Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Дюма Александр - Страница 68

• Предыдущая
• 68/157
• Следующая

– С большим удовольствием, ваше высочество. Однако я не смею, не будучи актрисой, осквернять музыку мастера.

Руссо готов был отдать жизнь за то, чтобы взглянуть на нее еще хоть раз. Однако ее голос, ее тон, ее лесть, ее красота рвали его сердце на части.

Он решил сбежать.

– Господин Руссо! – продолжал принц, преграждая ему путь. – Я хочу, чтобы вы помогли мне сыграть Колена.

– А я смею просить у господина Руссо совета, как лучше исполнить роль Колетты, – пролепетала графиня, разыгрывая скромницу, что окончательно сразило философа.

Его глаза продолжали вопросительно смотреть на графиню.

– Господин Руссо меня ненавидит, – сказала она принцу чарующим голосом.

– Да что вы! – вскричал граф д'Артуа. – Кто может ненавидеть вас, графиня?

– Вы же сами видите, – отвечала она.

– Господин Руссо – благородный человек, сочиняющий прелестные вещицы, не может избегать столь очаровательную женщину, – заметил граф д'Артуа.

Руссо громко вздохнул, словно приготовился испустить Дух, и шмыгнул в узкую щель, неосторожно оставленную графом д'Артуа Однако в тот вечер Руссо решительно не везло. Не пройдя и нескольких шагов, он наткнулся на группу людей.

На сей раз это были старик и юноша: у юноши грудь была украшена голубой лентой, а его собеседник, на вид лет пятидесяти пяти, был одет в красное и имел строгий вид.

Оба они услыхали, как веселится граф д'Артуа и кричит во всю мочь:

– Господин Руссо! Господин Руссо! Я расскажу, как вы сбежали от графини, да ведь никто не поверит!

– Руссо? – прошептали оба собеседника.

– Задержите его, брат! – со смехом продолжал принц. – Держите его, господин де ла Вогийон!

Руссо понял, к какому рифу подвела его корабль несчастная звезда.

Граф де Прованс и воспитатель королевских детей!

Граф де Прованс также преградил Руссо путь.

– Здравствуйте, сударь! – отрывисто сказал он. Совершенно потерявшись, Руссо поклонился и пробормотал:

– Мне не суждено отсюда выйти!..

– Какая удача, что я встретил вас, сударь! – произнес принц тоном наставника, который искал и, наконец, нашел провинившегося ученика.

«Опять нелепые комплименты, – подумал Руссо, – до чего же однообразны великие мира сего!»

– Я прочел ваш перевод из Тацита, сударь. «А-а, этот и впрямь ученый, педант», – сказал себе Руссо.

– Тацита переводить трудно, не правда ли?

– Да, ваше высочество, я ведь написал об этом в небольшом предисловии.

– Да, знаю, знаю. Вы там пишете, что лишь отчасти владеете латынью.

– Да, ваше высочество.

– Зачем же тогда вы взялись переводить Тацита?

– Я, ваше высочество, оттачивал стиль.

– А знаете, господин Руссо, вы неправильно перевели «imperatoria brevitate» как «торжественное лаконичное выступление».,. Смущенный Руссо изо всех сил напрягал память.

– Да, вы именно так это перевели, – проговорил юный принц с самоуверенностью старого ученого, который нашел ошибку у Сомеза. – Это в том месте, где Тацит рассказывает, как Пизон обратился с речью к своим солдатам.

– Так что же, ваше высочество?

– А то, господин Руссо, что «imperatoria brevitate» означает «с лаконичностью генерала…» или человека, привыкшего командовать. Лаконичность командира.., вот подходящее выражение, не правда ли, господин де ла Вогийон?

– Да, ваше высочество, – отвечал воспитатель. Руссо не проронил ни слова. Принц продолжал:

– Это ведь полное извращение смысла, господин Руссо… Да я вам еще найду пример! Руссо побледнел.

– Вот послушайте, господин Руссо, это в том отрывке, где речь идет о Сецине. Он начинается так: «At in supe-riore Germania…» Вы знаете, что в этом месте идет описание Сецины, и Тацит говорит: «Cito sermone».

– Я прекрасно помню это место, ваше высочество.

– Вы перевели это следующим образом: «обладающий даром слова»…

– Совершенно верно, ваше высочество, я полагал, что…

– «Cito sermone» означает «говорящий быстро», то есть легко.

– Я и сказал: «обладающий даром слова»…

– Тогда в тексте было бы «decoro», или «ornato», или «eleganti sermone». «Cito» – это красочный эпитет, господин Руссо. Тем же приемом Тацит пользуется, описывая, как изменилось поведение Офона. Он пишет:

«Delata voluptas! dissimulata luxuria cunctaque, ad imperil de-corem composita».

– Я перевел это так: «Оставив для другого времени роскошь и сладострастие, он удивил весь мир, посвятив себя восстановлению славы империи».

– Напрасно, господин Руссо, напрасно. Прежде всего, вы расчленили одну фразу на три части, из-за этого вы плохо перевели «dissimula luxuria»… Далее: вы исказили смысл в последней части фразы. Тацит имел в виду не то, что император Офон посвятил себя восстановлению славы империи; он хотел сказать, что, не находя более удовлетворения своим страстям и скрывая привычку к роскоши, Офон подчинял все, употреблял все, жертвовал всем, всем, – понимаете, господин Руссо? – то есть своими страстями и даже пороками, во имя славы империи. Фраза многосмысленная, а ваш перевод не передает это в полной мере. Не правда ли, господин де ла Вогийон?

– Да, ваше высочество.

Руссо обливался потом и не смел рта раскрыть под столь безжалостным напором, Принц дал ему передохнуть, а затем продолжал:

– Вы сильны в философии…

Руссо поклонился.

– Однако ваш «Эмиль» – опасная книга.

– Опасная, ваше высочество?

– Да, из-за неимоверного количества неверных мыслей, способных сбить с толку третье сословие.

– Ваше высочество! Как только человек становится отцом семейства, он попадает в условия, описанные в моей книге, независимо от того, будь он великим мира сего или последним нищим в королевстве… Быть отцом.., это…

– Знаете, господин Руссо, – грубо перебил его принц, – ваша «Исповедь» – довольно забавная книга… Скажите, сколько у вас было детей?

Руссо побледнел, зашатался и поднял на юного палача гневный и, в то же время, растерянный взгляд, – это лишь раззадорило графа де Прованс.

Не дожидаясь ответа, принц удалился, держа под руку своего наставника и продолжая комментировать произведения господина, которого он только что с такой жестокостью раздавил.

Оставшись один, Руссо понемногу пришел в себя, как вдруг услышал первые такты своей увертюры в исполнении оркестра.

Он пошел в ту сторону, откуда доносилась музыка, и, добравшись до своего места, рухнул на стул.

– Какой же я безумец, глупец, трус! – сказал он. – Мне надо было бы ответить этому жестокому юнцу: «Ваше высочество! Молодой человек не должен мучить бедного старика, это неблагородно!»

Он пришел от своего ответа в восторг. В эту минуту запели дуэтом ее высочество и де Куани. Их пение отвлекло философа от мрачных мыслей, однако заставило страдать музыканта; сердечные муки сменились издевательством над его музыкальным слухом.

Как только началась репетиция, всеобщее внимание было захвачено зрелищем, и о Руссо забыли. Теперь он мог оглядеться. Он слушал фальшивое пение господ, переодетых пастухами, и рассматривал дам, кокетничавших, словно пастушки, переодетые в костюмы придворных.

Принцесса пела правильно, но была никудышной актрисой. Впрочем, у нее почти не было голоса, и ее едва было слышно. Не желая никого смущать, король скрылся в темной ложе и беседовал с дамами.

Дофин был суфлером. Вся опера шла из рук вон плохо.

Руссо решил больше не слушать, однако не слышать было нелегко. У него было только одно утешение: среди пастушек он заметил одну, наделенную не только очаровательной внешностью, но и прелестным голоском, выделявшимся из хора.

Руссо сосредоточил на ней внимание и стал пристально рассматривать ее поверх своего пюпитра, любуясь красивым лицом и в то же время наслаждаясь ее мелодичным голосом.

Перехватив взгляд автора, ее высочество скоро поняла по его улыбке, по блеску его глаз, что он удовлетворен исполнением отдельных сцен и, желая услышать комплимент, – ведь она была женщина! – она склонилась к пюпитру.

• Предыдущая
• 68/157
• Следующая