Империя Страсти (ЛП) - Кент Рина - Страница 41

Прилагательное, которое я даже не должен использовать к этой женщине.

У нее есть такая сторона, которая скрыта от всех.

От всех, кроме меня.

— У тебя ужасно хорошее настроение для человека, который посреди ночи колотил дерево, как главный герой из фильма про убийц.

— Интенсивный секс делает это. Ты была хорошим спортом.

Я тянусь к своим брюкам, которые лежат рядом, и достаю Зиппо.

— Я не чертов спорт.

— Ты можешь быть всей гребаной Олимпиадой.

Я хватаю ее пальто и накидываю его на нее.

Хотя мне жарко, как в сауне, она только что дрожала. Жаль жертвовать видом ее розовой груди и киски, но приоритеты и все такое.

— Ты можешь быть таким мудаком.

— Могу? Я думал, что я точно мудак.

Я заправляю пальто ей под подбородок, затем наклоняю ее голову, чтобы лучше увидеть ее глаза.

Они глубокие, как земля, но все еще тянутся к небу с упрямством высоких деревьев.

Она отстраняется, затем делает паузу, берет мою руку между своими и осматривает ее.

— Ты сломал костяшки пальцев.

Я тактично убираю, ложусь обратно и открываю Зиппо рукой, лежащей на груди.

— Заживут.

— Ты больше не бандит и не школьник.

— Спасибо за ненужное напоминание о моем экзистенциальном статусе. Добавлю это как примечание в свое расписание.

— Знаешь, упор на разум и систематическое мышление это синоним отступления от жизни.

— Избавь меня от брехни Ницше. — я наклоняю голову и смотрю ей в лицо. — Кроме того, ты когда-нибудь слышала о практике того, что проповедуешь?

— Я?

— Когда ты в последний раз жила настоящим моментом? Не считая того, когда я только что трахнул твои мозги, конечно.

— Полиция высокомерия берет тебя под стражу.

Я ухмыляюсь.

— Ты не избегаешь темы жизни в моменте. Делаешь ли ты это или ты такой же теоретик, как твой психически неуравновешенный кумир?

— Я…

— Что?

— Я смотрела «Друзей» с Кэролайн прошлой ночью.

Она вздрагивает, как только произносит это предложение.

— Вау. Это так же круто, как прыгать с тарзанки.

— Ты не можешь читать мне нотации, когда все, что ты делаешь, это разрушаешь, мстишь и еще больше разрушаешь.

— Или это, или влезаю в такие отвратительные сферы, как мир, любовь и лечение мирового голода.

Она хихикает, и звук получается легким и воздушным.

— Какое богохульство.

— Я знаю. Худшее.

Мы смотрим друг на друга с минуту, и единственный звук, раздающийся в воздухе, это звук открывания и закрывания Зиппо.

Аспен быстро переключает свое внимание на неровный потолок и его деревянные колонны.

— Нам, наверное, пора уходить, пока кто-нибудь не сообщил о нас за вторжение на их территорию.

— Если только я сам не заявлю, это маловероятно.

Она поворачивает голову в мою сторону.

— Это твоя собственность?

— И сотни иных владений. Признаться, этот дом самый хэллоуинский из всех и может быть использован для некоторых сатанинских ритуалов.

Она пробегает взглядом по старым, как грязь, оконным рамам, обшарпанному декору, которому место в малобюджетном мотеле, снятом для ковбойского фильма, и слабому свету от светильника, который грозит упасть рядом с нами.

— Ты никогда не говорил, что владеешь этим местом.

— Никогда не говорил, что не владею. Технически, в то время оно принадлежало моему отцу. — мои губы кривятся. — Подарок моей матери на день рождения, коттедж для отдыха, куда мы могли приезжать на выходные.

— Должно быть, было хорошо.

— Чертовски ужасно вот то слово, которое ты ищешь. В браке Бенджамина и Лилианы Шоу не было ничего хорошего. Все, что они делали, это притворялись, что они следующие американские король и королева, одновременно утопая в других вещах, кроме друг друга. Он в киске. Она в любых таблетках, которые попадались ей под руку, обезболивающих, успокоительных, антидепрессантах. — я делаю паузу, не понимая, какого черта мне взбрело в голову говорить о своих родителях. — Но из их неудачного союза вышел гениальный ребенок с богоподобной внешностью, так что, в конце концов, это была не такая уж бесполезная пара.

Она не купилась на мою попытку разрядить обстановку и нахмурилась.

— Ты покинул это место, потому что оно напоминает тебе о родителях? Или, может, потому что оно напоминает тебе о ребенке, которым ты был со своими родителями? Ты назвал это место «янь для твоего инь», а не «инь для твоего янь», как это принято называть. Потому что ты инь, черная сторона сферы, так может быть, детская версия тебя это тот самый ян?

— У тебя так много вопросов для человека, который не далее, как десять минут назад умолял меня остановиться или упасть в обморок. Ты мне больше нравилось, когда была молчаливой.

— Твои попытки быть мудаком, чтобы заставить меня отказаться обсуждать тему, являются определением провала.

— Ты чертовски раздражаешь.

— Я знаю, ты говоришь мне это при каждом удобном случае. К твоему сведению, ты уже давно миновал стадию раздражения и перешел в стадию назойливости. А теперь ответь на мой вопрос.

— Добавь «пожалуйста», и я, возможно, подумаю над этим.

Она поджимает губы.

— Нет.

— Хороший разговор.

— Это шутка. Я просто сделаю свои собственные выводы. Когда они так глубоко засели в моей голове, никакая твоя правда не сможет их заменить.

— Не думал, что тебе нравится гравировать подробности обо мне в твоем занятом мозгу.

— Замолчи, — говорит она своей фирменной фразой «я смущена», ее шея краснеет. Затем она прочищает горло. — В любом случае, Гвен навестила меня, и я сказала ей, что ты не имеешь никакого отношения к моему нападению.

Моя челюсть сжимается от напоминания о моих ужасных отношениях с дочерью, которые пошли под откос с тех пор, как она выбрала моего лучшего друга в качестве любви всей своей жизни.

— Это не имеет значения.

— Конечно, имеет.

Она поднимается, позволяя пальто упасть до середины живота.

Ее грудь мягко подпрыгивает, когда она наклоняется.

— Ей было так больно от перспективы причинить тебе боль. Ты придурок, но ты хороший отец, так что не позволяй этой ненужной размолвке разделить вас на части… Кингсли!

— Что?

Я не перестаю пялиться на обозначенную плоть ее груди.

— Ты слышал хоть слово из того, что я говорила?

— И да, и нет. Это немного отвлекает, не говоря уже о том, что это жутко, говорить о Гвен, когда твоя грудь выставлена напоказ.

Она прикрывает ее рукой, становясь совсем красной.

— Ты чертов извращенец.

Я хватаю ее за руку и тяну вниз, обнажая ее розовые соски.

— Хочешь увидеть, как выглядит настоящий извращенец?

Должно быть, она уловила в моих глазах блеск похоти и миллион поз, которые я запланировал для нее, потому что ее глаза расширяются, переливаясь между зеленым и карим.

— Нет, Кингсли.

— Называй меня Кингом, как ты делала раньше.

— Я… не называла.

— Нет, называла, своим горластым сексуальным голосом.

Я притягиваю ее к себе, отбрасывая пальто в сторону.

— Не смей, или я откушу тебе член.

— Извращение. Ты же знаешь, я люблю это.

Я беру в охапку ее красную попку, и она стонет.

— Черт… ты мудак.

— Знаю, дорогая. У тебя есть зеленый свет, чтобы называть меня столькими красочными именами, сколько ты сможешь придумать, пока я трахаю тебя.

А потом я раздвигаю ее ноги и начинаю поедать ее сладкую киску, будто я голодное животное.

Это моя извращенная форма благодарности за то, что она спасла меня от моих собственных мыслей.

Или, по крайней мере, что отвлекла меня от этого.

Аспен

— Кто-нибудь собирается сказать мне, что происходит?

Я стону в чашку с текилой — бесполезно больше называть это кофе — и поворачиваюсь лицом к Нейту.

Мы находимся в конференц-зале компании Уивер & Шоу. Массивный, стерильный и бездушный зал. Его основное назначение, помимо встреч партнеров, выработка стратегии, как вытянуть побольше денег из богатых и влиятельных людей.