Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр - Страница 96

• Предыдущая
• 96/155
• Следующая

«Та часть, которую ты просишь, – это часть моей жены, и детей» или же: «Я сильнее тебя и не отдам тебе свой хлеб».

Жильбер, предаваясь размышлениям голодного волка, вышел на лужайку, посреди которой находилось болотце с рыжей водой, поросшее тростником и кувшинками.

На травянистом склоне, спускавшемся к самой воде, исполосованной во всех направлениях длинноногими водомерками, синели, как россыпь бирюзы, многочисленные незабудки.

В глубине полукругом высилась изгородь из больших осин и ольхи, заполнявшей своей густой листвой промежутки, оставленные природой между серебристыми стволами высоких деревьев.

Шесть аллей выходили на этот своего рода перекресток. Две из них, казалось, уходили к самому солнцу, которое золотило верхушки дальних деревьев, тогда как четыре других, расходившихся, как лучи звезды, пропадали в синей лесной дали.

Этот зеленый зал казался более прохладным и более цветущим, чем любое другое место в лесу.

Жильбер вошел в него по одной из темных аллей.

Первое, что он заметил, когда, окинув взглядом далекий горизонт, перевел свой взгляд на то, что окружало его, это был – в сумраках глубокого рва – ствол упавшего дерева, на котором сидел человек в седом парике с мягкими и тонкими чертами лица, одетый в сюртук из толстого рыжего драпа, штаны такого же цвета, жилет из серого пике в полоску; его серые хлопчатобумажные чулки обтягивали нервную ногу довольно красивой формы; туфли на пуговицах, местами пыльные, были омыты спереди утренней росой.

Рядом с человеком на поваленном дереве стояла выкрашенная в зеленый цвет коробка с откинутой крышкой, полная только что собранных растений. Меж ног его лежал посох из падуба, закругленный конец которого блестел в тени; он заканчивался маленькой тяпкой в два дюйма шириной и три длиной.

Жильбер мельком окинул все эти подробности, но что он заметил в первую очередь, так это кусок хлеба, от которого старик отламывал кусочки, чтобы съесть их, поделившись с зябликами и зеленушками, которые издалека поглядывали на желанную добычу. Они кидались на нее, едва старик протягивал им крошки, и с веселым щебетом улетали, шумя крыльями, в глубину леса.

Время от времени старик, следивший за ними добрым и одновременно живым взглядом, запускал руку в узелок из клетчатого цветного носового платка, вынимал вишню и заедал ею хлеб.

«Ну вот мне и представился случай», – сказал себе Жильбер, раздвигая ветки и делая несколько шагов по направлению к отшельнику, который наконец прервал свои размышления.

Заметив добрый и спокойный взгляд этого человека, Жильбер остановился и снял шляпу.

Увидав, что он уже не один, старик бросил быстрый взгляд на его костюм и длинный сюртук.

Жильбер застегнул костюм и запахнул сюртук.

Жильбер набрался храбрости и подошел совсем близко. Однако, едва раскрыв рот, он сейчас же его закрыл, не проронив ни звука. Он колебался: ему вдруг почудилось, что он просит милостыню, а вовсе не требует того, что принадлежит ему по праву.

Старик заметил его робость; казалось, это обстоятельство его приободрило.

– Вы хотите мне что-то сказать, друг мой? – с улыбкой спросил он, положив хлеб под дерево.

– Да, сударь, – отвечал Жильбер.

– Что вам угодно?

– Я вижу, что вы бросаете хлеб птицам, а разве не сказано было, что их кормит Бог?

– Конечно, он их кормит, юноша, – проговорил незнакомец, – но рука человека – одно из орудий Божьего промысла. Если вы меня в этом упрекаете, то напрасно, потому что ни в глухом лесу, ни на шумной улице не пропадет хлеб, который мы разбрасываем. Здесь его подберут птицы, а там поднимут бедняки.

– Что ж, сударь, – отвечал Жильбер в сильном волнении от ласкового и проникновенного голоса старика, – хоть мы сейчас с вами в лесу, я знаю одного человека, который готов оспаривать ваш хлеб у птиц.

– Не вы ли это, мой друг? – вскричал старик. – Уж не голодны ли вы?

– Очень голоден, сударь, клянусь вам, и если вы позволите…

Старик схватился за хлеб с выражением искреннего сострадания. Потом замер и пристально посмотрел на Жильбера.

Жильбер и в самом деле не очень походил на нищего, стоило лишь повнимательнее к нему приглядеться. Он был одет чисто, хотя его одежда в некоторых местах была выпачкана землей. На нем было свежее белье, потому что накануне в Версале он достал из своего узелка рубашку и переоделся, но рубашка эта была теперь помята и влажна. Было совершенно очевидно, что молодой человек ночевал в лесу.

Особенно удивительны были его белые изящные руки, выдававшие в нем мечтателя, а вовсе не человека, привыкшего к тяжелой работе.

Жильбер был достаточно сообразителен, чтобы заметить недоверие и колебание незнакомца; он поспешил опередить догадки старика, которые, как он понимал, были бы не в его пользу.

– Человек испытывает голод, сударь, если не ел двенадцать часов, – сказал он, – а у меня уже целые сутки во рту не было ни крошки.

Взволнованное выражение его лица, дрожавший голос, бледность – все подтверждало правдивость его слов.

У старика уже не было сомнений, вернее – опасений. Он протянул хлеб вместе с носовым платком, в который были завернуты вишни.

– Благодарю вас, сударь, – проговорил Жильбер, вежливо отказываясь от ягод, – с меня довольно и хлеба.

Он разломил краюху надвое, половину оставил себе, другую отдал старику. Потом сел на траву в нескольких шагах от старика, разглядывавшего его со все возраставшим интересом.

Трапеза его была недолгой. Хлеба было мало, а у Жильбера был прекрасный аппетит. Старик не стал беспокоить его расспросами, он украдкой наблюдал за ним, делая вид, что занят лежавшими в коробке травами и цветами, тянувшими головки к жестяной крышке, словно в надежде глотнуть свежего воздуху.

Однако видя, что Жильбер направляется к луже, старик закричал:

– Не пейте этой воды, юноша! Она заражена остатками прошлогодней травы, а на поверхности плавает лягушачья икра. Возьмите лучше ягод, они освежат не хуже воды. Берите, не стесняйтесь. Я вижу, вы сотрапезник не навязчивый.

– Вы правы, сударь, навязчивость мне совсем не свойственна, я больше всего на свете боюсь быть навязчивым. Это я недавно доказал в Версале.

– А-а, так вы из Версаля держите путь? – взглянув на Жильбера, спросил незнакомец.

– Да, сударь, – отвечал молодой человек.

– Богатый город. Надо быть или очень бедным, или чересчур гордым, чтобы умирать там с голоду.

– Я как раз и беден, и горд, сударь.

– Вы поссорились с хозяином? – неуверенно спросил незнакомец, вопросительно поглядывая на Жильбера и продолжая перебирать травы в коробке.

– У меня нет хозяина, сударь.

– Друг мой, так может говорить только честолюбец, – заметил незнакомец, надевая шляпу.

– Я сказал правду.

– Это не может быть правдой, потому что здесь, на земле, у каждого есть хозяин, и только гордец может сказать: «У меня нет хозяина».

– Неужели?

– Ну конечно, Боже мой! И старые, и молодые, все, какими бы мы ни были, себе не принадлежим. Одними управляют люди, другими – воззрения, а самые строгие хозяева – не всегда те, что отдают приказания, обижают грубым словом или наказывают плетью.

– Пусть так, – проговорил Жильбер, – в таком случае мною руководят воззрения – это я готов признать. Воззрения – вот единственная сила, которую не стыдясь может признать разум.

– А каковы ваши воззрения? По-моему, вы еще очень молоды, друг мой, и глубоких воззрений у вас быть не может.

– Сударь! Я знаю, что люди – братья, что при рождении на каждого человека возлагаются обязанности по отношению к братьям. Я знаю, что Господь вложил в меня некую ценность, хотя бы и самую малую, а так как я готов признать ценность других, я вправе требовать от них того же. Пока я не совершил бесчестных или несправедливых поступков, я имею право рассчитывать на уважение моей личности.

– Ах, ах! – воскликнул незнакомец. – Вы где-нибудь учились?

• Предыдущая
• 96/155
• Следующая