Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр - Страница 88

• Предыдущая
• 88/155
• Следующая

– Смотрите, король опять подошел к окну.

В самом деле, Людовик XV, хмурый, обеспокоенный, раздраженный, подошел к окну и, опершись рукой на резную задвижку, прижался лбом к прохладному стеклу.

В это время по залу пробежал, как шелест листьев перед грозой, шепоток разговоров между придворными.

Все переводили взгляд с настенных часов на короля и обратно.

Часы пробили половину одиннадцатого. Их чистый звук, казалось, прозвенел сталью; ритмические колебания мало-помалу затихли в просторном зале.

Господин де Монеу приблизился к королю.

– Прекрасная погода, сир, – проговорил он робко.

– Да-да, великолепная. Вы что-нибудь во всем этом понимаете, Монеу?

– В чем, сир?

– В этой задержке. Бедная графиня!

– Должно быть, она нездорова, сир, – сказал канцлер – Я могу понять нездоровье госпожи де Граммон, госпожи де Гемене, могу понять, что госпожа д'Эгмон тоже нездорова. Но чтобы занемогла графиня – этого я не допускаю.

– Сир! От волнения можно заболеть, а радость графини была так велика!

– Ну, теперь все кончено, – сказал Людовик XV, – теперь она уже не приедет.

Хотя король произнес эти последние слова вполголоса, тишина в зале была такая, что их услышали почти все присутствующие.

Но никто не успел ответить ему даже мысленно, как послышался шум подъезжавшей кареты.

Все головы повернулись к входу, все вопросительно переглянулись.

Король отошел от окна и стал посреди салона, откуда можно было видеть всю галерею.

– Боюсь, что нас ждет неприятная новость, – прошептала г-жа де Мирпуа на ухо генералу, старавшемуся скрыть хитрую улыбку.

Вдруг лицо короля озарилось радостью, глаза заблестели.

– Ее сиятельство графиня Дю Барри! – прокричал привратник главному распорядителю.

– Ее сиятельство графиня де Беарн!

При этих именах все сердца дрогнули, но от чувств самых противоположных. Толпа придворных, влекомых непреодолимым любопытством, подалась к королю.

Так случилось, что ближе всего к королю оказалась г-жа де Мирпуа.

– О, как она хороша! Как хороша! – воскликнула г-жа де Мирпуа и соединила руки как бы молясь, готовая преклониться, точно перед иконой.

Король обернулся и одарил ее улыбкой.

– Это не женщина, это фея! – сказал герцог де Ришелье.

Король улыбнулся старому придворному.

Действительно, никогда еще графиня не была так хороша. Никогда выражение ее лица не было столь нежным, никогда ей не удавалось лучше разыграть волнение, взгляд не был столь скромен, фигура благороднее, походка изящней. Ей удалось вызвать непоказное восхищение присутствующих, а ведь все это происходило – напомним – в салоне королевы, который был салоном представлений ко Двору.

Обворожительно прекрасная, одетая богато, но не вызывающе и, что особенно важно, восхитительно причесанная, графиня выступала рука об руку с де Беарн, которая не хромала и не морщилась, несмотря на страшные муки, но высохшие румяна крупинка за крупинкой осыпались с ее лица: жизнь уходила с него, каждая жилка болезненно вздрагивала в ней при малейшем движении больной ноги. Все взгляды были прикованы к этой странной паре. Старая дама была декольтирована, как во времена своей молодости. Со своей высокой прической, глубоко посаженными глазами, блестевшими, как у орлана, в великолепном туалете, двигаясь, как скелет, она казалась воплощением прошлого, поддерживавшего под руку настоящее.

Это надменное и холодное достоинство, рядом с изысканной и полной неги грацией, вызвало восхищение и удивление большинства присутствующих.

Королю показалось – так велик был контраст, – что де Беарн привела к нему его любовницу более юной, более свежей, лучезарнее улыбающейся, чем когда-либо.

Вот почему в то мгновение, когда, согласно этикету, графиня преклонила колено, чтобы поцеловать руку короля, Людовик XV схватил ее за руку и заставил ее подняться одной лишь фразой, которая стала ей вознаграждением за все, выстраданное в течение последних двух недель.

– Вы у моих ног, графиня? – сказал король. – Это я должен был бы и хотел бы пасть к вашим ногам.

Затем король раскрыл объятия, согласно предусмотренному церемониалу, но, вместо того чтобы сделать вид, что целует, на сей раз действительно поцеловал графиню.

– У вас очень красивая крестница, сударыня, – сказал он де Беарн. – Но у нее зато – благородная крестная, которую я очень рад вновь увидеть при дворе.

Почтенная дама поклонилась.

– Поприветствуйте моих дочерей, графиня, – чуть слышно сказал король графине Дю Барри, – и покажите им, что вы умеете делать реверансы. Надеюсь, их ответным реверансом вы будете удовлетворены.

Обе дамы продвигались в свободном пространстве, которое возникало вокруг них по мере того, как они шли; казалось, присутствовавшие готовы были испепелить их взглядами.

Видя, что графиня Дю Барри направляется к ним, все три дочери короля подскочили, как на пружинах, и застыли в ожидании.

Людовик XV не сводил с них глаз. Его взгляд, прикованный к принцессам, призывал их к проявлению изысканной вежливости.

Слегка взволнованные принцессы ответили реверансом на приветствие графини Дю Барри, склонившейся перед ними гораздо ниже, чем того требовал этикет, что было признано свидетельством отменного вкуса, и это так растрогало принцесс, что они расцеловали ее, как перед тем король, причем с сердечностью, которой король, казалось, был восхищен.

С этого мгновения успех графини превратился в триумф, и наиболее медлительным или наименее ловким придворным пришлось ждать целый час, прежде чем им удалось принести поздравления королеве бала.

Графиня принимала поздравления без высокомерия, без гнева, без упреков. Казалось, она забыла об изменах. В этой великодушной приветливости не было ничего наигранного: ее сердце переполняла радость, в нем не оставалось места для других чувств.

Герцог де Ришелье недаром стал победителем при Маоне: он умел маневрировать. Пока другие придворные оставались на своих местах и ожидали окончания церемонии представления, чтобы воспеть хвалу или очернить идола, маршал занял позицию за креслом графини. Подобно предводителю кавалерии, находящемуся в засаде в доброй сотне туаз в долине и ожидающему разворачивающуюся цепь противника, герцог поджидал графиню Дю Барри, чтобы в нужный момент оказаться рядом с ней, не затерявшись в толпе. Г-жа де Мирпуа, зная об удачливости своего Друга в военных действиях, подражала этому маневру и незаметно подвинула табурет к креслу графини.

Придворные разбились на группы, и среди них завязались разговоры: они перемывали косточки графине Дю Барри.

Графиня, ободренная любовью короля, благосклонным приемом, оказанным ей принцессами, и поддержкой своей крестной, смотрела уже менее робким взглядом на придворных, окружавших короля. Уверенная в своем положении, она искала глазами врага среди женщин.

Что-то заслонило от ее взгляда залу.

– А, герцог! – сказала она. – Мне стоило прийти сюда хотя бы ради того, чтобы наконец увидеть вас.

– В чем дело, графиня?

– Вот уже целую неделю вас не видно ни в Версале, ни в Париже, ни в замке Люсьенн.

– Я ждал удовольствия видеть вас здесь сегодня, – отвечал старый придворный.

– Может быть, вы это предвидели?

– Я был в этом уверен.

– Неужели? Что же вы за человек, герцог! Знать и не предупредить меня, вашего друга, а ведь я пребывала в полном неведении.

– Как же так, сударыня? Вы не знали, что должны были сюда прибыть?

– Нет. Я была почти как Эзоп, когда судья остановил его на улице. «Куда вы идете?» – спросил судья у Эзопа. – «Не знаю», – ответил Эзоп. – «Ах, так? Тогда отправляйтесь прямехонько в тюрьму». – «Вот видите, я действительно не знал, куда шел». Так и я, герцог: надеялась, что поеду в Версаль, но не была в этом уверена. Вот почему вы оказали бы мне услугу, если бы за мной заехали… Но.., теперь вы приедете, не правда ли?

• Предыдущая
• 88/155
• Следующая