — хихикая бормотал староста, стуча ладонью по груди воеводы.

— Не изволь беспокоиться, Белозар, — со значением ответил воевода. — Никуды твой чудь не денется. Что пообещал, все выполнит. Уж я-то с него спрошу, как надо.

Однако вопреки надменному тону, воевода не был так уверен в себе, как хотел, чтобы казалось. То и дело он поглядывал на громадные ручищи белоглазого. Такими хоть подковы гни да колья в земь забивай. Еще беспокоила воеводу сила, что у таких белоглазых по легендам бывает. Придя по утру к клети, он так напрямую и спросил чудь:

— Ты же шаман, я верно разумею?

Чудь по обыкновению не спешил с ответом. Обернувшись на воеводу, он уставился на него так, словно видел впервые.

— Кто таков шаман?

— Это я с тебя испрашиваю! — тотчас завелся Драгомир, не зная, что на такое ответить. — Ты в своем племени шаман? Говори правду! Я слыхал про таких как ты, белоглазых чудищ!

— Твоя правда не такая как моя. Пленять гостя на празднике это и не правда никакая вовсе.

— Вот как с тобой можно по-хорошему, стало быть, а? Я ж тебе по-людски, по-доброму, а ты вона как! — взревел Драгомир, хватаясь за меч.

— Ходящий я. По-вашему — шаман. Хотя это никакой не шаман. Другое. Тебе не понять, — бесстрастно ответил чудь.