Ангатир (СИ) - Журкович Андрей - Страница 1

В истории каждого народа есть не мало страниц, которые истерлись в веренице лет. На листах выцвела краска, потускнели картинки. Некоторые летописи стали настолько ветхими, что рассыпаются в прах, едва оказавшись в руках. Подобно ничтожной капле в полноводном озере, так растворяется в безвестности память о минувших делах. Иные истории исчезают, лишь успев отзвучать. Некому было пересказать, не смогли записать. Пройдет пятьсот лет, тысяча, и облики тех, кто жил до нас станут расплывчатыми фантомами, миражами, искажаемыми в солнечных лучах. Но они жили. И бились их сердца.

Среди бескрайних лесов, тянущихся от Варяжского до Гостеприимного моря, расселились многочисленные племена славян. Кривичи, Полочане, Вятичи, Уличи, Волыняне, Словене, Дреговичи, Радимичи, Северяне, Древляне стали хозяевами территории на стыке миров между великой степью и западом.

Во времена, когда еще не изобрели электричества и порох, когда люди поклонялись языческим богам, повстречать нелюдь можно было так же просто, как комара. Высоко в горах скрывались крылатые змеи аспиды. На капищах попадались вурдалаки. Домовые, кикиморы и банники хозяйничали в избах и землянках, а леса охраняли лешие. В ту пору знания черпались из самой матери земли, а мудрость передавалась из уст в уста. Человек имел очень мало, но он и не стремился порабощать весь свет, как нерадивый хозяин. Он был гостем, одним из многих, кто ел, пил и дышал полной грудью, не спеша проживать.

Во времена, когда человек был юн и слаб, а мир полон сокрытых чудес и неразгаданных тайн, начинается наша история.

Воздух наполнял запах гари и жаренного мяса. Сразу четыре высоких столба дыма устремлялись в девственно чистые голубые небеса. Шелест листьев и шептание тревожимого ветрами леса нарушались гиканьем и одиночными выкриками. Далеко по течению Оки, скользя по волнам, разносились веселые песни и звонкий девичий смех. Поселок Куштунь открывал первую весеннюю ярмарку.

У причала покачивались две справные ладьи. Нос одного корабля украшала прекрасная дева. Заостренные черты лица невероятно точно передавали ее нрав, что несомненно было гордостью краснодеревщика. Гордая, непокорная, статная. Нос другого корабля венчался лебединой шеей. Глаза царственной птицы украшал отполированный янтарь. Камни имели множество граней. Создавалось впечатление, будто глаза птицы искрятся в лучах милосердного солнца, отражаясь в ласковых волнах. Борта же кораблей были обвешаны щитами с изображением солнца. Светило имело лицо. Глаза раскрыты, щеки надуты, рот приоткрыт, будто Перун собирается дохнуть, вызывая неистовый ураган. Рядом были привязаны еще десятка два плоскодонных лодок, казавшихся рядом с ладьями, смешными, аляповатыми головастиками супротив золоченого мясистого карпа. Много кто приехал на ярмарку вятичей, первую после долгой зимы. Битое зверье принесло селянам много пушнины, которая до поры теряла в цене в преддверии лета.

Сразу за причалом располагались два крытых настила для разгрузки товара. Тьма-тьмущая тюков, сундуков, мешков и бочек. Здесь же скучала пятерка молодцев при дубинках. Парни изнемогали от жары, но вынуждены были блюсти почетную задачу. По лицам легко читалось, где они видали несение службы в такой день. Молодая кровь бунтовала супротив несправедливости воеводы. Махнуть бы медовухи, поплясать, да девок погонять, а не торчать как идол на капище.

Конечно, серьезной угрозы они не представляли, да только и охрана была излишней предосторожностью. Воровать в Куштуне мало кто мог отважиться. Исключение составляли разве что варяги да хазары. Но те и не воровали, а брали. А то, есть разница! Токмо варяги так далече заплывали редко, а если и заплывали, то неповоротливые от награбленного по пути, да ленивые аки разжиревшие боровы. С хазарами же вопрос стоял куда как прозрачнее. Заплати вовремя дань, да зашли когану лисий хвост попышнее для шелома, пояс покрасивше с речным жемчугом, али сапоги остроносые из лучшей кожи, что смог произвести кожемяка. Тогда считай и живот у тебя не посечён, и девицы не топтаны, да скотина не резана. Жить можно, копи новую дань, а что осталось продавай.

Со стороны частокола послышались крики. Молодцы оживились, предвкушая потеху. Бурлящая, словно пчелиный рой толпа, вытолкала двоих мужичков за ворота. Те качались, что твой нурманин на волнах, едва не падая.

— Купайся, зараза! — ревел здоровенный детина, размахивая кулаками, каждый размером с добрый бочонок. — Купайся, паскудничья твоя душа!

Толпа двигалась за богатырем, весело подбадривая его. Молодцы у склада окончательно воспряли ото скуки, весело переглядываясь. Началось! Староста Белозар терпеть не мог, если кто дюже наклюкивался. Такой уж был мужик, не сносил пропойства себе, да и всем, с кем знался, так еще и в своем селении даже по праздникам.

— Коль ты не весел без чарки хмельного меда, али квасу, в руках себя держи, пропащая твоя душа, — любил говаривать староста, поймав пьяненького соседа.

Вот и теперь, не в меру накачавшихся на теплом солнышке мужиков, гнали окунаться. Ныряй, пока весь хмель не выполощешь, — вот и весь сказ! Молодцы одновременно качнулись навстречу пойманным на пьянстве мужикам, но те по очевидным причинам не дали повода себя отдубасить.

— Даже не думай, Василька! — промычал один из подвергаемых столь несправедливому гонению мужичок, обращаясь к парню, который весело поигрывал дубинкой. — Только сунься ко мне потом в кузню за гвоздями! Будешь соломинки в бревна заколачивать!

Парень ухмылялся, но стоял на месте, провожая парочку взглядом. Дойдя до реки, оба мужичка поскидывали с себя одежку, оставшись в чем мать родила, и прыгнули в воду.

Вверх — вниз! Вверх — вниз! Вверх — вниз!

То одна, то другая голова выныривали из пучины, играющих в солнечных лучах волн, поднимая брызги. Мужички охали и остервенело растирали и без того красные рожи. До чего же это зрелище нравилось бабам! Заняв все первые ряды, едва не сваливаясь в реку, они улюлюкали при каждом появлении из волн мужичка, трясущегося от дюже студеной по раннему утру водицы.

Коренастый богатырь сурово взирал на происходящее. Наконец сжалившись, видя, что бедолаги уже посинели от холода, он махнул им рукой, рявкнув:

— Довольно, вылезай, водяные, мать вашу на каторгу!

Когда трясущиеся похватали пожитки, судорожно одеваясь, богатырь вновь их огорошил.

— Казимир, Ярополк, — крикнул он, обращаясь к молодцам, сторожившим причал. — Доходяги вас подменят. Ступайте, а то бабоньки вас заждались уже помиловаться!

Предложение встретило яростную поддержку женской части населения. Угрюмые и накупанные пропойцы, тяжело ступая, направились к пристани, а парни довольные выбором воеводы, не дожидаясь и мига, устремились в поселок наверстывать упущенное. Страшное дело, едва ль не в зените святило, а во рту ни меда, ни квасу не полоскалось в такой-то день! Однако Драгомир не зазря значился местным воеводой, да и родился тоже, сказать по правде, далеко как не вчера. Заметив решимость, с которой молодцы ломанулись к воротам, он их огорошил вдогонку.

— Не спеши, — степенно, но в тоже время строго, сказал он парню по имени Казимир, ухватив того за рукав. — Покушай, попей, опять покушай. А ни то, будешь как вон эти… Харю в речке натирать.

Люд хлынул обратно за частокол, как только стало ясно, что потеха окончена. Да и чего понапрасну время тратить. Ярмарка только начиналась. Многие за день покупали и продавали столько раз, что к ночи могли снова оказаться при своих, скажем, подковах, да токмо еще и при барышах. И ведь правду сказать, продать вятичам всегда имелось чего. Прекрасные охотники, они заготавливали пушнины столько, что хватало не только одеть соплеменников, да набить сундуки про запас, но и сбагрить налево. По зиме зверь ходил дюже красив, да распушен, а потому это было лучшее время его бить, да шкуры драть.