Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 - Дюма Александр - Страница 64
- Предыдущая
- 64/157
- Следующая
Она продолжала в том же духе, отчего Руссо чувствовал себя несчастнейшим из смертных, словно позабыв о том, как щедро наделила его природа.
Он выпил молоко, ни разу не обмакнув в него хлеб.
У него был насморк.
– Вы что-то обдумываете, – продолжала она. – Не иначе, как собираетесь написать еще какую-нибудь отвратительную книжку…
Руссо содрогнулся.
– Вы мечтаете, – сказала Тереза, – о своих идеальных дамах и пишете такие книги, которые девицы не осмелятся читать, а то и просто такие ругательства, которые будут сожжены палачом на костре.
Мученик затрясся всем телом: Тереза попала в самую точку.
– Нет, – возразил он, – я не стану писать ничего такого, что вызвало бы кривотолки… Напротив, я хочу написать такую книгу, которую все честные люди прочли бы с восторгом…
– Ох, ох! – воскликнула Тереза, забирая чашку. – Это невозможно! У вас на уме одни непристойности… Третьего дня я слыхала, как вы читали отрывок не знаю чего, где вы говорили о боготворимых вами женщинах… Вы – сатир! Маг!
В устах Терезы слово «маг» было одним из самых страшных ругательств. Оно неизменно вызывало у Руссо дрожь.
– Ну, ну, дорогая! Вы будете довольны, вот увидите… Я собираюсь написать о том, что я нашел способ обновления мира, не заставляя страдать ни одного человека. Да, да, я обдумываю этот проект. Довольно революций! Боже милостивый! Дорогая Тереза! Не надо революций!
– Посмотрим, что у вас получится, – заметила хозяйка. – Слышите? Звонят…
Несколько минут спустя Тереза возвратилась в сопровождении красивого молодого человека и попросила его подождать в первой комнате.
Зайдя к Руссо, уже делавшему записи карандашом, она сказала:
– Спрячьте поскорее все эти гнусности. К вам пришли.
– Кто?
– Какой-то придворный.
– Он не представился?
– Еще чего! Разве я впустила бы его, не узнав имени?
– Ну так говорите!
– Господин де Куани.
– Господин де Куани! – вскричал Руссо. – Господин де Куани, придворный его высочества дофина?
– Должно быть, он самый. Очаровательный юноша, и такой любезный…
– Я сейчас приду, Тереза.
Руссо торопливо оглядел себя в зеркале, смахнул пыль с сюртука, вытер домашние туфли, то есть старые ботинки, до крайности изношенные, и вошел в столовую, где его ожидал посетитель.
Тот не садился. Он с любопытством рассматривал гербарии, собранные Руссо и развешанные в рамках черного дерева.
Услыхав, как отворяется стеклянная дверь, он обернулся и почтительно поклонился.
– Я имею честь говорить с господином Руссо? – спросил он.
– Да, сударь, – отвечал философ недовольным тоном, сквозь который, однако, можно было угадать его восхищение необыкновенной красотой и небрежной элегантностью собеседника.
Де Куани и в самом деле был одним из самых любезных и красивых кавалеров Франции. Ему, как никому другому, подходил костюм той эпохи, подчеркивавший изящество его ног, широких плеч, выпуклой груди, величавую осанку, изумительную посадку головы и белизну точеных рук.
Руссо остался доволен осмотром, – он был истинным художником и восхищался красотой всюду, где только мог ее встретить.
– Чем могу быть вам полезен? – осведомился Руссо.
– Вам, должно быть, доложили, что я – граф де Куани. Позволю себе прибавить, что я приехал к вам по поручению ее высочества.
Руссо поклонился, краска залила его лицо. Засунув руки в карманы, Тереза наблюдала из угла столовой за прекрасным посланником величайшей принцессы Франции.
– Ее высочество хочет меня видеть… Зачем? – спросил Руссо. – Садитесь же, граф, прошу вас!
Руссо сел Де Куани взял плетеный стул и последовал его примеру.
– Дело вот в чем: третьего дня его величество прибыл в Трианон и выразил удовольствие по поводу вашей музыки, а она действительно прелестна. Ее высочество, желая во всем угождать его величеству, подумала, что доставит королю удовольствие, поставив на театре, в Трианоне, одну из ваших комических опер… Руссо низко поклонился.
– Итак, я приехал с тем, чтобы просить вас от лица ее высочества…
– Граф! – перебил его Руссо. – Моего позволения для этого не требуется. Мои пьесы и арии, входящие в эту оперу, принадлежат поставившему ее театру. Следовательно, нужно обратиться к актерам, а уж у них ее высочество не встретит возражений, как и у меня. Актеры будут счастливы играть и петь перед его величеством и всем двором.
– Я не совсем за этим к вам прибыл, сударь, – молвил де Куани. – Ее высочество желает приготовить для короля более полный и наименее известный дивертисмент. Она знакома со всеми вашими операми, сударь…
Руссо опять поклонился.
– Она прекрасно поет все арии. Руссо закусил губу.
– Это для меня большая честь, – пролепетал он.
– И так как многие придворные дамы прекрасно музицируют и восхитительно поют, а многие кавалеры также занимаются музыкой, и весьма успешно, то выбранная ее высочеством одна из ваших опер будет исполнена придворными, а первыми среди них будут их высочества.
Руссо так и подскочил на стуле.
– Уверяю вас, граф, – сказал он, – что это для меня неслыханная честь, и я прошу вас передать ее высочеству мою самую сердечную благодарность.
– Это еще не все, – улыбаясь, молвил де Куани.
– Неужели?
– Составленная таким образом труппа будет более известной, чем профессиональная, это верно, но она менее опытна. Ей просто необходимы ваше мнение и ваш совет знатока; надо, чтобы исполнение было достойно августейшего зрителя, который займет королевскую ложу, а также чтобы игра была достойна знаменитого автора.
Руссо встал: на этот раз комплимент его по-настоящему тронул; он ответил де Куани изящным поклоном.
– Вот почему, – прибавил придворный, – ее высочество и просит вас прибыть в Трианон для проведения генеральной репетиции.
– Ее высочество напрасно… Меня в Трианон?.. – пробормотал Руссо.
– Почему же нет?.. – как нельзя более естественно спросил де Куани – Ах, граф, у вас прекрасный вкус, вы умны и тактичны, ну так ответьте, положа руку на сердце: философ Руссо, изгнанник Руссо, мизантроп Руссо при дворе нужен только для того, чтобы уморить со смеху всю свору, не так ли?
– Я не понимаю, сударь, – холодно отвечал де Куани – почему вы обращаете внимание на насмешки или глупые выходки ваших мучителей, будучи порядочным человеком и известным всей стране писателем. Если вы подвержены этой слабости, господин Руссо, постарайтесь поглубже ее упрятать, – ведь если что и может вызвать смех, так именно эта слабость. А что до шуточек, признайтесь, что надобно быть весьма и весьма осмотрительным, когда дело идет об удовольствии и желаниях такого лица, как ее высочество, законной наследницы французского престола.
– Разумеется, – согласился Руссо, – вы правы.
– Неужели вас мучит ложный стыд?.. – с улыбкой проговорил де Куани. – Только потому, что вы были строги к королям, а теперь побоитесь проявить по отношению к ним человечность? Ах, господин Руссо, вы преподали урок всему роду человеческому, но ведь вы его не ненавидите, я полагаю?.. Во всяком случае, вы исключите из него дам королевского рода.
– Вы очень искусно меня уговариваете, однако подумайте о том, в каком я положении… Я живу вдали от всех.., один.., я так несчастен…
Тереза поморщилась.
– Скажите, какой несчастный… – пробормотала она. – До чего же у него тяжелый характер!
– Что бы я ни делал, на моем лице и в моих манерах всегда будет присутствовать неизгладимая, неприятная черта, она будет бросаться в глаза королю и принцессам, ожидающим видеть лишь радость и веселье. Да и что я скажу?.. И что мне там делать?..
– Можно подумать, что вы сомневаетесь в самом себе. Но неужели автору «Новой Элоизы» и «Исповеди» не найдется, что сказать, и он не сумеет себя держать?
– Уверяю вас, граф, что я не могу…
– Это слово принцам не понятно.
– Вот почему я и останусь дома.
– Сударь! Не заставляйте меня, взявшего на себя смелость доставить удовольствие ее высочеству, возвращаться в Версаль пристыженным и побежденным. Это было бы для меня смертельной обидой и привело бы в такое отчаяние, что я немедленно отправился бы в добровольное изгнание. Дорогой господин Руссо! Ну прошу вас, ради меня, глубоко почитающего все ваши произведения, сделать то, что ваше гордое сердце отказывается исполнить для умоляющих его королей.
- Предыдущая
- 64/157
- Следующая
